Чертова ведьма - Вайс Лора

— Прости, но это попахивает психозом, Арон.

— Да, есть немного. Вынужден признать, твоя власть надо мной безгранична, — и опускает голову мне на колени.

М-да, события приобретают неожиданный поворот. Думала, Арон все-таки трезво мыслящий некромант, а он… Теперь буду чувствовать себя в его доме еще хуже. С другой стороны, мне ведь совершенно ничто не мешает уйти. Арон и слова против не сможет сказать, если я решу покинуть его роскошные казематы. Вопрос лишь в том, насколько сильно я на самом деле хочу уйти. В этот момент закрываю глаза, а пальцами зарываюсь в его волосы, ощущаю его прохладную кожу, ногами — его горячее дыхание. И по телу тотчас разливается возбуждение. Какая странная у нас получается игра. Ведь это все игра: он кричит «догоню», я кричу — «убегу».

— Поцелуй меня, — забираюсь руками ему под воротник рубашки. — Сегодня утром ты ушел и даже не поцеловал, наглец. А туда же — «добьюсь», «не отпущу», «не оставлю выбора».

— Ты права, — поднимает голову. — Может, накажешь меня за столь серьезную оплошность?

— Мм, — расплываюсь в улыбке, — какой простор для фантазии. Что ж, это будет получше поцелуя.

— Да неужели? — и все-таки целует, но скромно.

— Есть у меня кое-какие мысли, — тогда беру пирожное, разламываю на две части, одну запихиваю ему в рот, вторую себе. — Идем скорее в твой ужасный дом.

В спальне оказываемся быстро, где я силой магии избавляю некроманта от одежды и заставляю сесть на стул, а через мгновение он уже связан по рукам и ногам. Теперь это красивое тело действительно в моей власти, что хочу, то и делаю. И, дьявол, мне это безумно нравится.

— Пожалуй, начнем с самого легкого наказания, — встаю у него за спиной, начинаю целовать его шею, покусывать ухо, а рукой намереваюсь довести Арона до наивысшей точки возбуждения. Ему будет о-о-о-очень хотеться испытать удовольствие, но вот беда, я не дам. По крайней мере, не сразу. ^

Спустя минут десять Арон доходит до ручки, бедняжка весь вспотел, сердце колотится с бешеной скоростью, мышцы уже не расслабляются. Но он все еще терпит.

— А ты крепкий орешек, — шепчу ему на ухо, — только у меня есть одно страшное орудие пытки.

— Удиви, — кое-как выдавливает из себя.

Тогда обхожу его, опускаюсь перед ним на колени, отчего взгляд Геделя становится еще серьезнее, напряженнее.

— Ты мне нравишься, Арон, — провожу руками по крепким бедрам, животу. — Но сейчас я буду тебя по-настоящему мучить.

На что он облизывает пересохшие губы и застывает в ожидании.

Моя ласка длится долго, и ласка эта воистину испытание для него, потому что я не позволяю своему некроманту дойти до финиша, а он все это время смотрит на меня, лишь иногда зажмуривается, когда совсем невмоготу, но потом опять открывает глаза и ловит каждое движение.

— Мать твою, Риша, — наконец-то не сдерживается, — хватит! Не могу я больше. Не могу.

— Это хорошо, — медленно поднимаюсь, сажусь на него, — и ты все еще меня не поцеловал по-нормальному.

Что происходит со мной, не знаю, но только я приближаюсь к его губам, как слова сами собой вырываются наружу:

— Я беременна, Гедель, — и опускаюсь на него полностью.

Сию секунду Арон дергается, а следом я ощущаю все признаки яркого и почти болезненного финала.

— Что? — произносит сквозь хриплый стон.

— Что слышал, — наблюдаю, как капельки пота стекают по его лбу, бегут по щекам. Себя, конечно, ругаю всячески, но, видимо, я должна была это сказать. Что поделаешь, магия, волшебство.

— Освободи меня.

И когда его руки и ноги больше ничто не сдерживает, Арон хватает меня, крепко прижимает к себе, носом утыкается в шею.

— Вот теперь все, — шепчет обессиленным голосом, — теперь ты и шагу от меня не сделаешь, Савьерри.

— Ой, напугал, — вдыхаю этот сумасшедший аромат разгоряченного мужчины.

— Зато ты меня сделала самым счастливым некромантом на земле.

