Красота - Кэти Пайпер

— Что у вас с лицом? — спросила меня как-то женщина у газетного киоска. И вместо того чтобы объяснить ей, я изобразила удивление.

— Что вы имеете в виду? Оно что, в крови? — ахнула я.

— Да нет, — запинаясь, пробормотала она.

Получила? Вот так! Я пошла прочь.

Теперь, глядя на себя в зеркало, я уже не так тосковала по своему прежнему лицу. Какой смысл? Его не вернуть. Сколько бы я ни лечилась, лицо никогда не восстановится полностью. Это было сродни потере близкого человека или болезненному разрыву отношений. Я прошла несколько стадий: от отрицания к гневу, от гнева к приятию. Я повторяла себе, что многие люди оказались в худшем положении, чем я. И все же скучала по своей прежней красоте. Случались неудачные дни, когда макияж не ложился, как следует; или я примеряла красивое платье и вдруг понимала, что на ком-нибудь другом, не изуродованном, оно смотрелось бы лучше; или горячие бигуди обжигали ухо… Тогда я взрывалась. Я заливалась злыми слезами и думала, что если бы знала о нападении заранее, то весь день перед этим наряжалась и любовалась бы собой. Я нанесла бы изысканный макияж, накрасила губы ярко-красной помадой и насладилась бы каждым мгновением, стараясь насмотреться на себя еще красивую.

В начале апреля 2010 года мы с мамой опять полетели в Стамбул на второй курс лечения с использованием стволовых клеток. В день приезда мы пошли в местный ресторанчик пообедать и долго говорили, чего уже давно не делали. Я впервые рассказала ей о галлюцинациях, которые мучили меня в больнице, — хотя, конечно, утаила самые ужасные моменты. Я подумала, что мама и так настрадалась, незачем расстраивать ее еще больше.

— Вы с папой, пожалуй, лучше всех понимаете, через что мне пришлось пройти, — сказала я.

— Никто не знает этого так, как ты сама, Кэти, — плакала мама. Мы протянули друг другу руки через стол. — Ты очень храбрая, мы так гордимся тобой!

Пока на следующее утро меня везли в операционную, я шептала короткую молитву. Мы написали ее вместе с медсестрой Элис много месяцев назад, когда я лежала в палате интенсивной терапии. «Господи, прошу Тебя, направь руку врача и помоги мне проснуться. Не дай умереть под наркозом».

А несколько часов спустя я проснулась в послеоперационной палате, и мама отвезла меня в гостиницу. Все еще слабая, в полудреме, я лежала на диване и смотрела Си-эн-эн, как вдруг услышала женский плач в соседнем номере. И тотчас на меня накатили воспоминания. Кожа покрылась мурашками, сердце бешено стучало в груди, я вспомнила, что чувствовала, когда была во власти Дэнни. Как я хотела, чтобы кто-нибудь услышал меня и пришел на помощь! Я снова ощущала запах его пота, чувствовала, как он всей тяжестью наваливается на меня.

— Мам, там что, бьют какую-то женщину? — крикнула я. — Может, позвонить администратору?

— Я пойду послушаю у двери, — сказала мама, выходя в коридор. Я сидела, сжавшись от страха, пока она не появилась на пороге.

— Все в порядке, Кэти. Женщина просто смеялась, — успокоила она меня, и я расплакалась. Но не от страха — от злости. Я злилась, что даже спустя два долгих года Дэнни все еще наводит на меня ужас. Мистер Джавад и целая плеяда других врачей, как хирургов, так и терапевтов, старались вылечить шрамы на моем теле. Но как насчет шрамов на моей душе? Они все еще там, в глубине, как бы я ни пыталась игнорировать их. И эти шрамы самые глубокие. Я думала обо всех женщинах с такими же невидимыми шрамами, о тех, кто прячет свою боль за улыбками. Я помню, как однажды ко мне на улице подошла женщина. Она со слезами на глазах пожала мне руки, и я тотчас поняла — ее тоже кто-то изнасиловал.

Со временем плохие дни случались все реже. В конце мая я рискнула прийти посмотреть лондонский марафон. Один из попечителей фонда, Рос, и мой брат Пол принимали участие в марафоне, чтобы собрать деньги для нашего дела. Я поверить не могла, что стою здесь, на улице, в толпе, и болею за них, подбадриваю криками. Пол в третий раз участвовал в марафоне — в первый раз я лежала в коме после нападения, во второй — еще боялась выходить из дому. А теперь кричала и махала руками, когда он пробегал мимо. Итак, был пройден еще один этап моей жизни. И в перерывах между бесконечными благотворительными встречами и операциями на горле я начала серьезно задумываться о переезде в Лондон.

— Ты уверена, что хочешь этого, Кэти? — нахмурился папа. — Ты же знаешь, что можешь жить дома столько, сколько захочешь? Ты можешь найти работу здесь, в деревне, и жить тихо и спокойно.

— Папа прав, — добавила мама. — Как ты справишься сама? Может, лучше останешься здесь?

Разумный подход. И все же я понимала, что переезд станет следующим моим шагом. Я просто должна это сделать, если хочу снова жить нормальной жизнью. Правда, тому была еще одна причина: в глубине души гнездился страх, что у меня осталось всего шестнадцать лет. По истечении этого срока Дэнни выйдет на свободу — и явится, чтобы расправиться со мной. Время идет, я должна стать сильной, чтобы совладать с тем, что может произойти.

Я могу поселиться в доме с закрытым двором, с консьержем. И с подземной парковкой, чтобы можно было оставить машину и подняться в квартиру на лифте. Тогда мне не нужно будет ходить по улице — этого я боялась больше всего. Я страшилась необходимости идти в темноте от машины до парадной двери и наоборот. В эти минуты я — легкая мишень, именно тогда на меня могут напасть.

В марте 2010 года, спустя два года после нападения, я связалась с несколькими агентствами по недвижимости и начала осматривать предложенные ими квартиры. Однако надежно охраняемое жилье было вне моей ценовой категории. После нападения я получала некоторую компенсацию, но ее хватало только на скромный депозит. А после того, как мы учредили фонд, я в основном работала бесплатно, на добровольных началах. Я была разочарована, так как поняла, что нужно радикально снизить планку своих требований. При моем бюджете не будет ни консьержа, ни охраняемых ворот, ни подземной автостоянки. Но мне просто необходимо место, где я буду чувствовать себя в полной безопасности.

К концу мая дела нашего фонда пошли в гору. Стали поступать пожертвования, и Саймон Коуэлл согласился стать нашим меценатом, поэтому мы с попечителями решили устроить вечеринку, чтобы отпраздновать успех и привлечь внимание общественности к нашему фонду. Саймон предложил нам использовать его офисы в бизнес-центре «Сони». Мы начали составлять списки гостей и рассылать приглашения. В это время наш фильм «Кэти: мое прекрасное лицо» был номинирован на престижную премию Британской академии кино и телевизионных искусств как лучший документальный фильм, и в начале июня меня пригласили на церемонию.