Weird-реализм: Лавкрафт и философия - Грэм Харман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хочу показать, что отрывок, вынесенный в начало подраздела, очевидно, задуман как серия пугающих аллюзий, но на деле не справляется со своей функцией. Говорить о «неясных слухах о пластичности», «временной невидимости» и том, как «кое-кто приписывал» Старцам «способность вызывать и направлять движение ураганов» — значит таинственно намекать на то, что мы уже увидели воочию в «Хребтах безумия». С тем же успехом он мог бы написать: «Неведомый циклопический город Чикаго, который почти не поддается описанию». Сложно внушить ужас перед расой существ, против которой уже порекомендовали хорошую защитную меру — завалить входы.
96. Профессор Дайер был потрясен
«Профессор Дайер был потрясен неисчислимым возрастом руин, а Фриборну удалось найти следы некой символики, отдаленно напоминавшей мотивы древнейших папуасских и полинезийских легенд. Судя по состоянию блоков и их разбросанности, здесь поработало не только головокружительно долгое время, но и разрушительные силы природы, в том числе грандиозные тектонические катаклизмы» (ST 757; ГВ 481 — пер. изм.).
Это одно из мест, где критика в духе Уилсона оказывается релевантной. Не то, чтобы слова вроде «потрясен», «неисчислимый», «отдаленно», «древнейших», «головокружительно», «разрушительные силы природы» были запрещены в хорошей прозе. Мы уже видели, как Лавкрафт мастерски использует их, чтобы добавить остроты уже произведенному эффекту. Но здесь на эти слова ложится избыточная нагрузка, и если их убрать, останется немного. Фраза о Фриборне, обнаружившем «следы символики» неплоха, она создает хорошую структуру двойной аллюзии. Но попытка соотнести их (причем, «отдаленно») с папуасскими и полинезийскими легендами — уже исчерпавший себя трюк, который раньше производил гораздо больший эффект. То же самое можно сказать и о «головокружительно долгом времени» и «разрушительных силах природы», которые ранее соотносились с более убедительными объектами, чем разбросанные блоки. Лавкрафт здесь будто бы выздоравливает после болезни, у него не хватает воздуха в легких. Самая интересная часть отрывка — «профессор Дайер был потрясен» — вдыхает немного жизни в историю, напоминая нам о гораздо лучше удавшихся «Хребтах безумия», где у Дайера были по-настоящему убедительные причины для потрясения. Тем не менее умножающиеся попытки Лавкрафта задним числом связать все незаконченные линии прошлых повестей и рассказов вызывают тревогу. Известно, что для голливудских франшиз это всегда будет плохим предзнаменованием. Например, когда сценарист считает своим долгом показать нам, что Джокер когда-то упал в чан с химикатами, или когда нам рассказывают о ранних днях семьи Корлеоне в продолжениях «Крестного отца», или когда мы знакомимся с молодым Оуэном и его «девушкой» Беру в одном из жалких приквелов к «Звездным войнам». Лавкрафт еще не пал так низко, но его желание связать все истории сотрудников Мискатоникского университета напоминает отчаянную попытку привести в порядок выдохшийся сериал; Лавкрафт, как говорится, совершает «прыжок через акулу»[98].
97. Сходство каждой линии, изгиба и завитка
«Но как объяснить, что эта таинственная, забытая иконография демонстрирует совершенное сходство каждой линии, каждого ее изгиба и завитка, высеченного на стенах подземного здания, с соответствующими изображениями из вот уже многие годы преследовавших меня снов?» (ST 766; ГВ 493 — пер. изм.).
Отрывок не вызывает большого интереса со стилистической точки зрения, впрочем, такая задача перед ним и не стоит. «Таинственная» и «забытая» иконография — слабая форма аллюзии, уступающая обычному для Лавкрафта высокому стандарту; «изгибы и завитки» еще менее выразительны. Задача этого отрывка не стилистическая, а сюжетная — автор подготавливает Пизли к осознанию того, что совпадение между реальностью и сохранившимися в его памяти снами существует просто потому, что Пизли не спал. Здесь, как это часто бывает у Лавкрафта, читатель может догадаться каково истинное положение дел задолго до Пизли. Но вместо того, чтобы создавать комический эффект — как в случае с рассказчиком в Инсмуте, который игнорирует ужасающие песнопения Старого Зейдока, называя их совершеннейшим бредом, — здесь получается только утомительно-медленное приближение к кульминации, которую мы уже давно предвосхитили.
98. С’гг’ха из Антарктики
«Найду ли я вновь тот дом, где меня некогда обучали письму, или ту башню, на стенах которой С’гг’ха, плененный разум из числа хищных звездоголовых хозяев Антарктики, вырезал свои ни на что не похожие письмена?» (ST 767; ГВ 494-495).
Описание юриспруденции и письменности Великой Расы, а также их боевой тактики с заваливанием входов — все это очень плохо. Но это еще не предел: нового уровня падения Лавкрафт достигает, когда сообщает имя одного из звездоголовых существ из Антарктиды. Хорошо, что он не сообщает нам день рождения С’гг’ха (возможно, б октября?), его любимый цвет (синий?) и несколько цитат из его дневника. Необходимая дистанция, отделяющая нас от Старцев, потеряна. У них есть не только история с подъемами и спадами, слишком похожая на нашу, но и имена — мы могли бы обращаться к ним по имени во время разговора. Быть может, С’гг’ха, звездоголовое растение-хищник из Антарктики, даже согласится на дружеское прозвище, когда мы познакомимся с ним поближе. Если бы авторство этой повести не было установлено достоверно, я бы заподозрил в нем хорошую подделку. Лавкрафт явно теряет свое превосходство.
99. Сбалансированные математическим гением
«Мощные гранитные блоки, которые были тщательно сбалансированы неким математическим гением и скреплены сверхпрочным цементом, и сейчас, спустя невероятное количество лет, эти стены и своды сохраняли раз и