Остаток дня Арон не отходит от меня ни на шаг, что иногда раздражает, но я держусь. Понимаю, каково ему сейчас. Его ректорское величество морально готовится стать отцом.

Спать ложимся тоже в одно время, хотя обычно я укладываюсь чуть позже. И что меня удивляет больше всего, так это вдруг исчезнувшее желание бежать. Признание словно сняло какое-то страшное заклинание, словно открыло глаза.

И только мое утомленное сознание отходит в мир сновидений, как вижу свой огород, где я копаю червей и личинок для живоглотов. Вдруг впереди возникает он! В маске! Мерзавец устремляется ко мне, хватает за горло.

— Моя милая Риша, — произносит низким голосом. — Пришел твой час. Иштаар дара хис, иштаар дара ос, — а свободной рукой тянется к своей маске, — иштаар дара морас, — открывает лицо, отчего из моих глаз брызгают слезы.

— Нет, — бормочу с трудом, ибо тело перестало слушаться, стало ватным. — Нет…

— Да, Риша. Да. Ты должна освободить меня, потому что любишь… прошу, освободи… я очень устал жить в тени монстра.

Адам

Не вылезал бы из постели, честное слово. Слишком хорошо. И до чего приятно слушать, как за дверью кипит жизнь. Дети носятся, играют то ли в прятки, то ли в догонялки, моя любимая ведьма стряпает внизу что-то умопомрачительное. Кейна каждый день встает раньше, успевает приготовить завтрак, погладить мне рубашку, хотя я ее об этом не прошу. Я и сам в силах, но, бесспорно, это балует.

Однако встать приходится. Во-первых, до работы нужно заскочить в школу и заполнить бумаги, потом уже в комиссариат. Корсак должен был пробить этого Артема.

А внизу тем временем жужжит моя рыжая пчелка. Стоит в фартуке с яблоком в одной руке и поварешкой в другой — помешивает кашу.

— Доброе утро, — незаметно подкрадываюсь к ней со спины.

— Доброе, — сует мне яблоко.

Приходится откусить, но проглатываю кусок чуть ли не целиком, потому что хочу задать ей очень важный вопрос.

— Мне же не приснилось то, что я вчера услышал?

— Это ты о чем? — вижу, улыбается.

— Кейна, — разворачиваю ее к себе лицом, — пожалуйста…

— Не приснилось, Адам. И чтобы доказать, готова повторить. Я, — целует в правый уголок губ, — тебя, — потом в левый, — люблю, — и наконец-то посередине.

В этот момент в кухню вбегают дети, усаживаются за стол.

— Все, садись завтракать, — указывает мне поварешкой на стул. — И не забудь поздравить сына с зачислением. Он заслужил.

Однако мы с Отисом ограничиваемся крепким рукопожатием, нам этого достаточно. Зато Кейна вчера затискала его от радости, стоило нам переступить порог дома. А Отис в свою очередь затискал на радостях Настю.

И только я беру чашку чая, как раздается звонок в дверь. Интересно, кого это принесло в такую рань?

— Риша! — впускаю ведьму в дом.

А ее всю трясет, глаза красные от слез.

— Савьерри? Что произошло?

— Это он, Адам, все это делал он, — бормочет сдавленным голосом.

— Кто он? Что делал? Так, идем, — веду ее в гостиную, где усаживаю на диван. — Кейна, сделаешь чаю?

— Угу, сейчас, — мигом убегает в кухню.

— А теперь давай попробуем успокоиться, — опускаюсь на край кофейного столика. — Раз ты пришла ко мне, значит, должна рассказать все как есть. Иначе помочь не смогу.

— Да, конечно, — вытирает нос дрожащей рукой, — я это понимаю, Адам, понимаю. Просто… — и снова заливается слезами.

— Риша.

— Сейчас, — делает глубокий вдох, а на выдохе выпаливает: — Я знаю, кто душитель.

— Кто?

— Когда он пришел ко мне в первый раз, он вызнал информацию о тебе и Кейне. Но ее он просто использовал, чтобы запутать тебя.

— Кто, Савьерри?

Тут она зажмуривается:

— Арон.

— Чего?! Гедель?!

— Да. Он. У него раздвоение личности. С нами Арон добропорядочный господин, профессионал своего дела, уважаемый ректор университета, но есть и вторая его часть — охотник за чернокнижницами, убийца, помешанный психопат.

— Но как? Как ты это поняла?