Тайфуны с ласковыми именами (Эмиль Боев - 6) - Богумил Райнов

При этих мыслях я перевожу взгляд на Розмари и спрашиваю:

- А как ваш Грабер? Вы навестили его в больнице?

- Почему в больнице?

- А где же еще? На кладбище ему пока рано. И чтобы дать ей понять, что к чему, предлагаю ей газету.

- Ах, этот негодяй! - возмущается она, не дочитав до конца.

- Кого из двух вы имеете в виду?

- Бэнтона, конечно. Грабер, может быть, тоже не ангел, но никогда бы не выстрелил в живого человека.

- А кто стреляет в мертвецов? В сущности, вы должны быть довольны. И благодарить Бэнтона,

- Вы циник, Пьер. - Это я уже слышал от вас.

- Довольна или недовольна, но, должна признаться, я испытываю чувство облегчения. Грабер никогда бы не простил мне...

- А теперь куда? - спрашиваю.

- Если вы хотите знать куда, поедемте со мной. Конечно, вы человек довольно скучный... Но где их взять, интересных? Хотя, я знаю, со мной вы не поедете. Так что незачем говорить вам "куда". Да и не все ли вам равно?

- Все равно, - признаю. - Просто мне хотелось знать, как начнется наконец триумфальное восхождение к вершине счастья.

- Счастья? Вы знаете, что я человек не претенциозный. Но и дожидаться старости в заботах о закладных на том чердаке у меня тоже нет никакого желания.

Она и в самом деле мало похожа на человека, сияющего от счастья. Обычное дело: достигнутая мечта неожиданно утрачивает свой блеск, даже такая. брильянтовая. Наступают будни. И с течением времени становится все более реальным риск, что какой-нибудь мошенник не сегодня-завтра освободит тебя от бремени легко нажитого богатства.

Взглянув на часы, Розмари объявляет, что ей пора. Мы встаем, чтобы проститься, и, подавая мне руку, моя бывшая квартирантка говорит:

- Ну, Пьер... Мы, наверно, больше не увидимся...

- Наверно... - машинально повторяю я за ней.

- Поцелуйте же меня!

Мне неудобно перед Бориславом и еще более неудобно стоять как истукан, после того как мы столько времени провели вместе в том зеленом холле, на той глухой вилле, в том бесславном квартале.

Целуя ее, я чувствую на своем лице ее руку, которая как будто пытается удержать меня еще хотя бы на один миг.

Наконец Розмари уходит, но, прежде чем спуститься по лестнице, снова оборачивается и машет мне рукой.

- Какая женщина! - слышится голос Борислава. Да, действительно. Хотя что, в сущности, я мог бы о ней сказать? Движешься среди призраков без всякой уверенности, что тебе удалось до конца сорвать их покровы. Призрачные вещи, призрачные события, а главное - призрачные люди. Глядишь на нее и вроде бы убеждаешься: "Да, это именно то", но потом неожиданно что-то происходит, и ты решаешь, что вовсе не "то", а не знаю что, пока позднее не уяснишь, что это вовсе не "не знаю что" - совсем как те деревянные матрешки: вскрываешь одну, а в ней оказывается другая, а в другой - третья. Только у матрешек всегда есть предел - после четвертой или пятой доходишь до последней. А с иного человека сколько ни снимаешь призрачные покровы, никогда не можешь быть до конца уверен, что тебе удалось постичь его истинную суть.

Борислав до такой степени очарован видом моей приятельницы и ее импульсивным нравом, что заказывает еще по чашке кофе - по последней, и мы уже допиваем его, этот последний кофе, когда на террасе внезапно появляется новое действующее лицо, точнее, еще одна дама, царственная и величавая, как альпийский массив.

- А, Пьер, вот ты где, мой мальчик! Я по машине догадалась, что ты должен быть где-то тут, - спокойно произносит Флора, словно мы повстречались на асфальтовой аллее близ Остринга.

Я встаю, представляю их друг другу и усаживаю гостью.

- Вы уже позавтракали, - устанавливает она. - Я бы тоже не прочь немного закусить...

Белокурая австриячка принимает заказ, который по своему ассортименту мало напоминает завтрак и не уступит иному обеду. Затем, самодовольно приосанившись, чтобы Борислав мог по достоинству оценить ее могучий бюст. Флора оборачивается в мою сторону и грозит мне пальцем:

- Благодари бога, что я питаю к тебе слабость. Иначе ты заслуживаешь не знаю какой кары... За то, что запер меня с ним там, в бункере...

- Если только это ты имеешь в виду, то, по-моему, ты должна меня благодарить, дорогая Флора. Это был единственный способ защитить тебя от пуль и спасти от удушья.

- Лжец! - Она опять грозит мне. - Откуда ты мог знать, что начнется стрельба?

- Зато я отлично знал, что люди Бэнтона где-то рядом. Бэнтон не тот человек, чтобы отправляться со мной в полную неизвестность без должного сопровождения.

- Глупости. Люди Бэнтона приехали на хвосте у этой дуры Розмари.

- А как они оказались у нее на хвосте?

- О, это целая история. И не заставляй меня ее рассказывать, прежде чем я поем. Просто подыхаю с голоду.

Официантка ставит на стол поднос, загруженный до предела: кроме масла, конфитюра и булочек, неизбежных компонентов гостиничного завтрака, здесь вареные яйца, копченый окорок и огромный кус шоколадного торта.

