Первая любовь (СИ) - Князева Мари

— Вы могли бы ей сказать, что я приходил? Пожалуйста! Это очень важно.

— Я скажу, — кивнула она.

И я вернулся на свой пост. Потом мне пришло в голову, что машину легко увидеть в окно — возможно, поэтому Маруся и не показывает носа. Отогнал свою ласточку к бабушке и вернулся, крадучись, как ниндзя. Тут-то мне и улыбнулась удача. Опасливо оглядываясь, Маша спустилась с крыльца вдвоем с младшим братом и шмыгнула на внутренний двор. Игнорируя лай собаки и суверенность частной собственности, я уверенно протопал следом.

Услышав реакцию псины, Маруся резко обернулась, встретилась со мной взглядом и мгновенно покраснела, как помидор. Но это было не смущение — скорее, злость.

— Что тебе нужно? — спросила она, стараясь сохранять холодность, но негативные эмоции в ней так и рвались наружу. До чего забавно было наблюдать Манюсин гнев! Представьте себе розового плюшевого зайчика в ярости или маленького рыжего котенка в бешенстве… поистине замечательное и умилительное зрелище!

— Пришел проведать рыжика, — вспомнил я о своем подарке на заре нашего с Марусей знакомства.

Ни слова не говоря, девушка подхватила братца на руки и утащила его в дом, а через минуту вернулась, неся в ладошках заметно подросшего рыжего монстра:

— Вот, забирай! Не хочу, чтобы что-нибудь напоминало мне о тебе!

Я перехватил это чудовище и почти бросил на землю.

— Погоди, Масяня, напомни-ка, пожалуйста, за что ты на меня злишься?

— Ты… ты подлый человек. Ты притворяешься другом и тут же бьешь людей ножом в спину. В тебе нет ничего человеческого…

— Так я подлый человек или все-таки нелюдь? — уточнил я, каменея от этих обвинений. Конечно, я приехал с добрыми намерениями, но они начали подтаивать, как мороженое на солнцепеке от таких злых слов.

— Уходи, пожалуйста, — бросила Маруся, проигнорировав мой вопрос.

— Нет, давай разберемся. Я знал все с самого начала. Знал, что у Глеба есть секреты, которые ты не примешь. Стоит ли учитывать, какими именно способами я пытался вас поссорить, если вам не суждено было быть вместе? Что же касается финального откровения: неужели ты предпочла бы не знать?!

Маша вдруг обмякла, опустилась на лавочку и прикрыла глаза ладошками:

— Не знаю, — устало, обреченно пробормотала она. — Я уже ничего не знаю…

Я сразу вспомнил, что и зачем мне нужно сделать. До чего я довел эту светлую душу: она почти готова обмануться, лишь бы не страдать так сильно от своей безнадежной любви.

Я присел рядом на скамейку, осторожно провел рукой по рыжей кудрявой голове и спросил:

— Вы говорили с ним об этом?

— Да, — глухо отозвалась девушка.

— И что он сказал?

— Что если понадобится — поступит так снова. Что риск — это мужское дело… — Маша вдруг вскинулась: — Но дело ведь не только в риске! Как вы не понимаете? Это низко, подло! Это… то же самое, что убивать людей…

Я усмехнулся:

— Ну и понятия у тебя Манюся! Когда это м***а убивала людей?

— Это наркотик!

— Нет.

— Да! И даже не пытайся убедить меня в обратном! Она изменяет состояние сознания. Человек, который употребил ее, — это уже не тот человек, который был до употребления.

— В этом есть доля правды, но…

— Даже не пытайся! Что ты хочешь мне доказать? Что ты не плохо поступаешь? Я никогда, слышишь, никогда с этим не соглашусь!

— Не зарекайся, Маруся.

Она зарычала и вскочила со скамейки, но я схватил ее за запястье и удержал:

— Это неважно. Я вовсе не за этим приехал.

— А зачем? — она смотрела мне в глаза своими бездонными озерами с неукротимым гневом.

— Хотел, чтобы ты знала, зачем ему понадобились те деньги. Он сказал тебе?

— Нет. Как я поняла, он их просто потратил. Иначе что-то в его жизни изменилось бы, разве нет? Ты сказал, что заплатил ему хорошие деньги.

— Так и есть. Его брату нужна была большая сумма для операции на глазах. Им негде было ее взять, а Федор рисковал на всю жизнь ослепнуть, если бы они не нашли деньги в короткий срок.

