Поцелуй венчности - Карен Махони

— Что? — не понял Майлз.

— Ну, ты наркоман? Сегодня в газетах писали, что в парке нашли старика. Считают, его убил наркоман, которому не хватало на дозу.

— Нет, я не наркоман, — ответил Майлз. Но, стоя в круге света от фонаря, под качающейся керамической свиньей, прикрытый лишь матерчатым мешком, он почувствовал, что хочет сказать Пенни правду. Еще никогда ему так не хотелось раскрыться. И он сказал: — Я вампир.

Пенни рассмеялась.

— Я тоже когда-то была вампиром, — сказала она. — В седьмом классе. — Она опять рассмеялась. — Мама ужасно злилась, потому что я ела только мясо по-татарски или с кровью.

— А теперь ты кто? — спросил Майлз.

— Уличная художница, — сказала она. — Это даже круче.

Дальше они оба не знали, о чем говорить.

— Ну, — начала Пенни, — я пригласила бы тебя в закусочную «Двадцать четыре часа», но без башмаков и рубашки тебя не обслужат.

— Верно, — согласился Майлз. — Да и все равно мне надо идти.

— Зайдем в другой раз? — спросила Пенни.

— Конечно, — ответил Майлз.

— Как насчет четверга? — поинтересовалась Пенни.

— Нормально, — обрадовался Майлз. — Буду ждать тебя там. Когда?

— В полночь?

— Хорошо, — сказал Майлз и пошел прочь от нее. Превратится, когда отойдет подальше. Может, за углом.

Он был взволнован предстоящим свиданием — с момента последнего прошло без малого пятьдесят лет.

Потом Майлз вспомнил, что в его время парни всегда провожали девушек до дому. Он остановился, развернулся и окликнул Пенни, которая уже удалилась на полквартала.

— Пенни! — позвал он. Подпрыгнул в воздух и опустился рядом с ней. — Тебе не стоит возвращаться одной так поздно. Кругом опасный народ.

Он не сказал, что сам принадлежит к опасному народу, которого следует опасаться, но она, должно быть, что-то заподозрила из-за его прыжка. Прежде они болтали без умолку, а теперь шли молча.

Пенни показывала дорогу и иногда поглядывала на него, а Майлз смотрел прямо перед собой и старался не вспоминать, что на нем полотняный мешок. Когда подошли к ее дому, она заговорила:

— Я не собираюсь приглашать тебя на участок. Тебе придется остаться на улице.

— Справедливо, — сказал он.

— И я больше не хочу тебя видеть, — добавила она.

— Нормально.

— Если увижу, воткну кол тебе в сердце, — сказала она.

— На самом деле это не работает, — заметил Майлз, — но я тебя понял.

— Если ты еще хоть раз окажешься рядом, я всем скажу, кто ты.

Он почуял ее страх, когда она повернулась и побежала по дорожке к дому. Слышал, как она возится с ключами у входной двери. Майлз постоял еще минуту, убедился, что она благополучно вошла, и, освободившись от тела, полетел домой.

На следующую ночь Майлз отправился поесть в район к югу от своего логова. Там, в переулке на окраине, ютилось много бездомных. Они были невкусные, но сытные. Добравшись до места, он сбросил скорость, чтобы не привлекать внимания. Прогулялся по Мейн-стрит до Мэпл, затем по Индепенденс и через торговые кварталы Меткалф — по привычке проверял наличие других вампиров. С большинством из них он плохо ладил и старался избегать встреч. В ту ночь, когда он проходил но Гудвиллю, что-то привлекло его внимание. В витрине среди ожерелий, булавок и шарфов лежала пара очков с узкими стеклами «кошачий глаз», какие носили обе Пенни. Он остановился и задумался об этой новой Пенни. Был четверг, и Майлз гадал, пойдет ли она в ту закусочную, после того как прогнала его. И часто ли она там бывает. Потом он нырнул в переулок и покормился.

Майлз заметил, что, думая о Пенни, он вспоминает прошлую жизнь, до превращения. Жизнь, в которой он ходил на танцульки, а по субботам учился водить отцовскую машину. Был капитаном команды в дискуссионном клубе и три раза в неделю крутил проектор в кинотеатре. Ходил на долгие прогулки с другой Пенни, как и он, любившей рок-н-ролл. Он заскучал по парню, которым был когда-то, затосковал по обычной человеческой жизни.

Сейчас ему семьдесят восемь лет и он вампир. Эта новая Пенни впервые после превращения заставила его почувствовать себя человеком.

Через три недели он снова кормился в парке. Закончив, пошел к фонтанчику и прополоскал зубы. И заметил керамическую свинью. Она качалась.

Прежде чем отправиться домой, Майлз решил зайти в круглосуточную закусочную и посмотреть, нет ли там Пенни. Просто посмотреть.

Она была там.

Он остановился в тени на другой стороне улицы. Он видел ее сквозь окно. Она читала, с довольным видом переворачивала страницы и иногда подносила к губам кофейную чашку. Он наблюдал за ней полчаса, и ему было спокойно.

Майлз произнес ее имя: «Пенни». Он знал, что она его не слышит, но в этот самый миг она случайно посмотрела в окно, в его сторону. Он отступил глубже в тень: он всегда одевался в темное, чтобы сливаться с темнотой, и понимал, что остался незамеченным. Успокоившись, он заметил, что очки на ней круглые — уродливые, ей не к лицу…

Майлз перелился в форму нетопыря и улетел. Он собирался домой. Ему надо было домой. Но вместо этого он оказался голым перед витриной магазина в Гудвилле. Стоял и смотрел на очки «кошачий глаз». Ударами кулака разбил витрину, потом, превратившись в нетопыря, схватил зубами пару очков и улетел. Вернувшись в свое логово, он уронил очки на ночной столик, принял человеческий вид и лег на кровать. Он не сводил взгляда с очков. И точно знал, что сделает, — пойдет в ту закусочную и отдаст их Пенни.

Майлз пять ночей дежурил в тени у закусочной, пока она не появилась. На ней была облегающая радужная юбка и викторианская белая блуза. Она несла большой мешок с книгами. Все в тех же круглых, уродливых очках. Она все время поправляла их на переносице.

— Пенни! — Майлз вышел из тени, когда она открывала дверь закусочной.

Она прислушалась. Он повторил ее имя. Тогда она обернулась.

Они стояли, глядя друг на друга. Будь он живым, у него бы безумно колотилось сердце. Он не знал, что сказать, забыл все слова. Первой заговорила Пенни.

— Извини, что так повела себя, — сказала она. — Я испугалась.

Майлз не ожидал такого поворота. Отпора — да. Или вопля. Чего-то драматичного. А она открыла дверь и кивнула, приглашая его войти.

Майлз вошел в закусочную и отметил, что за шестьдесят лет она почти не изменилась. Они пробрались в угловую кабинку, и официантка, неумолимая, как само время, подала им меню. На груди у нее красовалась табличка с именем Стелла. Он вспомнил ее, увидев, как она стоит, — когда-то они вместе пели в хоре. Он поискал в меню что-нибудь подходящее для себя.