Адриан Моул: Годы прострации - Сью Таунсенд

— На дорогах полная жуть, — пожаловалась Пандора. — Полно идиотов в семейных малолитражках. Для серьезных людей, вроде меня, нужно выделить отдельную полосу.

— Но есть же скоростная полоса, — напомнил я.

— Она недостаточно скоростная, — отрезала Пандора.

Том Уркхарт подобострастно поднес ей бокал шампанского. Пандора выпила его залпом, словно лимонад. Уркхарт попытался завести с ней разговор об угрозе, нависшей над «Медведем», со стороны пивоварни.

— Каждый день по двадцать пабов идут ко дну… — начал он.

— Я здесь как частное лицо, Том, — оборвала его Пандора. — Будьте лапусей и принесите еще один бокал шипучки. — Том поплелся обратно в бар, а Пандора, впившись в меня заблестевшим глазом, потребовала: — Я жду рапорта о развитии ситуации с этой твоей чертовой предстательной железой.

Опухоль вроде бы уменьшается, и онколог считает, что «имеются основания для оптимизма», отрапортовал я.

Выражение лица Пандоры не изменилось.

— Алистер Дарлинг говорил примерно то же самое об экономике перед тем, как фунт резко потерял в весе. — Том подал ей второй бокал шампанского; пригубив, Пандора продолжила: — И снабди меня свежей информацией касательно этой дурацкой истории с Георгиной и Хьюго.

Последний раз я видел Георгину на почте в деревне, сообщил я, она была одета в пальто от Диора.

— Диор! — захохотала Пандора. — В деревне! Как вульгарно.

Пока мы разговаривали, вокруг нас кружили люди в надежде привлечь внимание Пандоры. Не со мной же они хотели пообщаться — на этот счет я не испытывал ни малейших иллюзий.

Часов в девять погас свет и из-за барной стойки выплыла мать с большим тортом в форме раскрытой книги под белой глазурью и сорока свечами. Молча загадав желание (пусть Георгина вернется), я задул свечи. Гости затянули «Ведь он славный малый», сбиваясь и начиная сначала, но тут мать захлопала в ладоши и во все горло попросила тишины. У меня упало сердце — она готовится произнести речь. Начала она с того, что расплакалась и принялась махать растопыренными пальцами на уровне глаз — этому жесту она определенно научилась у конкурсантов из «Икс-фактора», в реальной жизни я такого не видывал. Несколько женщин бросились к ней с бумажными носовыми платками, кто-то гладил по плечу.

— Не распускай нюни, Полин! — выкрикнул отец, после чего матери удалось взять себя в руки.

Первая ее фраза прозвучала вполне пристойно:

— Спасибо всем, кто пришел на наш праздник, и особая благодарность за то, что не проболтались Адриану о готовящейся вечеринке. — Но потом ее понесло: — Не могу поверить, что минуло уже сорок лет с тех пор, как я его родила! Боже мой! Я никогда не испытывала такой боли! Тридцать шесть часов мучительной агонии, и некому было подержать меня за руку или растереть спину. Я по сей день не знаю, где тогда был Джордж.

Гости женского пола с укором воззрились на моего отца.

— Я поехал на рыбалку, — оправдывался он. — А мобильников тогда и в помине не было.

— Ты мог бы найти способ поддерживать со мной связь, — возразила мать. — У твоей мамаши был телефон.

Несомненно, из опасений, что перепалка между моими родителями вот-вот выродится в свару, мистер Карлтон-Хейес поднял руку:

— Можно сказать несколько слов?

Мать кивнула с явной неохотой, ей нравится быть в центре внимания.

Вырулив из-за столика, мистер Карлтон-Хейес с улыбкой обратился к небольшой толпе гостей:

— Постараюсь не наскучить вам. Я лишь хотел сказать, что Адриан — самый добрый человек, каких я знал, и знакомство с ним я почитаю за честь и удовольствие. Видите ли, работа в книжном магазине бывает очень нелегкой, мы притягиваем довольно необычную клиентуру. Адриан всегда был терпелив с нашими посетителями. В последнее время на него обрушилось немало бед, но он великолепно справляется — без капли жалости к себе. С днем рождения, Адриан!

Когда аплодисменты смолкли, мать опять взяла слово:

— Итак, через тридцать шесть изматывающих часов он родился, размер его головы потряс акушерок. Потом пару месяцев он непрерывно орал днем и ночью, пока мы не догадались, что соска на бутылочке для него слишком мала. — Мать засмеялась. — Он просто не мог из нее ничего высосать и поэтому худел! — Она умильно хихикнула. — Ну а потом мы начали наслаждаться общением с ним.

