Дальше живите сами - Джонатан Троппер

— Значит, папка вас одобрил! — говорит Филипп. — Круто.

— Он сказал, что всегда подспудно что-то такое предвидел, — добавляет мама.

— Так, почему ты нам сразу не сказала? — спрашиваю я. — Ты же всегда была предельно откровенна. Насчет своей сексуальной жизни.

— Я не хотела ничем отягощать ваше горе. Морт был щедрым и любящим мужем. И замечательным отцом для всех вас. Он заслужил, чтобы о нем скорбели, ни на что не отвлекаясь.

Во мне что-то перещелкивает.

— Так, значит, это не папа придумал, что нам надо отсидеть шиву?

Мама краснеет и опускает глаза:

— Умный мальчик.

Стоны и возмущенный гул.

— Да будет вам! — смеется мама. — Вы же прекрасно знаете, как отец относился к религии. Точнее, не относился. Я даже удивилась, что вы попались на эту удочку.

— А мы-то! Поверили, что это была его последняя просьба! — говорит Пол. — Боже, мама! Зачем ты это выдумала?

— Ну а как еще, по-вашему, заставить вас собраться вместе? Причем не на пару часов, а по-настоящему? Мой муж, ваш отец, умер. Вы были мне нужны. И вы нужны друг другу, даже если пока об этом не подозреваете.

— Значит, и Стояк наврал, — говорю я. — Ради тебя.

Мать пожимает плечами:

— Чарли своего никогда не упустит.

— Если бы мы сюда не приехали, Трейси меня бы не бросила. — Филипп горестно качает головой.

— Сам-то в это веришь?

— Ты сломала мне жизнь.

— Филипп, — ласково говорит мать. — Конечно, на тебя пришелся избыток моей материнской любви, и я испортила тебя вконец. Но думаю, тебе уже пора принять на себя хоть какую-то ответственность за то, куда ты суешь свой член.

— Вот видите? Опять! Хватит говорить про мой член. Он — за пределами твоей юрисдикции. Матери не рассуждают про члены своих взрослых сыновей.

— Так повзрослей, и я перестану.

— Ты нам соврала, — тихо говорит Венди.

— Не отрицаю.

— Но ты никогда нам не врала. Это твое кредо.

— Я и с женщиной никогда любовью не занималась, — гордо отвечает мать. — Люди меняются. Нечасто, и хорошо, что нечасто, но это бывает.

Мама, надо отдать ей должное, получает несказанное удовольствие от происходящего: ей удалось потрясти своих детей до глубины души, они в ужасе, они ловят каждое ее слово! Ну, точно как в нашем детстве, один к одному. Словно мы никуда и не уезжали.

Филипп скатывается с дивана, морщась от боли, и встает:

— Хорошо. Я прощаю ваше вранье и предательство. — Он подходит к маме и Линде, обнимает их разом. — Я счастлив за вас, девушки. — После чего, рухнув между ними в кресло, он говорит: — А кодеинчика в доме нет? По-моему, у меня внутреннее кровотечение.

Глава 48

Мама с Линдой ушли к Линде домой — отмечать выход из подполья. Пол с Элис закрылись в моей бывшей комнате, под постером с английской группой The Cure, — они делают ребенка и, как говорится, Бог в помощь. Я купаю Коула и Райана, а Венди укладывает Серену. Укладывание сводится к тому, что она стоит под дверью и слушает Серенины вопли. Я закутываю Райана в полотенце, а Коул продолжает плескаться в ванне, играя с резиновыми дельфинчиками, которые — если их сжать — плюются водой.

— Дейфины, — говорит он.

— Не будь жопой, Коул, — говорит Райан.

— Эй, слова выбирай!

— Это же попа, только другое слово, — хихикая, говорит Райан.

— Вот и соображай головой, а не попой, — предлагаю я.

Он всерьез раздумывает над моим предложением.

— А в жопе тоже есть дырка? — спрашивает он.

— Закрой дырку во рту, а то по попе надаю.

После секундного размышления он начинает хохотать, так что видно каждое ребрышко в подпрыгивающей от хохота грудной клетке.

— Во йту дыйка и в йопе дыйка, — повторяет Коул, сидя в ванне. Он поднимает дельфинов над головой и с размаху роняет в воду. Нас с Райаном обдает веером брызг. — Кобей!

— Коул! — шипит Венди с порога и, сокрушенно улыбнувшись, поясняет для меня: — Мы с этим боремся.

— Ругается он вполне виртуозно.

— Дейфин! Кобей! — радостно повторяет Коул.

Я скоро буду отцом, думаю я.

— Прямо как будто смена в лагере кончилась, — говорит Венди. Она сидит на краешке кровати Коула, а я — на кровати Райана в бывшей комнате самой Венди. — Завтра снова разъедемся, кто куда.

