Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать - Григорий Башкиров

Миша звонит по телефону дежурному по изолятору и просит привести Разина. В ожидании задержанного, пьем чай с овсяным печеньем, которое Орловский просто обожает.

Макс не упорствует и на удивление быстро колется на эпизод с азербайджанцем, земляком Тофика. Информацию об его кончине воспринимает спокойно.

– Так не хотел я его убивать. Слегка по черепу заехал. Кто знал, что так получится.

Между тем, разбой с квалифицированными признаками налицо. Мы с Мишелем удовлетворенно переглядываемся. Далее Макс не запирается и выдает еще несколько эпизодов.

– А чего «темнить» – все равно докажите.

– Правильно думаешь, – говорит Орловский, – чистосердечное признание и помощь следствию…

– Да бросьте… – отмахивается Максим.

– Скажите, а гражданка Гейнрих принимала участие? – спрашиваю я.

– Она знала обо всем. Но ее сразу запугали. – Макс просит закурить.

Миша достает лист бумаги и Разин собственноручно записывает показания. Закончив, откладывает ручку в сторону.

– В камеру можно? Устал я.

– Может, хочешь чего? – Заботливо интересуется Орловский.

– Да нет, ничего не надо.

Макса уводят. Миша потирает руки.

– Поверь. Это еще не все! Как мы их вычислили! Класс!! – он явно торжествует.

– Кто это мы?

– Да ладно, вы, вы!! – машет руками Орловский.

– Миша, все это хорошо, но Марго сползает с крючка, неужели не видишь? Мухин же говорил, что она организатор, мозг…

– Да брось ты! – Миша настроен оптимистично, – никуда эта бандерша не денется. В любом случае зацепим ее капитально, не соскочит, как в прошлый раз. Сейчас главное – есть за что зацепиться. Между прочим, – он подмигивает мне, – такая женщина… При других обстоятельствах непременно познакомился бы поближе.

– Кое-кто уже познакомился…и где они?

– Не будь фаталистом.

Отрывистыми резкими гудками зуммерит местный телефон. Орловский снимает трубку и тут же бегом несется в дежурную часть к аппарату «ВЧ». Я всегда удивлялся Мишаниной резкости и скорости его передвижения при довольно массивной фигуре и основательно выступающем животе. Минут через десять он просто врывается в кабинет, широко с грохотом распахнув дверь.

– Алес капут! Приплыл Сенечка! – Миша бросает на стол лист исписанной бумаги. – Все срослось. Вот же гад! Дезертировал и еще парочку младших командиров завалил. Тамошние товарищи, как узнали, что он у нас задержан, уверен, до сих пор скачут от радости. Говорят, направляем к вам старшего следователя по особо важным делам окружной военной прокуратуры. Целый полковник! Не шутка! А настоящая фамилия Семена – Горбатов. Вот такие дела. – Орловский явно позерствует. Заложив руки за спину, пару раз пересекает кабинет по диагонали и становится напротив меня. – Так какие будут у районного товарища предложения в свете вновь открывшихся обстоятельств?

– Слушай, Миша, не выпендривайся! А предложение будет одно. Ехать к Горбатову надо, прямо сейчас.

– Не надейся услышать возражения! – Миша набрасывает на плечи кожаную куртку. – Долго тебя ждать?

Глава 8

Яркий свет пробился сквозь прикрытые веки.

Он давно не спал. Это было не состояние недавно проснувшегося и нежащегося в теплой постели молодого, полного сил человека, оттягивающего момент окончательного пробуждения. Горбатов не спал вообще. Сон отвернулся от него с момента помещения в следственный изолятор. Он лежал с закрытыми глазами и думал, думал. Иногда, правда, забывался в течение нескольких минут. Нервная система требовала хоть какого-то отдыха. Сейчас предстояли обязательные мероприятия. Подъем, уборка камеры, утренний ежедневный «шмон», когда сотрудники службы безопасности изолятора выворачивали все наизнанку. Потом завтрак. Надо отдать должное, что кормили вполне удовлетворительно. Затем обязательная прогулка, обед, ужин и отбой. И каждый день одно и то же, к чему Семен привык. Периодически его посещал врач. Интересовался состоянием здоровья, замерял артериальное давление, прослушивал легкие. Спрашивал, имеются ли жалобы по содержанию. Горбатов никогда ни на что не жаловался и был всем доволен. Он вел себя спокойно и достойно, поэтому «цирики» прониклись к нему негласным уважением и не «доставали». Впрочем, и поводов он не давал. С его плеч свалился многотонный груз и, самое главное, в жизни была почти стопроцентная определенность. Облаченный в казенную робу ужасной буро-серой расцветки в поперечную полоску, он находился в одиночной камере, расположенной в самом нижнем ярусе огромного, красного кирпича, старинного следственного изолятора.

