Белый ферзь - Измайлов Андрей

Мыльникова подмигивала все чаше. То ли нервы разгуливались, то ли сигнализировала гостю. О чем? К еде она даже не притронулась. Мусолила очищенный банан, покусывая сантиметрами. И «поцелуйчиками» всасывала желто-белый «Мисти» – из бокала. Задумчиво-отрешенный вид: ах, когда вы, наконец, уйдете! Все? Нет, не все, но некоторые.

Из них двоих – Колчина и Мыльникова – некоторым был Вика. Она бы и ему, Вике, с удовольствием сказала: «Место! Кому сказала! Место!». То-то и оно: кому сказала. Щену Юлу могла. Вике – опасалась. Место Вики Мыльникова – в трехкомнатной двухуровневой квартире за отелем «Санкт-Петербург». Здесь – она. К ней из Москвы приехали! И, кстати, радостный тон Галины в трубке, когда Колчин набрал номер с телефона Ревмиры Аркадьевны, тем и объясним: «Хоть кто-нибудь! Лишь бы не с глазу на глаз в пустой комнате с мужем!». За накрытым столом…

Стол был накрыт условно. То есть вроде бы богато- изобильно-разнообразно. Но – никак. Сервировка почти полностью отсутствовала, вот что! Будто пришел мужчина с добычей, вывалил все – остальное должна организовать женщина. А ей не хочется организовывать – ушел бы поскорей! Куда? Куда угодно! За новой добычей. Не куда, но отсюда.

Гроздья бананов, пластиковая корзинка с киви, ананасы. Десерт. Заранее нарезанные копчености в полиэтилене-фольге от «Самсона», располовиненная сырная голова «Эдам», парочка сухих вин в литровых пакетах, водка «Сильвер-Смирнов», нераспечатанная баночка икры. Блок «Мальборо-лайт». Все. Такое впечатление: Вика Мыльников перед визитом к жене тормознул у ларьков с табличкой «Защиту осуществляет охранное предприятие «Главное – здоровье» и барски распорядился, мол, давай-ка… это… и вот это… ладно, вон то еще… и… для полного счета – что там, в банках? Ка-акие могут быть счеты, уважаемый! Всегда рады!

Насчет радости рабов от ларька – вряд ли. Но и Галина Андреевна – не в восторге. Хорошо еще, сообразила про «фондю». Сама сообразила, сама мясо покупала, сама стеклянную кастрюлю приспособила – от давних пристрастий к химии-полимерам- реактивам. Гость грядет – из Москвы! А стол – будто на шикар-р-рном полубандитском междусобойчике. Вот еще удава живого из ванны вынуть и с ним на плечах фотографироваться на память – на фоне полуфабрикатных роскошеств.

– Ты уже где-то… остановились? – ритуально, однако с подтекстом, спросила Галина, плавая между «ты» и «вы».

– Пока нет… – почел за благо слукавить Колчин. А и в самом деле! Разве он остановился в «Чайке»? Он там только вещи сбросил и – снова весь в движении.

– А как Инна? – повторила старшая подруга.

– Она же недавно была! – встрял Мыльников. Он здесь не хухры-мухры, он в курсе, он полноправен, пусть даже и намекает жена: шел бы ты, Вика, к себе, не видишь – человек приехал, остановится у меня, прибрать надо, я потом, позже, подъеду, когда гостя устрою, а ты все жрешь-жрешь-жрешь…

– Здесь, – уточнил Мыльников, уставившись на жену в ожидании поддакивания. А что?

Лешакова-Красилина-Мыльникова опять подмигнула, на сей раз мужу, и… смолчала.

Аура возникла тягостная, гнетущая. Не продохнуть. Впрочем, «не продохнуть» – по причине жадных и частых затяжек. Галина оставила в покое полууничтоженный банан и принялась уничтожать сигарету за сигаретой. «Мальборо», возможно, и «лайт», но Колчин не любил никотинного дыма, никакого.

«Она же недавно была! Здесь…». Полуторная тахта, торшер, телевизор, аудио-плейер, троица кресло-стульев, стол-раскладушка. Все. Да! Еще из стены, прямо над изголовьем полуторной тахты, торчал обычнейший водопроводный кран – с вентилем, со свисающей из носика каплей воды (щас капнет, щас!). Сальваторщина-далиевщина! Бы. Если бы Колчин заранее не знал о прошлом увлечении Мыльниковой (тогда – Красилиной) всяческими «дурилками» – Инна рассказывала, да и Мыльникова, навещая «младшего друга», регулярно преподносила очередной авторский экземпляр. Собственно, и стеллаж был заставлен отнюдь не книгами, но некими… предметами авторского творчества. «Она же недавно была! Здесь…».

– В Москве я ее не нашел… – между прочим пробросил Колчин и очертил временные рамки: -… после Токио.

– Как это?! – с уловимой фальшивинкой воскликнула Галина Андреевна, «старший друг».

– В Москве ее нет.

– Она из Петербурга вернулась? – с той же, такой же фальшивинкой заинтересовался Вика Мыльников.

