В тот день… - Симона Вилар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам Бивой сейчас возле баньки колол дрова. Был он без рубахи, при движениях мышцы так и бугрились. Само тело белое, причем покрыто веснушками. Рыжий, значит. Как варяг. А еще Озар увидел шрамы и отметины от недавних побоев на его теле. Поговаривали, что Бивой отменный кулачный боец, и похоже на то, что недавно он знатно с кем-то бился, да только, скорее всего, ему самому досталось. Но, судя по всему, он уже оклемался. Вон как лихо размахивает топором.
Голица привычно возилась под навесом у летней печи. Сидела на колоде, чистила овощи.
– Ты, как я погляжу, вся в трудах, хозяюшка, – сказал Озар, подсев на соседний обрубок бревна.
Обычно он начинал разговор с приятного, чтобы расположить к себе людей. Вот и сейчас принялся расхваливать стряпню Голицы, говорил, что столь вкусных кушаний, как она готовила, давно не пробовал. При этом добродушно улыбался поварихе, однако она лишь искоса поглядывала на него, не прерывая своего занятия.
– После полудня дам вам перекусить ягодницей[92] и пока будет с вас. На ужин похлебку гороховую на прикопченных ребрышках подам. – И повернулась: – Ну что еще спросить хотел, ведун?
– Про сына твоего хочу поговорить.
Голица, в руке которой был зажат нож, утерла тыльной стороной запястья вспотевший под повойником лоб, но при этом посмотрела не на волхва, а в сторону терема.
– Никак с вдовицей нашей разговаривал, если о Бивое спрашиваешь?
– Да, от нее пришел.
Озар не спешил дальше вести разговор, ждал, когда кухарка сама заведется. И она не сдержалась:
– Что ж, разговаривала сегодня я с Мириной про Бивоя. Женить его подумываю.
«Ну, ну, говори еще», – ожидал Озар, не сводя с Голицы дружелюбного взора. Однако она вдруг рассердилась, бросила нож в корзину и стала вытирать руки передником с такой силой, словно кого-то измять хотела.
– Мой сын достойных кровей. И хоть сами мы с Лещом оба холопского звания, однако уже крещеные и, значит, как обещал ранее Дольма, свободными стали.
– Тогда при чем тут Мирина? Вы можете невесту сыну подбирать, не сильно с ней его будущее обговаривая.
Сказал то Озар и пожалел – заметил, как Голица успокоилась, перевела дыхание. Снова за нож взялась и склонилась над корзиной, давая понять, что разговаривать больше не намерена. А ведь сперва будто ожидала чего-то. Ну ладно, Озар ее направит.
– Правда ли, что твой муж родня Колояровичам? Значит, такому, как Бивой, на простой холопке необязательно жениться. Думаешь Яру за него сосватать или еще кого присмотрела?
– Яру тут все сватают, – буркнула кухарка, не прекращая своего занятия. – Тот же Вышебор. Ну и зачем тогда моему сыну гневить злобного калеку, забрав то, что старший из братьев себе присмотрел?
– Но Вышебору же отказано. Так говорю?
– Ну, это как поглядеть. Дольма от задуманного редко отказывался. Однако Яра… Она ведь страсть какая упрямая.
– И эта упрямая смогла даже хозяину отпор оказать, когда за брата ее посватал, – продолжил Озар, едва кухарка умолкла. – Она же древлянка, а эти могут за себя постоять. Или уйти восвояси. Справилась бы тогда Мирина с таким хозяйством?
– Захотела бы – справилась, – только и ответила Голица. – А я госпоже всегда помочь рада. И… И… все мы рады помочь ей!
При этом посмотрела с вызовом. Озар согласно покивал, принимая пояснения. А о чем думал, поди догадайся… Голица пристально смотрела ему вслед, когда уходил.
Озар прошелся по двору. Скучно ему было. Решил было подняться на заборол, осмотреть окрестности, но в это время стали слышны звуки била со стороны Княжеской горы – и волхв передумал. Понял, что у князя сейчас молебен начнется, а Озару не хотелось об этом думать. Лучше он подумает о небесном своде, где в облаках таится светлый Ирий, или будет думать о ветрах, носящихся на просторе, – северном Сиверке, ласковом южном Витриле, неспокойном подателе ясных солнечных порывов Стриге. Все они внуки божественного Стрибога, которые всегда над Русью веяли, всегда были своими.
Подняв голову, волхв заметил откинутые ставни на окошке Вышебора, представил его неподвижно застывшим в кресле и даже пожалел калеку: каково бывшему дружиннику, мир повидавшему, теперь все время сиднем сидеть… Вот и Моисей его сегодня оставил, ушел в город. Сменил хазарин свое почетное звание охранника на служение калеке, согласился таскать его увечное тело, обмывать и быть на побегушках. Озар не сомневался, что Моисей и в город отправился по наказу Вышебора, сам он от такого хозяина сварливого гулять бы не пошел по своей воле. Охранять же подворье теперь будет всякий из своих, в ком сила есть. Тот же Медведко огромный или Лещ, которого сила еще не оставила. Волхв вспомнил Леща в его колпаке линялом: надо же, рожа, как у простого селянина полянского[93], а в нем, оказывается, благородная варяжская кровь течет! Через него и Бивою она передалась. Переговорить, что ли, с Бивоем? Озар уже несколько раз пробовал пообщаться с этим немногословным парнем, но всякий раз почему-то беседа у них не клеилась. Да и не было Бивоя в тот день в Почайне. А мог бы он подговорить Жуягу? Челядинцы уверяли, что эти двое приятельствовали. Но зачем смерть купца Бивою? Раньше Озару думалось, что Бивой мог опасаться, что Дольма за отказ от крещения его со двора прогонит, но если, как оказалось, Бивой родня Колояровичам, то родного человека позорно прогнать. Так что пусть Бивой, который сейчас топором машет, продолжает свое дело делать. Надо же для баньки дрова приготовить. А в баньку-то самому Озару страсть как хотелось! Он так и сказал об этом Златиге, который лениво сидел у ворот, вырезая ложку из мягкой липы. На дружелюбные слова подсевшего волхва, что и им неплохо бы в баньке попариться, только хмыкнул.
– Мы сюда не затем прибыли, волхв, чтобы тело парить да бока наедать. Торчим тут… который день. Или ты о своих собратьях по вере забыл, что в подземелье томятся? Нам надо было уже все вызнать да Добрыне доложить. А мы… Тьфу! – в сердцах сплюнул дружинник.
Но Озар лишь отметил, что Златига сказал «нам надо вызнать». Значит, уже сладилось у них. Хотя какой прок от того Озару, если Златига, пусть и старался помогать, все же человек Добрыни. Ну и ладно. И Озар стал разглядывать замысловатую
