Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Я буду носить перстень, пока ты снова не вернешься домой.

— Пожалуйста, надень их сейчас для меня. Позволь мне надеть их тебе на палец. Я хочу запомнить их на твоем пальце. Хочу знать, что ты принадлежишь только мне.

Она не могла ему отказать. Они встали лицом друг к другу в свете лампы, и по комнате протянулись их длинные тени. Пьер надел Луизе на палец золотое кольцо с таким обожанием, что женщина ощутила, как растворяется в нем всем своим существом.

— Я люблю тебя, моя дорогая Луиза. Единственная моя навсегда.

Он нежно поцеловал ее, и они с любовью прижались друг к другу, слившись в долгом поцелуе. Потом они улеглись на ее узкую кровать и снова целовались, уже не сдерживая яростного желания. Он еще никогда не был так чуток, близость расставания добавила их страсти жару и остроты, и эти сумасшедшие смелые ласки еще долго преследовали его на войне бесконечными ночами.

Пьер накинул шинель, и они попрощались в последний раз. Он снова крепко прижал ее к себе и поцеловал с такой жадностью, как будто надеялся этим последним поцелуем утолить голод, который будет мучить его на войне. Сделав сверхчеловеческое усилие, он вышел, а она выбежала за ним на лестничную площадку, схватив лампу. Он оглянулся в последнюю секунду из темного колодца прихожей, потом вышел на улицу и снова обернулся через плечо, глядя, как она стоит, залитая светом лампы, и чувствуя, как этот образ наполняет все его сердце. Он не знал, увидятся ли они вновь.

Луиза медленно вернулась к себе в комнату. Закрыв дверь, она прислонилась к ней и постояла так несколько минут. Потом села и сняла перстень, чтобы снять золотое кольцо — его она будет носить на цепочке на шее до тех пор, пока Пьер не вернется домой. Она снова надела перстень на палец, и бриллианты засверкали при свете лампы. Она будет носить его как талисман, охраняющий любимого от всех опасностей сражения.

Луиза не видела, как он уезжал из Парижа. Она рассчитывала отпроситься у Уорта, чтобы проводить Пьера, но дел в магазине было очень много, в ателье ее ждали клиентки. Когда стрелки часов доползли до двенадцати, ее охватило чувство непреодолимого одиночества. Она знала, что эшелон увозит его от Парижа все дальше и дальше. На войну. Под русские пушки. На крымский фронт.

12

Порой Луизе казалось, что Париж позабыл о том, что идет кровопролитная война. Ничто не умаляло его веселости, его растущей роскоши и пышных придворных приемов. Кринолины становились все шире, количество рюшей и оборок удваивалось и утраивалось, не отставая от возобладавшего надо всем легкомыслия. Казалось, весь город превратился в одну яркую светящуюся карусель, которая все быстрее и быстрее набирала бешеные обороты, заданные гедонистическими настроениями парижан и тех, кто стекался в Париж.

Прошло уже больше года, как Пьер уехал в Крым, а боевым действиям по-прежнему не предвиделось конца. Вместо Парижа с его смехом, песнями и льющимся рекой вином, французские солдаты были вынуждены в своем легком обмундировании переносить все тяготы суровой русской зимы. Луиза регулярно писала Пьеру. Он получил ранение в сражении при Инкермане, но недостаточно серьезное, и его не отправили домой. Хотя Пьер уверял Луизу, что уже полностью понравился, она чувствовала по его письмам, что он не в состоянии справиться со своим угнетенным состоянием духа.

«Теперь я понимаю, на что было похоже отступление Бонапарта из Москвы, — писал он, когда стояли особенно сильные морозы, — но, слава богу, причины нынешних поражений кроются не в этом. Иногда я с трудом верю, что видел что-то, кроме этой войны. Неужели я когда-то жил в Париже? Неужели вдыхал аромат цветов на Елисейских Полях? Или все это был сон, предшествовавший страшной реальности пробуждения? Но потом я вспоминаю тебя, нашу любовь, и рассудок возвращается ко мне вместе с душевной болью».

Луизе ужасно хотелось увидеться с ним, она отчаянно скучала по нему. Слава богу, в магазине Уорт не давал ей ни минуты передышки, перегружал работой, как никогда ранее.

Но не только Луиза сбивалась с ног. Уорт с Мари работали наравне со всеми, если не больше. Утром они всегда приходили в магазин первыми, несмотря на то что жили неблизко. Мари по-прежнему вставала очень рано, чтобы одеться как можно элегантнее и красиво уложить волосы, и уже в половине девятого была в ателье, почти никогда не имея возможности присесть вплоть до закрытия магазина. Многие платья Уорта демонстрировались теперь на стоявших в ателье манекенах, но ей все равно по многу раз на дню приходилось переодеваться в наряды для показа, и Луиза часто помогала ей, если не была занята чем-то другим. Мари с мужем, как правило, уходили с работы последними, потому что всегда находилось еще какое-нибудь неотложное дело. Сознавали это работодатели Уорта или нет, но он стал сердцем их торговли. Уорт знал все товары, поступавшие и распродававшиеся, и держал в своих умелых руках все бразды правления. Его известность распространилась не только в Париже, но и в коммерческих кругах других регионов Франции, где его справедливо называли проницательным и перспективным дельцом. Луиза с интересом наблюдала за тем, какие крупные масштабы приняло производство отделочного агата — и все это благодаря ему! Те клиентки, которые когда-то презрительно отвергали агат, теперь просили отделывать им свои платья. Но Уорт уже изобретал что-то другое, сейчас он просил позументщиков изготовлять ему специальную бахрому, заказывал особым образом переплетенные ленты для окантовки и сотни метров канта с золотой нитью, благодаря чему оборки на платьях смотрелись так, будто их обмакнули в жидкое золото. Изобретательность Уорта была безгранична.

Луизу всегда глубоко возмущал тот факт, что все почести за сделанное Уортом, достаются его хозяевам. «Мезон Гажелен» продолжал завоевывать репутацию своими элегантными нарядами и передовыми идеями, которые ни разу не зародились в стенах кабинета его владельцев. Луизе хотелось иметь много денег, чтобы предложить Уорту открыть совместное предприятие, ателье в хорошем районе. Иногда неожиданная, и довольно весомая, помощь в финансовых делах поступала от клиенток. Они, правда, сами об этом не догадывались, когда переговаривались в примерочных со своими родственницами или подругами, но Луиза внимательно слушала их разговоры о подъемах и падениях курсов валют в коммерции и промышленности, все запоминала. Однажды некая приятная и дружелюбная дама обронила, что у ее мужа есть своя доля в концессии, выделенной на строительство канала в Суэце, по ее словам, замысел был грандиозный. Луиза, набравшись мужества, спросила, насколько перспективны будут вложения в это предприятие, когда компания будет организована. Дама, удивленная и заинтригованная подобной осведомленностью Луизы, уверила ее, что вложения должны окупиться. На следующей примерке дама подсказала Луизе, куда можно вложить деньги на данный момент, совет показался Луизе весьма разумным. Порой ей казалось, что она похожа на белку, припасающую орешки на зиму.