Наполеон и Гитлер - Сьюард Десмонд

Несмотря на свое вызывающее поведение, император был обеспокоен. После Баутцена он сказал Мариону: «Игра пошла не так, как надо!». Его беспокойство разделял и его штаб. Меттерних заметил это во время встречи во дворце Марколини: «Трудно передать болезненно озабоченные взгляды, которые бросали на меня императорские генералы. Начальник штаба Бер-тье прошептал мне: «Не забывайте, что Европе нужен мир, а Франции — в особенности. Это все, чего она хочет».

Даже Мюрат был настолько озабочен положением дел, что вступил в тайные переговоры с австрийцами, чтобы спасти свое Неаполитанское королевство. Однако никто из маршалов не планировал государственного переворота. Все они были обязаны своими карьерами и положением только Наполеону.

На следующий день после встречи Австрия заключила в Рейхенбахе тайное соглашение с Россией, Пруссией, Швецией и Британией об объявлении Франции войны, если она не согласится на мирное урегулирование. В июле союзники собрались на совет в крепости Трахенберг в Силезии, для того чтобы обсудить стратегию и тактику. Бернадот и шведский генерал князь Ловенхельм разработали тактику борьбы с императором, основанную на опыте тех дней, когда они служили под его началом. Они собирались наступать на французскую армию широким полукругом, атакуя фланги, но отходя от тех мест, где император сам руководил сражением. В те времена тактическое взаимодействие зависело от докладов вестовых, поэтому Наполеону трудно было бы руководить войсками по всей ширине фронта.

Перемирие закончилось 10 августа, а на следующий день Австрия объявила Франции войну. (Новости о полном разгроме французов в Испании и информация о том, что Наполеон не сможет сейчас отозвать оттуда войска, побудили Меттерниха рискнуть.) Новая стратегия союзников, оправдала себя лишь в самом начале. Клаузевиц подчеркивал, что союзники слишком растянули свой фронт. Результатом явилась победа Наполеона над австрийцами под Шварценбергом неподалеку от Дрездена 26-28 августа, когда он со своими 120 тысячами обратил в бегство 220 тысяч солдат противника, заставив его потерять около 40 тысяч человек. Начни Наполеон преследовать противника по своей старой тактике, он разбил бы союзников наголову, однако вечером 28 августа его вывело из строя пищевое отравление, в результате чего он оказался в постели в Дрездене. Там ему сообщили, что генерал Вандамм увлекся преследованием врага и был взят в плен при Кульме с 8 тысячами человек, что генерал Макдональд был разбит Блюхером, потеряв 18000. Дурные вести заполнили комнату больного. Удино, пытавшийся помешать Бернадоту соединиться с Блюхером, был разбит 23 августа у Гроссберена. Маршал Ней потерпел 6 сентября неудачу при Денневице, потеряв 20 тысяч человек.

Когда император в середине сентября поправился, ситуация уже была весьма неблагоприятной. Армии союзников смогли объединиться, составив в общей сложности 350 тысяч человек. Бавария перешла на сторону союзников, а ее войска под командованием генерала Вреде, охранявшего тылы Наполеона, теперь препятствовали его отступлению. Французская армия была ослаблена голодом и болезнями, малолетние солдаты не могли справляться с длинными изнурительными маршами, хотя в бою вели себя достаточно отважно. Император оставил Дрезден в начале октября, сознавая, что больше не в состоянии удерживать Эльбу, и отступил в Лейпциг, который был ключом к Северной Германии. Здесь он со своими 190 тысячами голодных солдат ожидал сильного и сытого, врага, у которого к тому же было гораздо больше пушек. Генеральное сражение (немцы впоследствии Назвали его «Битвой народов») состоялось 16 октября на равнине у Лейпцига, пересекаемой многочисленными речушками, которые не давали никакого тактического преимущества. Во время первого дня сражения союзники предприняли шесть атак, которые были безжалостно отбиты. Масса сшибалась с массой. Французы не могли подавить врага морально. На своей земле пруссаки сражались яростно и отчаянно. Клаузевиц с гордостью пишет: «Под Лейпцигом Блюхер в одиночку выиграл сражение». На следующий день наступила передышка. Шел проливной дождь, и Наполеон был необычно пассивен. С поля убирали раненых и готовились к продолжению битвы. У Наполеона было всего 15000 ядер, чего ему хватило бы не больше чем на два часа. Противник же постоянно получал подкрепление. На третий день сражение возобновилось и было еще более ужасным, чем в начале. Саксонцы (3000 человек) внезапно повернули оружие против французов. У них было 60 пушек, что существенно осложняло обстановку. Войска императора понесли такие ужасные потери, что к вечеру он вынужден был признать, что потерпел поражение, и приказал своей армии отступать. Несмотря на то, что множество его людей, включая тяжело раненного князя Понятовского, утонули, пытаясь переплыть реку Эльстер (единственный понтонный мост был в панике взорван саперами слишком рано), император пробился во Францию с 70 тыс. выбитых из сил мужчин и подростков. Союзники уничтожили 40 тысяч французов, а еще 20 тысяч взяли в плен. Сами союзники потеряли еще больше людей, однако им было кем заменить погибших. Главным результатом стало то, что Наполеон впервые потерпел полный провал в таком грандиозном сражении.