С момента его задержания прошел ровно год. Ничего могло и не быть, если бы не предательство Игоря. А выстрелил он машинально, среагировав на выскочившего из ниоткуда вооруженного мента. Конечно, не следовало проявлять мягкотелости и действовать решительно надо было еще раньше. Может быть, он так и поступил, но рядом находилась любимая женщина. Только ради нее он пытался договариваться, уже чувствуя приближающийся конец. Когда он, раненный, упал, то успел глазами встретиться с Ритой и сразу все для себя определил – она не должна ни за что отвечать!

Потом два месяца он находился в тюремной больнице. Ранения оказались серьезными. Кроме пули в бок, неизвестно откуда было выявлено ранение в спину, которого он при задержании и не почувствовал.

Когда немного «оклемался», пошли почти ежедневные допросы. Он все брал на себя. О совершенных убийствах рассказывал в подробностях, не вызывающих у следователя сомнения в их правдивости. На убийстве Воронцовой действительно присутствовала Маргарита, но там имел место эксцесс исполнителя, она и предположить не могла, чем закончится посещение ее знакомой. Адрес Вероники он высмотрел в записной книжке Риты и заявился туда сам. Поскольку в разбоях Семен практически не участвовал (Марго берегла его для других дел), то и показывать ему нечего. По поводу последнего эпизода признавал свою вину и утверждал, что очутился в подъезде случайно и защищал женщину от посягательства насильников.

Затем появился следователь военной прокуратуры, прибывший с места бывшей, если так можно выразиться, службы Горбатова. И ему Семен рассказал все как есть. Следак немало удивился тому бардаку, какой творится в вооруженных силах. Намеренно опуская немаловажные моменты, записал показания по факту убийств Тухнина и Славика, почему-то не упомянув погибшего в результате поединка матроса – срочника. И Семен с безразличным видом все подписал. Полковник – следователь пообещал разобраться во всем и сообщил, что Тухнин за героизм, проявленный при задержании дезертира, посмертно награжден медалью, и в его честь названа улица в деревне, откуда он родом, а его имя навечно занесено в списки личного состава части с сохранением его спального места с траурной табличкой. Семен поинтересовался тогда, где будет сохранено это спальное место? За особой перегородкой, среди бутылок с водкой и бачка с жареной картошкой? Следователь гордо не удостоил его ответом и смылся восвояси.

Затем в двухместную палату, где Горбатов лежал один, поместили шустрого пожилого мужичка – пенсионера с азиатской внешностью по имени Юрик. Он так с самого начала представился и, хотя Горбатов пытался выяснить его отчество, чтобы общаться, как положено со старым человеком, тот обиделся и впредь просил называть его по имени. В долгих беседах по ночам Юра разъяснял Семену воровские традиции, в чем был большой знаток, между делом задавая совсем не относящиеся к теме воровского братства вопросы. Сначала Семен не обращал на это внимание, но потом насторожился и был в беседах с сопалатником весьма осторожен. Через четверо суток Юрик исчез так же быстро, как и появился.

После относительного выздоровления Семена перевели в Следственный изолятор. Вначале его пытались «прессовать». В результате чего он четыре раза помещался в карцер за драки с сокамерниками. Оглушенному сзади Семену было бы не сдобровать и он мог бы стать «опущенным», если бы не вмешательство «смотрящего». До поры до времени тот беспристрастно наблюдал за развивающимися событиями, а потом резко и жестоко разогнал всю шушеру по нарам мощными кулаками. Подождав, пока Горбатов умоется, определил ему место на нарах рядом с собой. С той поры Семена оставили в покое и на него перестали обращать внимание. Редко вызывали в оперчасть, где районные и главковские оперативники лениво интересовались у него некоторыми подробностями совершенных преступлений, о которых Семен охотно рассказывал.

От защитника Семен сразу отказался. В его положении из четырех трупов никакая, самая мудрая защита от «вышки» не вытянет. На допросы, тем не менее, следствием привлекались какие-то адвокаты. Как говорил полковник, это обязательная процедура, так как Горбатов обвиняется в особо тяжких преступлениях, за которые уголовным кодексом предусмотрено очень суровое наказание, вплоть до высшей меры. Семен не возражал – надо так надо. Были и очные ставки с Ритой и Разиным. Глядя на Разина, Сеня изобразил удивленное лицо и заявил, что вообще с ним незнаком, с чем последний согласился. По поводу Ритки, подтвердил ранее данные показания о непричастности абсолютно ни к чему. Украдкой подняв глаза, увидел ее кристальной чистоты слезы. Теперь он был готов ко всему.