Алмазная скрижаль - А. Веста

Вместо ответа Герасим решительно рванул шнур мотора. Сердце его было полно тревожной печали. Такая печаль, говорит бабка Нюра, приходит тогда, когда кто-то топчет траву на месте твоей будущей могилы.

Путь по озеру они преодолели быстрей обычного, выжимая последние силы из старого двигателя. Вертолета уже не было над озером. Может быть, они зря волновались, обычный облет на случай побега зеков. На всякий случай они наскоро нарубили тростника и забросали лодку ворохом травы, чтобы скрыть место стоянки.

Холм казался давно покинутым. Они остановились перед дверью, не решаясь войти. Храм был пуст. В догорающем костре чернел пузырчатый комок. В нем еще теплились и перебегали искры. Пепельные складки затрепетали от сквозняка и рассыпались в тонкий седой прах.

— Это была его пророк-книга. — Герасим встал на колени, сгребая в горсть горячий пепел. В голосе его слышались слезы. — Теперь уж никто не узнает, не прочтет!

Подземелье было раскрыто, плита отброшена к дальней стене. В подвальной камере навзничь, раскинув руки, лежал отец Гурий. Вадим спрыгнул вниз, ощупал ледяной лоб, приоткрыл темное веко. Ему показалось, что отец Гурий мертв, но тело его еще не успело окоченеть. Вадим разжал его обожженную ладонь и достал из глубокой вмятины оплавленный по краям напрестольный крест. Ветер разносил по подземелью золу.

— Он вызвал молнию, небесный огонь! — прошептала Лика.

— Позвольте мне осмотреть. — Петр Маркович спустился в подвал, склонился над монахом, ощупывая затылок и шею. — Наружных повреждений нет… — Петр Маркович расстегнул ватник, освободил грудь отца Гурия и приник ухом. — Сердце не прослушивается… Нет, он жив! Похоже на болевой шок и сильное сотрясение мозга.

Петр Маркович замер, всматриваясь в бледное, изможденное лицо монаха. Длинные седые волосы Петра Марковича, отросшие за эти три месяца, были рассыпаны по плечам, клочковатая борода отросла и веером покрывала шею и ключицы… Петр Маркович словно смотрел в зеркало на самого себя, только черноволосого, молодого.

— Господи, быть этого не может… Это мой сын… — Петр Маркович прикрыл глаза рукой. — У него родинка на затылке… птица… как у меня… как у Юрки… Поэтому он меня спрашивал о Фросе… Это мой сын, а я даже имени его не узнал… Господи, за что так? Неужели за предательство? Да, он родился в Изюмце тридцать три года назад. Все совпадает…

Старик беззвучно заплакал.

— Герасим, помогай, занесем его наверх.

Тело перенесли в угол храма, на лежанку. Петр Маркович пытался нащупать пульс.

В головах лежанки, в стенной печуре стояла икона. Пламя обожгло края светлой липовой доски, но звонкая живопись уцелела. Гликерия взяла икону из кирпичной ниши, вглядываясь в младенческое лицо, нарисованное наивной рукой. Светловолосый мальчик сидел на троне среди снежной равнины. Внимательный и строгий лик озарен невидимым огнем. В ладонях зажаты книга и меч. Детские плечи покрывал алый царственный плащ. «Се грядет Спаситель миру, обретший от отца Державу и Печать. Имя ему…» Далее надпись была уничтожена пламенем. Лика укрыла икону в платок и спрятала на груди.

— Петр Маркович! Вы остаетесь здесь, стройте баррикаду, готовьтесь продержаться, — приказал Вадим. — Мужайтесь! Герасим — ваша армия. Винтовка — огневая мощь. После того как мы уйдем, завалите подземный ход и закройте двери.

— Я даже в армии не служил, какой из меня вояка…

— Ничего, вы продержитесь, я верю… Лика, скорее в подземелье! Мы должны попасть в «коридор» раньше их.

Над озером снова зашумел вертолет.

На одном дыхании они пробежали подземелье. Вадим двинулся первым по известковому карнизу, поддерживая Лику. Тишина казалась неестественной, затаившейся, как западня, где тлеет заманка. Вскоре они были возле обсерватории. Изумрудная поляна была изгажена, вытоптана. В земле зияли свежие раны от взрывов.

У камня следовика они остановились.

— Дальше иди одна, я знаю, олененок, ты найдешь… А я останусь здесь и буду защищать вас… — Он коснулся взглядом ее живота, прощально улыбнулся, властно и долго поцеловал ее в губы.

— Вадимушка, я не уйду! Я не хочу без тебя!

— Ты должна найти Алатырь-Камень.

Она бежала вдоль ледникового озера, затянутого до середины зыбкой сетью из корней и трав. Сосны цепляли ее за косы, и они расплелись и размокли, но она не замечала этого, бежала, оставляя пряди волос на сучьях, как выкуп за безопасную тропу. На ее пути попадались широкие бочажины, полные осенней темной воды. На дне лохматился ноздреватый ил, но на самом деле эти небольшие озерца были почти бездонны. Все тот же низенький сосняк, мшистые кочи, покрытые сквокшей морошкой и яркой, как рассыпанный гарус, клюквой. Выветренные коряги, заросли тростника. Звуки боя, рев моторов, выстрелы были уже не слышны. Лишь раз все вздрогнуло от далекого взрыва.