Он снова был в Париже к 9 ноября. «Великой империи» больше не существовало. Рейнский союз с королевством Вестфалия растаяли, как дым. Все, что осталось от французского господства - это изолированные гарнизоны, в чьих солдатах Франция испытывала крайнюю нужду. В Швейцарии, Голландии и Северной Италии вспыхнули восстания, а Веллингтон постоянно создавал опасные ситуации на южных границах Франции. Стране грозило вторжение со всех сторон, хотя состояние дорог и препятствовало проведению крупных кампаний в зимнее время. И все же, как писал сэр Вальтер Скотт 10 декабря, «Бонапарт — это тот отчаянный игрок, который не встанет из-за стола, пока в запасе есть хоть одна ставка».

Клаузевиц, как обычно, утверждает, что у императора был реальный шанс выиграть сражение. Он считает, что под Дрезденом союзные армии спасло только то, что Наполеон по-прежнему был вынужден вести войну на нескольких фронтах. Клаузевиц также уверен, что если бы атака императорских войск под Дрезденом в первый день увенчалась успехом, он рассек бы союзников надвое, и их превосходство в численности уже не было бы настолько существенным Он знал, что говорил, так как лично присутствовал при этом сражении, находясь в штабе Блюхера в качестве русского офицера связи. Эти страницы «Моей войны» были утешительным чтением для фюрера в 1944 году.

Как император, так и фюрер, плохо понимали суть своих противников, будь то целые народы или отдельные исторические лица. Меттерних был поражен необычными идеями Наполеона по поводу британцев и полным пониманием императором их институтов. Император резко выступал против олигархии, которая правила Англией, считая ее чем-то вроде венецианских патрициев. Британия, по его словам, была «нацией лавочников», а простой народ этой страны «грубым и неотесанным». Он приходил в ярость от оскорбительных для него статей, появлявшихся в лондонских газетах и регулярно прочитывавшихся ему секретарями. И в то же время он периодически мечтал о мире с Британией, хотя и понимал, что он вряд ли возможен. Мы уже видели, что он делал намеки на возможное примирение с британцами в Испании в 1812 году. Император также считал, что дела могли бы пойти совсем по-другому, если бы был жив Фокс. Он понимал, что среди вигов немного найдется симпатизирующих ему, да и те, что симпатизировали, делали это только из желания насолить правительству тори. В 1815 году он надеялся, и Тщетно, что принц-регент предоставит ему убежище. Понять британский характер ему так никогда и не удалось.

Подобно императору, Гитлер до самого конца продолжал настаивать, что по-настоящему никогда не ссорился с Британией. Он также верил, что там у него есть друзья. Среди последних он особенно выделял сэра Освальда Мосли и его «чернорубашечников», которых считал «представителями лучших семей», а также престарелого Ллойд Джорджа, «человека потрясающей дальновидности», сказавшего ему однажды, что у Британии «нет другой альтернативы, как только жить в мире с Германией». Он лелеял наивные надежды на герцога Виндзорского: «Если бы он был на Троне, все было бы по-другому. Его смещение — ужасная потеря для нас». Гитлер не мог понять, как британцы «смогли отказаться от такого столпа власти». (В 1944 году Геббельс жаловался Вилфреду фон Овену, что «если бы Эдвард Виндзор был сегодня на троне, то, даже если допустить, что при его правлении Британия и ввязалась бы в эту войну, он давно бы уже сделал решающий шаг и два наших народа сражались бы лицом к лицу против общего врага — большевизма, а не раздирали друг друга на части». По словам Геббельса, «Эдвард никогда не позволил бы этому ужасному спектаклю стать реальностью». (До фюрера не доходила незначительность политической роли монархии в Великобритании, и он не понимал герцога.)