Счастливчики (ЛП) - Райз Тиффани

— Нет, — сказала Эллисон, качая головой. — Не конец. Даже близко не конец. Ты не всегда мог их вылечить, и это только начало. А теперь расскажи мне обо всем остальном. Кендра сидит на дюжине психотропных препаратов и почти никогда не выходит из дома. Антонио — сломлен. Оливер — мертв. Не хочешь мне это объяснить?

— А что тут объяснять? Это экспериментальная хирургия. Это риск, на который мы идем.

— Антонио приходится постоянно привязывать. Он прикован к постели пятнадцать лет! Это не тот риск, «на который мы идем». Это риск, на который тебе пришлось пойти. А он был всего лишь ребенком.

— Да, а если бы он был взрослым, они бы заперли его в тюрьме и выбросили ключ, — сказал доктор Капелло. — Побереги свое сочувствие. Если бы я его не прооперировал, ему бы уже давно грозил смертный приговор.

— Откуда ты знаешь? Ты не можешь видеть будущее.

— Ты милая молодая женщина, — сказал доктор Капелло, — и из тебя получилась бы прекрасная жена, хорошая мать и замечательный друг. Но ты бы стала ужасным врачом. Дети были больны. И детям не помогает никакое другое лечение.

— Таким детям, как Дикон, — сказала она. — Верно? Антонио сказал, что он убил свою кошку.

— О, Дикон убил много кошек. И собак. И птиц. И все, что он мог поймать. Это была мания. Это было… нездорово. Это было частью Триады Макдональдов. Старые критерии диагностики будущих насильников — устраивают ли они поджоги, мочатся ли в постель, вредят ли животным? У Дикона были все три.

— А Кендра?

— Газеты называли ее «Воспламенительницей18», как в том старом фильме. Она подожгла дом своего деда, когда тот был внутри. А Оливер…

— Бросил своего младшего брата об стену, — сказала Эллисон. Доктор Капелло изогнул бровь. — Мы ездили к его маме.

— Ясно, — сказал доктор Капелло.

— А Тора?

Доктор Капелло кивнул.

— Тора. Полная психопатка. Патологическая лгунья, как и большинство психопатов, — сказал доктор Капелло. — Обвинила своего первого приемного отца в приставании к ней после того, как он наказал ее за избиение одного из других детей в доме. Он был арестован за сексуальный контакт с несовершеннолетней. От него ушла жена. Ему не разрешалось видеться с детьми. К тому времени, как Тора отказалась от своих слов, было уже слишком поздно. Его тесть застрелил его и убил.

Эллисон закрыла лицо руками.

— Эллисон, послушай меня. У этих детей не было никакой надежды. Они были обречены в день их рождения, даже раньше, в ту секунду, когда были зачаты. Точно так же, как некоторые дети рождаются с больным сердцем, эти дети родились с поврежденным мозгом. В отличие от сердца, с мозгом можно немного поиграть. Именно это я и сделал. Частичная гиппокампэктомия, прожечь несколько отверстий в префронтальной коре, а затем подождать и посмотреть. Если все пойдет хорошо, то через полгода-год у вас появится совершенно новый ребенок с совершенно новой личностью. Когда все пойдет хорошо, вы получите Роланда. Если все пойдет не так, как надо, у вас будет…

— Антонио. Оливер. Кендра.

— К сожалению, да, — сказал он. — Я не мог спасти их всех. Но я пытался.

— У них ведь не было опухолей, да? Или кисты или чего-то другого?

— Если процедура помогает, то у всех детей здоровое сознание. Слишком здоровое. Если им нужно стать нормальными, им не стоит думать о том, что они родились злыми. Лучше позволить им думать, что у них опухоль, что-то чужеродное, вторгшееся в их мозг, что-то, что легко исправить. Трудно исцелиться, когда ты обременен чувством вины. Опухоль или киста — вот на что они могли бы свалить вину, а не на себя.

— И это стало причиной для операции, — сказала она. — Верно? Я уверена, что вам нужен был предлог, чтобы залезть в головы этих маленьких детей. Вы же не могли просто ходить и говорить, что хотите исцелить их от зла.

— Ты ведь так думаешь, правда? — сказал он, грозя ей пальцем. — Можно подумать, мне придется показывать родителям и опекунам рентгеновские снимки, результаты анализов, сканирование мозга, результаты лечения … Можно подумать, что мои медсестры попытаются остановить меня, ординаторов, интернов, начальство больницы. Ты ведь так думаешь. Хочешь знать, как это произошло на самом деле?

