Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

— Но если вы социалист, то почему же вы воюете с русскими рабочими?

— Я не воюю!

— А носите военную форму!

— Я только обслуживаю мотоциклы.

— Все равно, вы помогаете! Вы убиваете русских! Разрушаете Советскую страну. Зачем?

— Я ничего ведь не знал,— попробовал оправдаться Джимми.— Я хотел драться с кайзером, а они привезли меня сюда и ничего мне не сказали.

— Да, вот что с нами делают милитаристы и капиталисты! Мы — рабы! Но ничего, мы добьемся свободы! И вы нам поможете. Вы не будете больше убивать русских рабочих!

— Не буду! — поспешно отозвался Джимми. Незнакомец взял Джимми под руку:

— Идемте скорее, товарищ! Я вам кое-что покажу.

VI

Долго шли они, спотыкаясь, по темным улицам, пока не очутились возле ряда бревенчатых лачуг, щели в которых были заткнуты соломой и замазаны глиной. В таком месте американский фермер не стал бы держать даже скотину.

— Вот как живут рабочие! — сказал спутник Джимми и постучал в дверь одной из лачуг. Загромыхал засов, и женщина, облепленная ребятишками, отворила им дверь. Гости вошли в комнату, освещенную слабым светом коптящей лампы. В углу была громадная печь, там варилась в горшке капуста. Не сказав ни слова хозяйке, спутник Джимми жестом пригласил его сесть возле печки и уставился на него своими умными черными глазами.

— Покажите мне ваш красный билет,— вдруг сказал он.

Джимми снял полушубок, расстегнул вязаный жилет и из внутреннего кармана куртки вытащил свой драгоценный документ с инициалами секретарей лисвиллской, хоплендской и айронтонской организаций на марках. Незнакомец долго рассматривал его, потом кивнул:

— Ладно, я вам верю.— И, возвращая Джимми билет, сказал: — Моя фамилия Калинкин. Я большевик.

Хотя Джимми догадался об этом уже раньше, у него сильно забилось сердце.

— Мы тоже называли нашу организацию в Айронтоне большевистской,— сказал он.

— Нас отсюда выгнали,— начал рассказывать еврей,— но я остался, чтобы вести пропаганду. Я отыскиваю товарищей социалистов среди американцев и англичан. Я говорю им: «Не надо воевать против рабочих, воюйте против хозяев, против капиталистов». Понимаете?

— Ну конечно! — сказал Джимми.

— Если ваши власти меня поймают, меня убьют. Но я вам доверяю.

— Я не донесу,— поспешил успокоить его Джимми.

— Вы должны мне помочь,— продолжал Калинкин.— Вы должны пойти к американским солдатам и сказать им: «Русский народ столько лет был в рабстве, теперь, наконец, он освободился. А вы явились, чтобы снова закабалить его, чтобы убивать людей. За что?» Как вы думаете, товарищ, что они вам ответят?

— Ответят, что хотят бить кайзера.

— Но ведь и мы помогаем бить кайзера! Мы с ним тоже боремся!

— А говорят, вы заключили с ним мир!

— Мы боремся посредством агитации, для кайзера это — самое страшное. Мы тратим миллионы рублей, печатаем газеты, листовки. Вы, товарищ, знакомы с работой социалистов. Мы посылаем эту литературу в Германию, сбрасываем ее с самолетов. У нас есть типографии в этой, как ее? — Швеции, в Нидерландах, повсюду. Немец прочтет такое, подумает и скажет: «Чего ради нам проливать кровь за кайзера, почему бы нам не стать свободными, как русские?» Я знаю, товарищ, я беседовал со многими германскими солдатами. В Германии это распространяется как пожар. Может, это будет и не сразу, может, понадобится еще год или два, но все равно, когда-нибудь люди увидят правоту большевиков. Большевики хорошо знают рабочего, знают его душу, они жизни своей не жалеют, у них в сердце огонь, который невозможно погасить.

— Я-то понимаю,— сказал Джимми,— но американским солдатам такие вещи не расскажешь.

— Господи, будто я не знаю! — воскликнул Калинкин.— Я сам жил в Америке! Они считают себя избранным народом. Никто не смей их учить — они всё сами знают. Они демократия — классов у них не существует! А невольники труда — это, говорят они, всякий иностранный сброд, так ведь? Они будут нас расстреливать, я видел, что они вытворяли с забастовщиками на Грэнд-стрит!

— Я тоже все это испытал,— сказал Джимми.— Что же нам делать?

— Вести пропаганду! У нас первый раз в жизни так много денег на пропаганду — Россия отдает на пропаганду все свои средства. Наш призыв несется к рабочим всех стран. Мы кричим: «Поднимайтесь! Поднимайтесь и разбивайте оковы!» Вы думаете, товарищ, рабочие нас не слышат? Еще как слышат! Капиталисты это знают и трясутся от страха, потому и шлют свои армии воевать с нами. Они думают, что солдаты будут вечно выполнять их приказы. А вы как думаете, товарищ, будут?