Маруся замерла так, что только тяжело вздымающаяся грудь указывала на то, что девушка жива.

— Почему он мне не сказал? — спросила она еле слышным шепотом.

Я пожал плечами:

— Возможно, счел, что это не играет роли для тебя. Что ты все равно отвергнешь этот довод и заклеймишь его позором. А может, из гордости. Знаешь, какая-нибудь лабуда, типа: «Моя женщина должна мне доверять», — и бла-бла-бла.

Маша крутила новую информацию в голове еще пару минут, а потом посмотрела на меня:

— Это Глеб тебе сказал, для чего ему понадобились деньги?

— Нет, я случайно узнал, — соврал я, чтобы не вдаваться в нудные подробности.

— А ты… почему мне это рассказываешь?

Я улыбнулся одним уголком губ:

— Я сам много об этом думал… Возможно, я тебя люблю, Маша. Не так, как Стрельников. Я и сам не понимаю — как, но иного объяснения найти не могу. Мне капец, как плохо от того, что я сделал тебя несчастной. Ощущаю себя куском идиота, но ничего не могу поделать. Вот, решил, может, если вы помиритесь, мне полегчает…

Она недоверчиво смотрела на меня, но сквозь маску хмурого недовольства уже начали пробиваться ростки светлой Марусинской радости. Мда, эта девочка рождена для счастья. Трудно представить себе что-то более красивое, чем улыбающаяся Маша.

Она скрестила руки на груди и походила туда-сюда, в задумчивости кусая губы, которые то и дело норовили растянуться в улыбку.

— Ладно… — пробормотала она. — Пусть так. Я… готова забыть, наплевать… этот отчаянный поступок в отчаянной ситуации действительно не стоит клеймить позором… Но Глеб же сказал, что и в другой раз сделает… если понадобится… А я не могу с этим согласиться!

Ох, ну и терзания у этих порядочных людей! Трагедии на пустом месте… нет-нет, мне пока рано в их ряды, я не готов на такие страдания почем зря!

— Во-первых, — терпеливо ответил я Марусе, — Глеб со скалы в пропасть сбросится, если ты попросишь, не то что отступится от своих слов про преступление. А во-вторых, ну если речь зайдет, скажем, о твоей жизни или смерти, в принципе, я бы его понял. Но на самом деле, Маша, тебе абсолютно не о чем волноваться. Стрельников — вовсе не какой-нибудь склонный к девиантному поведению элемент. И он… — тут я проглотил ком, стоявший в горле. Все-таки не так-то просто защищать своего конкурента! — В лепешку ради тебя расшибется. Разве ты этого еще не поняла?

Маша вдруг положила мне руку на плечо:

— Денис, я… благодарна тебе за эту правду… Она очень много значит для меня.

Я встал со скамьи с бешено стучащим сердцем. Манюня смотрела мне в глаза снизу вверх уже совсем открыто и дружелюбно и даже улыбнулась:

— Только не подумай, что она перечеркивает все, в том числе твой нечестный заработок!

Я усмехнулся, быстро наклонился и обнял ее за плечи, а в следующую секунду хлопнула калитка. Маша резко отпрянула от меня и обернулась — у забора стоял Глеб, и, пожалуй, я еще никогда не видел его таким мрачным…

Я оттолкнула Дениса почти грубо и бросилась к Глебу. Он успел развернуться обратно к калитке, но уйти не успел. Я удержала, обежала, обхватила свою любимую голову руками и потянула к себе для поцелуя, но Глеб не поддался — остался недвижим, как скала, и гневно бросил:

— Ну уж нет! Я не собираюсь больше в это ввязываться! Нравится тебе этот кусок де*ьма — с ним и целуйся!

— Дурачок! — выдохнула я и обхватила руками своего парня за талию. — Я люблю тебя, Глебушка… все равно люблю, хоть ты и дурачок!

— Чего это я дурачок?! — пробубнил он недовольно, однако, вовсе не пытаясь вырваться и внезапно обмякнув.

— Ну почему, почему ты мне ничего не сказал? Ты понимаешь, что даже Денис — представляешь?! — Денис Уваров приехал из города, чтобы сказать, а ты… молчишь, как пень!

— Что сказать?

— Про Федю. Про операцию на глаза. Я ведь ничего не знала, я думала… о господи, я и сама такая же дурочка, как ты…