Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Литературный талант у А.Н. Островского появился очень рано. 14 марта 1847 года на 24 году своей жизни он напечатал свое первое произведение «Картина семейного счастья», переделанное потом им в пьесу «Семейное счастье». Первое же произведение автора было замечено критикой и читающей публикой. Вскоре им написана была и первая большая комедия «Свои люди сочтемся», причинившая автору немало неприятностей, в результате которых ему пришлось уйти со службы в Коммерческом суде.
Интересно отметить, что в молодости А. Н. Островский был убежденным западником и не ценил московской старины. Но по литературным делам Островский вскоре попал в редакцию «Молодого Москвитянина». Здесь писатель, к великому благу для своего таланта, попал под влияние кружка национально настроенных талантливых людей, как Т. И. Филиппов1, знаток русской песни, Б. Н. Алмазов2, А. А. Григорьев и отчасти А. Ф. Писемский. Через кружок этот Островский сблизился с известной Е. П. Растопчиной3. С ними был неразлучен знаменитый актер П. М. Садовский, а позже И.Ф. Горбунов4. Благодаря крепкой дружбе и умственному общению с этими людьми, у А. Н. Островского сложилось то глубокое национальное чувство, которым проникнуты все его произведения. В лице П. М. Садовского знаменитый драматург нашел лучшего исполнителя типов, выводимых им в своих комедиях.
Молодые сотрудники «Молодого Москвитянина» имели тесное общение с московской молодежью всякого звания. В трактирах велись остроумнейшие беседы и изображались сцены из быта Замоскворечья. Литераторы и простые русские люди соперничали в меткости своих наблюдений и остроумном изображении сценок народной жизни.
Одного из таких простолюдинов И. Шанина5 называют учителем Островского. В числе лиц, полезно влиявших на писателя в этом отношении, называют и его хозяйку Агафию Ивановну, добрую умную женщину, обладавшую превосходным голосом. Она нередко была душой общества, собиравшегося в скромной квартире Островского.
Еще одно обстоятельство отразилось на творчестве писателя – это участие в т. н. литературной экспедиции – правительственная командировка во внутренние губернии для изучения быта, нравов, экономических условий и т. д. Вместе с Островским туда были привлечены Гончаров, Григорович и др. писатели, описавшие потом русские захолустные области.
А. Н. Островскому не пришлось ехать далеко: ему поручили изучение Верхнего Поволжья. К своей задаче он отнесся очень добросовестно. Его изучение быта этой коренной русской провинции сказалось на его творчестве и вызвало появление на свет нескольких превосходных исторических произведений.
Нет необходимости останавливаться на огромном репертуаре, оставленном А. Н. Островским для русского театра. Каждому интеллигентному человеку известны содержание и дух его главных произведений. Менее известна исключительная работоспособность Островского, который, кроме многочисленных самостоятельных произведений, сделал немало переводов. Уже перед смертью обремененный трудами Островский находил время для перевода «Антония и Клеопатры» Шекспира.
В 1885 году Император Александр III решил поручить управление Императорскими театрами Островскому, которому и сказал при первой встрече: «Поручая вашему ведению свои театры, я уверен, что они будут в хороших руках. Делайте все, что найдете полезным для процветания их».
Эти лестные слова придали новую энергию писателю, который предпринял огромный труд по реформе театрального дела в России. Эта реформа в его глазах была неразрывно связана с постановкой театрального образования. А. Н. Островский страстно увлекался своими трудами, но здоровье его стало сдавать как раз в то время, когда он получил возможность всецело отдаться этому любимому делу.
Жестокие страдания от ревматизма делали его инвалидом, но работы он не хотел бросить и буквально изнемогал от усталости. Результат не замедлил сказаться. Усталый, больной писатель летом 1886 года выехал на отдых в свое имение в Кинешмском уезде и утром 2 июня 1886 года внезапно скончался там 63 лет от роду.
На 25-летнем юбилее его драматической деятельности была прочитана краткая, но красноречивая характеристика его значения в русской литературе:
Пройдут года – дойдет от дедов
К внукам труд почтенный твой,
И Пушкин, Гоголь, Грибоедов
С тобой венец разделят свой5.
Мы – внуки великого писателя, преклонимся перед памятью славного русского драматурга, веруя, что память о нем будет вечно жить в русской литературе и в русском театре, а слава писателя никогда не увянет.
VII. «Его пленила, околдовала русская природа…»: И. С. Тургенев
С. Вельский
О Тургеневе, Боткине и Льве Толстом
С Садовским знаком я,
Мартынова знал,
(Я друг и наставник артистов) —
Поверишь ли кто? —
Феоктистов!..
Е. М. Феоктистов1 в течение целых 13 лет был начальником главного управления по делам печати и, являясь сторонником реакционно-охранительного лагеря, принес ей много беды. Но и для этого назначения он не вызывал симпатий, и сатира не упускала случая задеть его. Прекращению его «Русской Речи»2 было посвящено четверостишие:
Важен, толст, как частный пристав,
Жертва злобной клеветы,
Пал великий Феоктистов,
С двухаршинной высоты3.
Феоктистов умел приспособляться к обстоятельствам и людям, одно время был чиновником особых поручений при либеральном А.В. Головнине4, что не мешало ему состоять сотрудником в ретроградном «Русском Вестнике» Каткова5. Злой и удачливый в эпиграммах Н. Ф. Щербина писал:
Не сердись, пришлося к слову,
И тебя я упрекну:
При сочувствии к Каткову,
Служишь ты Головнину.
Для такого ж человека
Казнь народная строга, —
Говорит он – «Богу свечка,
Да и черту кочерга»6.
К Феоктистову относились отрицательно. Его презирали. Чуждый модного свободомыслия, далекий от либерализма Лесков в своем романе «Некуда» описал Феоктистова под именем Сахарова: «Последний (Сахаров) очень смахивал на большого, выращенного и откормленного кантониста, отпущенного для пропитания родителей. Его солдатское лицо хранило выражение завистливое, злое и, так сказать, человеконенавистное».
Как всегда у оскорбленных и непризнанных, в Феоктистове играла желчь, росли недобрые пристрастия, крепло затаенное презрение. Свое ожесточение этот человек приберег для посмертной мести. Сдержанный, внешне покорный, безупречно верноподданный, он дал волю