— Господи! Она что, собирается рассказать нам твою жизнь день за днем? — шепнула Пандора.

Мать то и дело путалась в словах, но упорно продолжала говорить. Гости уже посматривали на часы. Счастливчики, стоявшие ближе к двери, потихоньку сматывались. В конце концов, подзуживаемый Пандорой, я прервал излияния матери как раз посреди байки о том, как меня, четырнадцатилетнего, повели в магазин игрушек, где к моему носу приклеилась модель самолета.

Я встал и коротко поблагодарил мать, Уэйна Вонга и ту женщину, которая испекла торт. Ко мне подбежала Грейси. Дочка изрядно устала и, не удержав банку фруктового «Вимто» в руке, пролила ее содержимое на сливочную дубленку Пандоры. Та, оставаясь совершенно невозмутимой, превратила все в шутку:

— Ерунда! Я потребую возмещения расходов.

— Из парламентской кассы? — спросил я. — А разве это законно?

— Абсолютно. Все в рамках правил. У нас ведь не зарплата, а пособие по бедности. И статьи парламентских расходов сильно скрашивают жизнь при наших нищенских заработках.

Тетрадь «Смайтон» тоже приобретена на эти деньги? — поинтересовался я.

— Конечно, — пожала плечами Пандора, — вместе с другими офисными канцелярскими товарами. Но если ты такой принципиальный, я заберу ее обратно, и с радостью.

Я припомнил роскошную молескиновую обложку, плотные, будто атласные, страницы. Представил, как я пишу на них нечто необычайное: книгу, которая перевернет мир. Может, совместными усилиями, моими и тетради «Смайтон», нам удастся возродить английский роман?

— Я оставлю ее себе.

Мать уговорила Тома Уркхарта включить какую-нибудь музыку. Он выбрал диск Фрэнка Синатры «Песни для свингующих влюбленных».

Первыми вышли танцевать Бернард Хопкинс и миссис Льюис-Мастерс. Я был поражен тем, с каким проворством они переступали ногами. Затем поднялись Найджел с Лансом, озадачив кое-кого из темных обывателей Мангольд-Парвы.

Пандора пригласила меня танцевать.

— Ты же знаешь, я не умею танцевать, — отказывался я.

Она рывком поставила меня на ноги:

— Глупости! Просто выходишь на танцпол и изображаешь половой акт, удерживаясь, однако, от реального проникновения.

Я позволил ей обнять меня, и мы потоптались на небольшой площадке перед баром. Мать танцевала с Бреттом. Он сказал Пандоре со смехом:

— Вот что в провинции называют «крутой вечеринкой»!

Четверг, 3 апреля

НЕЧТО ПОТРЯСАЮЩЕЕ!

Вчера вечером в половине одиннадцатого я сказал Пандоре, что страшно устал и мне придется отправиться домой.

— А мне так неохота ехать обратно по этим дорогам! Можно я переночую у тебя? — спросила Пандора.

В комнате Грейси теперь спит Бернард, объяснил я, но диван в гостиной в ее полном распоряжении.

Она погладила меня по лысой голове:

— Диваны — не мой стиль. Я разделю с тобой одинокое супружеское ложе, ладно?

Я кивнул, не в силах ответить, потому что забыл дышать.

Дома меня ждала поздравительная открытка. От Георгины. Мужчина на каменном мосту курил трубку и смотрел на реку. Я узнал открытку — она простояла на полке нашего почтового отделения по меньшей мере года четыре. Почему Георгина выбрала именно эту? Ведь ей известно, что я — враг курения, мосты меня нервируют, а глубокие водоемы пугают.

Прежде чем мы легли в постель, Пандора сообщила:

— Между прочим, Ади, я уже год практикую сексуальную абстиненцию. — А затем она рассказала, как в последний раз занималась сексом — за креслом спикера парламента с министром теневого кабинета консерваторов.

— Но не во время же заседания палаты общин? — вытаращил глаза я.

— Нет, но я была так зла на себя — нашла с кем, с консерватором!

Я надел пижаму, и мы забрались в постель. В общем, я испытал облегчение, узнав, что секса не предвидится. Духом я стремился к Пандоре, но мои репродуктивные органы были явно не готовы к подвигам.

Утром Бернард принес мне чаю в постель. Увидев Пандору, он ничем не выказал своего удивления:

— Молодец, кореш, так держать. Когда падаешь с лошади, надо забраться обратно и мчаться, пока у нее чертовы копыта не отвалятся.

— Мистер Хопкинс, хотите сказать, что я — старая кляча? — осведомилась Пандора.

Бернард подкрутил усы:

— Мадам, вы — кобылка первоклассной породы, произведенная из отборного и чистокровнейшего материала самых опытных коннозаводчиков.