Лучший друг девушки - Вера Кауи

– Клянусь, – торжественно объявил Дэвид. – Я тоже хотел бы, чтобы все это осталось между нами. – Он положил руку на плечо Ладди. – Хотя лично я никогда этого не забуду...

Несколько недель спустя фланирующей походкой Дэвид неторопливо вошел в гостиную матери в морпетском доме и примостился на подлокотнике ее кресла, заглянув через плечо в разложенную перед ней схему.

– А чем это ты занимаешься, моя красавица? – поинтересовался он.

– Корплю над списком приглашенных на остров... пытаюсь определить, кого и в какую из недель приглашать, чтобы, не дай Бог, в одно и то же время не позвать врагов, не разбить любовные пары, не поменять случайно местами бывших любовниц с теперешними... – Ливи повернула к нему улыбающееся лицо. – Ты даже представить себе не можешь, до чего это все сложно.

– Но, признайся, тебе ведь ужасно нравится это? У тебя, мамуля, истинный талант организатора. Здесь ты вне всякой конкуренции. – Дэвид склонился над схемой, прочитал имена, расставленные по разным квадратикам вместе с проставленными датами. – Что-то я Ладди тут не вижу...

Лицо матери тотчас замкнулось.

– В этом году он не приедет – да и вообще больше приезжать не будет.

– Ладди! Он-то что натворил? За что с таким треском вылетает из Рая?

– Всадил мне нож в спину, когда переметнулся к Глории Гуанариус. Уже три последние недели он живет в ее калифорнийском доме. – Глаза Ливи погрустнели, губы ее печально сжались. – Вот какой черной неблагодарностью отплатил он мне за все, что я для него сделала. Он знал, что «Ля Глория» как человек для меня больше не существует, тем не менее взял и отправился к ней с визитом! И как же после этого теперь выгляжу я? Как набитая дура, вот как!

– Он не мог этого сделать, – запротестовал Дэвид.

– Да, я понимаю... Я и сама сначала этому не поверила. Мне вообще претит видеть в людях только самое низкое, но, когда тебе вдруг звонит самый недоброжелательный из фельетонистов и игриво спрашивает, а правда ли, что Ладди переметнулся в стан врага, – в общем... что может быть хуже, да еще от человека, от которого меньше всего ожидаешь такого предательства. – Лицо Ливи выражало страдание. – Самое худшее, однако, состоит в том, что я понятия не имею, чем ему так насолила, что он решил расстаться со мной. В последний раз, когда мы виделись, он был обычным, милым и приятным. Я готова поклясться на чем угодно, что Лоуренс Ладбрук самый добрый из всех существ на свете, но теперь... – Ливи покачала головой. – И надо же, выбрал именно Глорию Гуанариус!

– А почему вы поссорились? – спросил Дэвид. – Все только и делают, что ломают себе голову, каким образом столь близкие подруги вдруг ни с того ни с сего превратились в непримиримых врагов. Видимо, это было нечто ужасное?

Ливи снова повернулась к своей схеме.

– Да.

Я даже в мыслях не могла допустить, что лучшая из моих подруг, хотя мы и соперницы, способна на такое, говорил весь ее облик. Она сделалась любовницей моего мужа. Пальцы Ливи непроизвольно сжали авторучку. Рана все еще кровоточила. Но она жестоко ей отомстила. Не имея возможности наказать своего муженька, она наказала свою бывшую наперсницу, порвав с ней все отношения.

Общество раскололось на два лагеря: человек теперь примыкал либо к одному из них, либо к другому, среднего было не дано. Дело обрело скандально-громкий характер, особенно после того, как было выдвинуто с дюжину различных предположений о причине раскола. После того как они перестали вместе появляться на ленче, занимать один столик в «Ле Сирн», пересуды распространились со скоростью лесного пожара. Одни утверждали, что самолюбие Ливи было задето тем, что ее титул «Несравненной» был узурпирован Глорией, которую теперь стали называть не иначе как «Ля Глория»[15]. Другие – будто Ливи обвиняла Глорию в том, что та предлагала вознаграждения людям, от которых зависело, кто будет назван образцом для подражания на последующее десятилетие. Третьи – что было задето самолюбие Глории, потому что ее не пригласили на обед в узком кругу, который Ливи давала в честь королевы Англии и ее мужа в доме Морпетов. Когда ее спросили, почему она так поступила, Ливи якобы ответила, что не могла же она посадить Ее Величество за один стол с женщиной, начавшей свою карьеру как крупье в одном из заштатных игорных домов Рено.

Можно было теперь в любое время приглашать ту или другую из них, но никогда обеих вместе. Если приглашали на званый обед Глорию, Ливи посылала сказать, что сожалеет, но не может принять приглашение. То же самое делала противная сторона. Естественно, ни та ни другая не бывали в гостях друг у друга. Декрет Ливи гласил: Глория Гуанариус предана анафеме, и, если кто-либо из моих друзей станет общаться с ней, дружбе с ним или с нею тотчас будет положен конец.

Никто не решался объявить истинную причину случившегося, так как никто не мог предполагать, что Глория поведет себя столь банально. Со своей стороны, она делала все, чтобы замести следы. Билли и она остались друзьями, это он дал ей прозвище Славная Глория. Хорош он был и с Базилем Гуанариусом, владельцем одного из самых крупных в мире состояний и его деловым партнером во многих рискованных предприятиях. Родившийся в Уругвае, он обосновался в Швейцарии, приняв гражданство этой страны, и вскоре обрел статус выдающейся международной личности. Глория была родом из Никарагуа, индейское ее происхождение выразилось в точеной красоте, горделивой осанке и умопомрачительной элегантности. Эти свойства и помогли ей заполучить Базиля Гуанариуса, очень ревнивого мужчину.

Когда Ливи в обычной своей манере «никогда не жаловаться и никогда ничего не объяснять» порвала всякие отношения с Глорией, та вынуждена была ответить тем же. По правде говоря, она больше сожалела о своей промашке, чем получила от нее удовольствие. Билли был хорош в постели, но ей бывало и лучше. Виной всему была досада, что не ей, а Ливи присудили главный приз Дома моделей. Она заставила ее искать утешение в крепком коктейле, который, однако, не столько погасил, сколько разжег ее либидо, требовался выход, под рукой оказался Билли, таким стал конец фильма – и начало конца прекраснейшей из дружб.

И никто, ну положительно никто не знал об этом. Она уединилась в маленьком домике, купленном на подставное лицо (и здесь помог Билли, владевший недвижимостью во всех пяти районах Нью-Йорка) на тихой, обсаженной деревьями улице, выходившей на Ист-Ривер в месте, где никому и в голову не придет искать ее, – в Бруклин Хайте. Она приезжала туда, когда ей хотелось побыть одной или с любовником, когда необходимо было спокойно поразмыслить и тщательно обдумать план мести. Ибо индейская кровь Глории жаждала отмщения.