На сером серебристо-шелковом от старости пне дремала гадюка. Услышав шаги, повернула к Лике грациозную головку, разящую, хищно красивую. И сама она была — чернь по серебру. Змея беззвучно скрылась в норе между древесных корней. Лика проводила ее глазами: у корней дерева сидел огромный белый волк. Змей и Волк у корней могучего Древа — знамение великой битвы в северных сагах.

— Лика!

Она вздрогнула и подняла глаза.

— Влад… — не верила своим глазам. Он стоял перед ней в отблесках молний. Яркий свет шел от его лица и рук. — Ты живой!..

Он отвел от ее глаз намокшие пряди.

— Меня спасли Веди. Теперь я воин Ясны. Пойдем… Я покажу тебе Алатырь.

— Нет, не время… Он там бьется, один… Помоги ему! — Она говорила горячо, бредово.

— Он уже победил. Героя нельзя уничтожить силой оружия. Сегодня — начало битвы, личной битвы каждого… И твой муж должен сам свершить свой подвиг. Пойдем, Лика…

Он взял ее руку. На миг ей показалось, что ее ладони коснулось пламя.

Они шли по заповедному лесу. Из чащи выходили олени, оставшиеся зимовать птицы провожали их радостным звоном. При виде их волновались почти уснувшие осенние деревья. Они взобрались на невысокую сопку. На вершине ее, закрытая со всех сторон валунами, зеленела свежей травой округлая поляна. Голубой полупрозрачный кристалл врос основанием в искристую живую траву. Это была высокая стела из светлого кварца. На поверхности камня был выплавлен глубокий барельеф. Волшебные растения и животные, обнаженные люди, танцующие в райском саду… Ниже располагался алфавит. Буквы сплетались в сложный узор. Остальная поверхность камня была гладкой, мерцающей изнутри. Лика завороженно коснулась камня ладонью. Он оказался неожиданно теплым, как человеческое тело. В глубине камня рождались световые волны.

Лика подошла к камню, встала на колени и долго стояла в молчании, изумленно и радостно читая древнюю вязь, рождающуюся на светлой поверхности.

— Это же буквы Златой Цепи, грамота миров…

— Лика, подумай… Хочешь ли ты вернуться во Внешний мир, но тогда дитя, что уже утвердилось в тебе, никогда не придет во Внешний мир как равный к равным. Он станет Веди. Но если ты хочешь остаться здесь, то…

Она закрыла глаза руками от слепящего блеска, идущего из глубины камня.

— Нет… Я ухожу… Прости меня, прости…

— Лика! Остановись, — Молник схватил ее запястья и поднял к небу. Лика стояла, вскинув руки. И тучи раскрылись, на поляну упал солнечный луч. Положив ладонь на ее вздрогнувший живот, Молник сказал: — Это дар Ясны твоему будущему ребенку. Когда он научится ходить, ты приведешь его сюда. Знания Внешнего мира не нужны ему. Он вырастет здесь, на Ясне. На Ясне через двадцать пять лет сольется и наша кровь. Мы никогда не будем вместе. Но наша любовь взойдет в наших детях, твоем сыне и моей дочери. Отсюда, из северных лесов, выйдет ядро новой расы, спасительницы мира от зла… А теперь спеши к мужу…

Вертолет вынырнул из-за лесного гребня и, снижаясь, пошел на Вадима, на ходу выбрасывая солдат, похожих на черных шевелящихся личинок. Вертолет взмыл выше и, попав в светящиеся сети, крутанулся на месте, заглох и распался надвое, обломки его ярко вспыхнули и исчезли, оставив в небе прозрачный чад. В том месте, где только что был вертолет, мерцала сияющая точка, словно над озером стояла яркая звезда.

Вадим залег за камнем, расчехлив пистолет. Черные солдаты появились со стороны озера. Они рассыпались по поляне, прячась за валунами. Вскоре он понял, что нападающие палят беспорядочно. Это был отряд без командиров. Скорее всего, «голова» операции сгорела в вертолете.

Он косил их огнем ненависти и ледяной яростью. В него били со всех сторон, но серый камень хранил его и отражал автоматные очереди. Черные низкорослые фигуры в кожаных шлемах-полумасках так и не смогли взять его в кольцо. Несколько трупов корчилось поодаль, двое или трое остались лежать за валунами обсерватории, но патроны были на исходе. Вадим подпустил близко неуклюжую мешковатую фигуру и ударил из-за камня. Нападавший успел сделать несколько шагов и завалился набок. Тело его замерло в трех метрах от камня следовика. Резким броском с перекатом Вадим вывернулся из-за камня и успел выхватить из его рук громоздкий автомат. Он не сразу понял, что ранен. Лишь через минуту почувствовал боль, рубаха на груди намокла, ало заблестела трава. Он отстреливался одиночными, экономя патроны. Стрелял метко и видел, как от его выстрелов заваливаются в траву черные тупоголовые личинки. Атака захлебнулась. Пошатываясь, он добрел до ближайшего трупа, сорвал черный кожаный шлем-маску: Щелкунчик! И еще, еще один… Рыжеватые волосы монстров шевелил ветер. «Сеиримы», боевые машины будущего…