– Я в Токио был. А в Москве ее нет… – ровно произнес Колчин. Та самая ровность тона, в которой ни просьбы, ни упрека, ни страха. Пусть сами, сами!..

Они – сами. Фальшивинка объяснима и понятна: ощущение вины, когда тебя еще никто ни в чем не обвиняет (ЕЩЕ!), но по сути-то… Приезжала гостья, гостила здесь, сами ее проводили на вокзал, а она, – не приехала!

– Гал! Ты ее провожала?

– Когда?

– Когда она уезжала.

– Смотря куда.

– Что значит: смотря куда?! На вокзал!

– Я ее до метро проводила. До «Пионерской». Со мной же Юл был. Меня же с ним не пустят!

– Но она на поезд поехала?

– Ой, слушай, откуда я знаю! Что ты меня спрашиваешь?! Она передо мной не отчитывалась. У нее тут дела, помимо меня. Мы попрощались и… все.

– Что значит: все?! Она же твоя подруга!

– Да, подруга! А дальше?!

– Я тебя спрашиваю: а дальше?

– Ой, отстань! Откуда мне помнить! Да ничего с ней не могло случиться!

– Тебе напомнить, что может случиться с одинокой женщиной в Питере поздним вечером?

– Вот эту тему, пожалуйста, оставь! Я тебя ни о чем не просила, если хочешь знать! Я тебя только об одном просила: никогда мне не напоминать! – тик у Мыльниковой еще участился, она привычно держала щеку ладонью. Жест получился не профилактическим- бесстрастным, а наоборот, «мамочки-мамочки-мамочки! страсти какие!».

– Ночевала она у тебя?

– А где же еще?

– Это не ответ.

– Допрос? У меня!

– А какого числа уезжала?

– А я помню?

– Предположительно – двадцатого. Девятнадцатого… – вставил реплику Колчин. Он вернулся из Токио двадцать первого? Инна должна была где-то тогда же поспеть.

Колчин как бы самоустранился от участия в семейном диалоге, безучастно разглядывая образчики «дурилок» на стеллаже, но пристально следил за развитием разговора.

Самой замысловатой «дурилкой» из всех находящихся в комнате была Лешакова-Красилина-Мыльникова. Ее, так сказать, фальшивинка была чуть ли не осязаемой! То ли она действительно знает больше, чем говорит, то ли говорит меньше, чем знает. Не одно и то же. Почувствуйте разницу. Отчитываться перед мужем Викой она не намерена, поделиться соображениями с гостем Колчиным – да, но не в присутствии третьего лишнего.

А третий лишний напирал, тем самым демонстрируя сэнсею, кто в доме хозяин (это – раз!), кто готов приложить максимум усилий, дабы чем-то быть полезным сэнсею (это – два!), кто имеет реальную возможность прояснить туманность, использовав свое влияние в известных кругах (это – три!).

Тут-то бывший мент Мыльников, ныне глава охранной структуры, и совершил краткий обзор состояния дел в известных кругах: кто бы мог из ныне действующих «авторитетов» обеспечить нужной информацией? Кто-кто! Только пальцем в грудь себя не ткнул. Теперь сие дело ЕГО чести – найти концы даже в воде! И блеф исключается. А то вот клиент заказывает отыскать пропажу, и ему с каменным лицом обещают: всех на ноги поставим! После чего откровенно бездельничают, но по прошествии срока являются, утирая пот со лба: всех на ноги поставили, но… а с тебя, родной, причитается, понимаешь ли. Вика, пожалуй, поставит на ноги и своих, и… смежников. Тем более после того, как «назвался груздем» перед сэнсеем. И, разумеется, без каких-либо взаиморасчетов. О, Колчин, о! Большая честь – оказаться полезным!.. А с этой… с женой… он, Мыльников, еще поговорит. Без свидетелей. Позже.

– Шел бы ты…гулять! – Лешакова-Красилина- Мыльникова пробалансировала на грани просьбы и оскорбления. – Юлик обделается. Уже десять, а тебе скоро уходить. А ему давно пора. Или МНЕ самой?.. – в том смысле, что негоже лилиям прясть, равно как и одиноким женщинам бродить по слякотным лужайкам в темноте, даже имея на поводке годовалого теляти-дога. – О! Заодно и подарок обновим!

Вика Мыльников запнулся, будто дали ему проглотить гранату и предупредили: зубы крепче сожми, сейчас ка-ак рванет! Невыгодно при сэнсее начинать семейную свару – что сэнсей подумает о мужчине-главе?! Невыгодно при сэнсее отправлять в ночь-декабрь жену, учитывая только-только проявленное небезразличие к судьбе канувшей жены сэнсея, – непоследовательно как-то…

Малолетний Юл, поймав ухом знакомое-манящее «гулять», взбесился от щенячей радости, запрыгал на грудь, завертелся юлой (где у меня башка, где хвост!): «Гулять! Гулять!». Неспроста хозяйка выделила слово «гулять!» повышением тона, неспроста!

– Мы еще вернемся к теме, Юрий Дмитриевич! – посулил Вика, пристегивая Юла к обновке. – Я ненадолго!