— Ты входил, и тебе отдавали ребенка по щелчку пальцев?

Доктор Капелло щелкнул старыми тонкими пальцами.

— Эти дети больше не были детьми для своих родителей или социальных работников. Они были проблемами. И когда вы говорите кому-то, что можете решить его проблему, он раскатает перед вами красную ковровую дорожку и скажет: «Будьте как дома». Никто не хотел иметь ничего общего с этими детьми. Я говорил: «Покажите мне своих худших детей, и я сниму с вас ответственность за них». Это было несложно. Они отдавали мне детей со вздохом облегчения и без лишних вопросов. Это не клише, моя дорогая. За все годы, что я искал детей, чтобы помочь, ни один социальный работник никогда не просил показать рентгеновские снимки.

— Конечно, нет. Ты был столпом общества. Люди смотрели на тебя, доверяли тебе.

— Это не имеет никакого отношения к делу. — Он махнул рукой, отгоняя эту мысль. — Я обещал решить их проблемы. Они позволили бы самому дьяволу забрать этих детей, если бы это означало, что им больше не придется иметь с ними дело. Что бы ты сделала с таким парнем, как Антонио? Мальчик, который вонзил вилку в шею девочке и пытался изнасиловать ее на детской площадке? Мальчик, который хихикал, когда ты пытался наказать его за это? Мальчик, который сразу же поджег твою кровать, как только посмотрел тебе в глаза? Мальчик, который поджег кровать своей матери за то, что та пыталась его наказать. Он был безжалостен, как змея. Эллисон, одна из моих медсестер, посмотрела на одного из моих пациентов на столе и сказала: «По крайней мере, если она умрет, это не будет большой потерей». Ты знаешь, кто был этим ребенком? Тора.

Эллисон прижала руки к лицу. Она не могла поверить в то, что услышала.

— Ты любишь Тору? — спросил доктор Капелло. — Ты можешь поблагодарить меня за это, потому что, поверь мне, ты бы не смогла полюбить ее, если бы я не помог ей.

— Не прикидывайся святым или ангелом. Я знаю правду.

— Я ни разу в жизни не причинил вреда ребенку.

— Кроме меня.

Наконец ей удалось нанести достаточно сильный удар, чтобы сломать его самодовольный фасад.

— Ах, — произнес он. — Теперь ты все помнишь, не так ли?

— Я помню.

Доктор Капелло глубоко вздохнул. Его костлявые плечи поникли. Он указал костлявым пальцем на картотечный шкаф, в котором хранились все медицинские записи, прежде чем он их сжег. Эллисон подошла к нему и открыла второй ящик. Она уже заглядывала в верхний.

— Нижний ящик, — сказал доктор Капелло.

Эллисон наклонилась и приоткрыла нижний ящик. Внутри она увидела что-то, завернутое в непрозрачную пластиковую упаковку. Она сняла обертку и увидела машинку, размером не больше тостера с четырьмя ломтиками, похожая на реквизит из научно-фантастического фильма 1960-х годов. Она была белого цвета, пластиковая, с закругленными углами, большими циферблатами и кнопками, с черными проводами, обвитыми вокруг нее.

— Ты это искала? — спросил доктор Капелло.

— Это, — сказала она. Как только она увидела аппарат электрошоковой терапии, она поняла, что это была та самая штука, которую доктор Капелло использовал на ней. Она похолодела, глядя на него, и ее затошнило.

— Это был аппарат твоей бабушки?

— О, нет. Это из психиатрической больницы, которая закрылась в 70-х годах. Он очень безопасный, ты знаешь, — сказал он. — Это не похоже на то, что показывают в кино. У тебя шок, головная боль и какая-то ретроградная амнезия. Вот и все. Что удивительно, так это то, что ты ничего не помнишь из того дня. Обычно это навсегда. Амнезия от аппарата ЭШТ. — Он говорил так, словно хотел потянуть время и изучить ее.

— Теперь я все это помню. Когда я увидела припадок Антонио, я все вспомнила.

— Интересно, — сказал он. — Хотел бы я знать, помог ли тебе в этом аппарат ЭШТ. Скорее всего, ты просто не хотела вспоминать.