Так что мы с Бориславом выпиваем очередной кофе, не знаю уже который, а тем временем Флора опустошает тарелки. И лишь когда дело доходит до торта, у немки возобновляется желание продолжать беседу.

- И то, что вы, Пьер, оставили нас с этими выродками Тимом и Томом, тоже вас не красит!..

- Не моя это затея. Так случилось по настоянию Бэнтона.

- Мы догадывались. Пакостная затея. И Бэнтон получил по заслугам. Читали? Он задержан...

- Знаю. Но вас не смогли задержать...

- А кто нас мог задержать? - смотрит она на меня с недовольным видом.

- Да те двое: Тим и Том.

- А, те двое! Чего о них толковать. Первое время мы с Розмари вообще не понимали, что происходит. Подумали, что ваш компаньон действительно вызвал вас по какому-то спешному делу и Бэнтон решил вас сопровождать. Потом у меня возникает подозрение, что тут кроется подвох. "Плакали наши брильянты. Пьер знает, где искать тайник, а Бэнтон небось что-то посулил Пьеру. Так что теперь они действуют заодно, а мы сидим здесь, как последние дуры". "Откуда вам известно, что Пьер знает, где искать тайник?" - спрашивает Розмари. "Мне, говорю, - достаточно сегодняшних наблюдений, и, если вы полагаете, что мы провели день в любовных утехах, вы глубоко ошибаетесь". "В таком случае давайте устроим проверку, - предлагает Розмари, - они, скорее всего, в Лозанне, в доме этой лисы Виолеты". "Но как его найти, этот дом?" - говорю я. "Если вы не знаете, то другие знают, - заявляет Розмари, - только где гарантия, что вы не оставите меня в дураках?" "Ну, милая, - говорю, - нам сейчас не до этого, мы с вами бедные женщины и должны всячески помогать друг другу". "Звучит неплохо, - говорит Розмари, - но где гарантия?" Наконец мне удается убедить эту упрямую бабу, что, пока мы тут торгуемся, уведут наши брильянты, и мы решаем на свой страх и риск отправиться вам вдогонку. Но не тут-то было: только теперь до нас доходит, что мы с нею пленницы этих двух дегенератов - Тима и Тома. Я, как вы знаете, не из робких, особенно когда имею дело с такими пигмеями, и без лишних проволочек даю им понять, что в наш век равноправия женщины тоже чего-то стоят, но, хотя в руках у меня увесистый стул, пользы мало: эти кретинчики, оказывается, обучены всяким там каратэ и дзюдо, - короче говоря, наш бунт кончается тем, что нас крепко-накрепко привязывают к креслам, а каких синяков они нам насажали - я бы вам их показала, только приличие не позволяет.

- Стоит ли о таких пустяках говорить? - бросаю я.

- Не стоит, конечно. Вы же знаете, я не настолько впечатлительна, как эта драная кошка, ваша Розмари, но факт остается фактом: мы, бедные невольницы, обречены на полное бездействие, а тем временем вы там, в Лозанне...

- Мы там, в Лозанне, оказались более несчастными невольниками, чем вы. До того несчастными, что уже были готовы проститься с белым светом.

- Верно. И кто вас спас? Я. Только не слышала, чтобы кто-нибудь сказал мне спасибо за это...

- Если я этого не сказал, то только потому, что слова не способны выразить мои чувства, дорогая...

- Да-да, я знаю, ты щедр на пустые слова... Но вернемся к существу вопроса. В тот самый момент, когда мы были в полном отчаянии, в холл через террасу внезапно вламывается мой Макс. У меня не было сомнения, что Макс, которого мы так бессовестно бросили в Женеве, рано или поздно наведается ко мне, и я оставила у себя в квартире записочку, что нахожусь у Бэнтона. Не знаю, стоит ли описывать само сражение, тем более что я, будучи привязанной к креслу, могла наблюдать его лишь частично, зато я имела счастье видеть самый конец, когда эти лилипуты с их японской хваткой были загнаны в угол и у Бруннера в руках превратились в мокрые тряпки, а в довершение

Он прикрутил обоих к креслам, в которых мы томились, чтобы у них было время получше переварить все случившееся. А после этого Бруннер занялся вашей Розмари, стал вышибать из нее сведения насчет виллы в Лозанне, и, не вмешайся я - зачем, говорю, ты так круто, Макс, она, как-никак женщина, к тому же неглупая, сама все скажет, - он бы ее всю изувечил. В конце концов Розмари раскололась-таки, выдала адрес, но взялась настаивать, чтобы мы ехали все вместе, и тут уж я не выдержала - хотя, как вам хорошо известно, мой мальчик, я не из говорливых - и давай втолковывать вашей приятельнице, что жизнь, выпавшая на нашу долю, - это не что иное, как бег наперегонки, каждый бежит сам по себе, на свой страх и риск, собственными ножками, и, если тебе так хочется присутствовать на этом празднике, садись в свою красненькую скорлупку и с богом. Ведь это же поистине благородный жест с моей стороны, за который до сих пор мне и спасибо никто не сказал, хотя мне он обошелся не так дешево девять колоссальных брильянтов, - но, раз тебе суждено совершить глупость, за нее, само собою, приходится платить. Но в тот момент мне думалось, что я ничем не рискую, рядом со мной мой Макс, и я была уверена, что он не даст меня в обиду, мне и в голову не могло прийти, что через несколько часов какой-то жалкий пигмей по имени Тим или Том разрядит в грудь Макса свой пистолет, а ведь именно так и случилось, и мне пришлось кончать со всем вот этими руками...