— Ты одна-то справишься? На самолете, со всей троицей? — спрашиваю я. Подменяю эмоции логистикой. В этом нам, достойным наследникам отца, равных нет. Наши родители достают нас, так или иначе, даже после смерти. Так что, пока мы есть, они, в сущности, не умирают. И сестра, и братья, и я сам будем давить в себе искренние эмоции всегда, до седых волос. И в общении с посторонними вполне преуспеем, кто больше, кто меньше, но вот друг с другом… Тут мы терпим крах, полный и неизменный. Иногда очень даже эффектный. Потому что наша нервная система похожа на электропроводку в родительском доме: она держится на честном слове.

— Справлюсь, без проблем.

— И как будет с Барри?

— А что с ним будет?

— Ничего. Не бери в голову.

Венди вздыхает и смотрит на спящего сына. На ее лице отражается смесь любви, боли и тревоги. Мне это чувство пока неведомо, но оно придет скоро, очень скоро.

— У меня замечательная жизнь, хороший муж, — говорит Венди. — Я люблю его, уж какой есть. Иногда он — тот, какой есть, — меня не вполне устраивает, мне чего-то не хватает, но в основном — хватает. Есть женщины, которые вечно ищут чего-то лучшего. Я им даже завидую, но знаю, что сама я устроена иначе. Кстати, кто-нибудь исследовал, сколько таких женщин действительно проживают остаток жизни с более достойным человеком? — Она пожимает плечами. — Нет такой статистики.

— А Хорри?

— Нет никакого Хорри. Хорри — фантазия. И я для него тоже фантазия. Путешествие во времени. Нынешний эпизод — это дань памяти тем детям, которыми мы были когда-то. Нет между нами ничего, кроме памяти и никому не нужной, бесполезной любви.

Она встает на колени и целует мальчишек в лоб — сперва одного, потом другого. Венди учила меня ругаться матом и подбирать одежду, причесывала с утра перед школой и позволяла спать с ней в кровати, когда меня будили дурные сны. Она часто влюблялась и громко, под фанфары, бросалась в каждый новый роман — истово, словно спортсмен на олимпийском забеге. Теперь она — мать и жена, которая полночи унимает орущего младенца, пытается отучить сыновей от плохих слов и называет романтическую любовь бесполезной. Подумать только! Кем мы были и кем стали! Как порой горько видеть, что все мы так изменились — и сестра и братья… Возможно, именно поэтому мы предпочитаем держаться друг от друга на расстоянии.

Я спускаюсь в подвал и застаю там Филиппа. Он сидит на кровати, а перед ним спортивная сумка, куда я положил конверт с деньгами из банка.

— Тут много денег, — говорит он.

— Ага, — говорю я. — Много.

— А можно сколько-то позаимствовать?

— Сколько-то — это сколько?

Филипп думает, но недолго:

— Штуку.

— Ты хочешь проиграть их в казино?

— Нет.

— Купить наркоту?

— Иди в баню, Джад! — Он бросает сумку на пол и идет к лестнице. — Я ничего не просил. Забудь.

— Филипп.

Он оборачивается:

— Джад, у меня ничего нет. Ни дома, ни работы, ничего. Весь последний год я подрабатывал официантом, но в основном тянул деньги из Трейси. Я ищу, с чего начать, за что зацепиться. Задумал было поработать с Полом, но он уперся, как баран.

— Может, стоит некоторое время поработать на него, а уж потом с ним? Если сработаетесь.

Размышляя над моим предложением, Филипп подтягивается и усаживается на пинг-понговый стол.

— Я подумаю.

— Я поговорю с Полом, — предлагаю я.

— Ага, давай, только не поцапайтесь от избытка взаимопонимания.

— Люди меняются.

Филипп хохочет и пересаживается на кровать.

— Вообще-то мы хорошо время провели, целую неделю, как братья.

— Мы всегда братья. Даже когда мы далеко друг от друга.

— Тогда это не так ощутимо.

— Пожалуй, ты прав.

— Кстати, у меня есть еще причина поошиваться тут подольше. Я же хочу познакомиться с новеньким племянником!

— С племянницей. Это — девочка.

Филипп улыбается:

— Маленькая девочка. Здорово!

— Да.

— Я постараюсь вести себя прилично, не быть таким охламоном. Уже стараюсь.

— Вижу.

Он встает и направляется к лестнице.

— Ладно, тебе небось спать хочется.

— Филипп.

— Да?

— Возьми штуку. — Шестнадцать тысяч, лежащие в спортивной сумке, отчего-то кажутся мне куда большей суммой, чем когда они хранятся в банке.

— Спасибо, брат. — Он идет наверх.

— Я серьезно. Возьми деньги.