— Нет, они думают, что русский народ восстанет против вас.

В ответ на это замечание Калинкин громко и весело рассмеялся:

— Это же наше кровное правительство! Впервые в России, впервые в мире государством правят рабочие; а кто-то хочет, чтобы мы восстали против самих себя! Они сажают этих — как их? — марионеток, которых называют социалистами, создают здесь, в Архангельске, правительство,— вроде как бы русское. Только они этим самих себя обманывают, а не русских!

— Они надеются, что это правительство продвинет свою власть и дальше,— заметил Джимми.

— Не дальше, чем продвинутся штыки интервентов! Но уж зато весь наш народ объединится, все станут большевиками, когда увидят, что сюда идут иностранные поиска. Хотите знать, товарищ, почему? Очень просто: каждый понимает, что случится, если капиталисты начнут создавать для нас новые правительства. Кабала—долги Франции, долги Англии. Вы это знаете?

— Да, да, я знаю,— сказал Джимми.

— Это пахнет миллиардами — одной только Франции пятнадцать миллиардов рублей! Большевики сказали: мы их так легко не отдадим! Чего ради! Куда пошли те деньги? Вы их давали царю. А для чего? Чтобы закрепостить русский народ, поставить его под ружье и погнать на войну; чтобы содержать полицию и сослать сто тысяч русских социалистов в Сибирь! Так или не так? И русские социалисты должны расплачиваться за такие долги? Ну нет, подождите! Мы говорим: вы нас не спрашивали, когда давали царю эти денежки, так с него и получайте! А они стоят на своем: вы обязаны платить! И посылают войска, чтобы захватить нашу страну, отнять у нас нефть, уголь и золото. Вот какие дела, товарищ! Они хотят свергнуть советы! Но если так, то им придется драться за каждый русский город, за каждую деревню! А мы все время будем агитировать солдат, будем вести пропаганду среди французов, англичан и американцев так же, как и среди немцев.

VII

После этой длинной речи Калинкин совсем обессилел: у него начался приступ кашля, он прижал руки к груди, и в отсветах печного пламени было видно, как побагровело его бледное лицо. Женщина подала ему воды и остановилась возле него, положив ему на плечо руку; ее широкое крестьянское лицо, изборожденное морщинами, жалостливо вздрагивало всякий раз, когда Калинкин кашлял. Глядя на них, Джимми тоже вздрагивал — он воспринимал эту встречу как властное указание судьбы. Теперь ему была, наконец, понятна обстановка, и он знал, в чем его долг. Все так ясно и просто, и вся его прежняя жизнь была по существу лишь длительное подготовкой к этому! И вдруг тайный голос заговорил в нем словами древнего пролетарского мученика: «Да минет меня чаша сия!» Но Джимми подавил в себе слабость и, немного помолчав, произнес:

— Скажите, товарищ, что же нам делать?

— Вы занимались пропагандой в Америке? — спросили Калинкин.

— Конечно! Я даже раз сидел в тюрьме за речь, которую произнес на улице.

Калинкин шагнул в угол, порылся там среди кочанов капусты и извлек какой-то пакет. В нем были листовки — штук, наверно, двести; одну из них еврей протянул Джимми и сказал:

— Наши спрашивали: как втолковать американцам правду? А я говорю: надо, чтоб они узнали, как мы агитируем немцев. Я говорю, переведите на английский язык прокламации, которые мы печатаем для германских войск, пусть американцы и англичане их читают. Как по вашему, это поможет, а?

Джимми взял в руки листовку и, пододвинувшись к лампе, прочитал:

«Прокламация Армейского (большевистского) комитета 12-й русской армии, расклеенная по городу Риге при эвакуации его русскими. Немецкие солдаты!

Русские солдаты 12-й армии обращают ваше внимание на то обстоятельство, что вы ведете войну во имя самодержавия, против революции, свободы и справедливости. Победа Вильгельма убьет свободу и демократию. Мы оставляем Ригу, но мы знаем, что силы революции в конечном итоге окажутся могущественнее, чем силы пушек. Мы знаем, что в конце концов ваша совесть возьмет верх над всем остальным и немецкие солдаты вместе с русской армией пойдут завоевывать свободу! В настоящий момент вы сильнее нас, но вы побеждаете лишь грубой силой. На нашей же стороне нравственная сила. История запомнит, что немецкие пролетарии пошли против своих революционных братьев и что они забыли международную солидарность рабочего класса. Это преступление вы можете искупить лишь одним способом. Вы должны понять интересы своего собственного народа и одновременно интересы всего человечества и должны направить всю свою огромную силу на борьбу против империализма и пойти с нами нога в ногу — за жизнь и свободу!»