Падение "черного берета" - Александр Ольбик

Отключившись, Карташов еще несколько мгновений лежал, не подавая признаков жизни. Его сковало непреодолимое напряжение, появились первые признаки судорог. Он не знал, что начал действовать раствор висмута, вызывающий страшные побочные явления… Одинец оказался более железным: те же самые симптомы анафилактического шока он почувствовал на два часа позже. Его всего скрутило, словно в его тело внедрилась какая-то беспощадная пружина, которая выворачивала все его члены по какой-то адской амплитуде.

На следующий день им делали зондирование желудков с помощью японского электронного «глаза». И уже в который раз брали кровь для клинических исследований. Видимо, заказчик был состоятельный и на этот раз Блузман работал наверняка, стараясь не упустить своего шанса заработать большие деньги.

Однажды, когда они беспомощные лежали в своих кроватях, Одинец завел разговор о своей жизни. Его речь походила на исповедь. В детстве взрослые пацаны заставили его, шестилетнего пацаненка, добивать дворового кота. Кот уже был едва живой и он, взяв его за хвост, стал бить головой об угол дома. Все его подбадривали, а он, не ведающий о страданиях других, выбиваясь из сил, бил и бил все еще живым животным об угол панельного дома. И забил до смерти.

— Я сейчас напоминаю того кота… Завтра кто-нибудь меня достукает и я отброшу лапки…

— Мы должны из этой ямы выбраться, — Карташов не очень верил в свои слова, но хотел подбодрить своего друга по несчастью.

— Это боженька нас наказывает за инвалидов. Это была чистая авантюра.

— То же самое мы можем сказать про себя. Каждый наш шаг в конторе Брода — авантюра и противозаконные действия. Может, Саня, как киты, сами выбросимся на берег? Лишим Блузмана гонорара и удовольствия над нами проделывать свои опыты…

Одинец дернулся связанными руками, демонстрируя полную свою беспомощность.

— Мы не должны, как трупы лежать без движения, — Карташов засучил ногами и стал делать едва заметные движения всем телом. — Надо попытаться выскользнуть из ремней…

— Я всю ночь этим занимался, только кровавые мозоли натер… Какое сегодня число?

— Декабрь… Может десятое, может, двадцатое декабря, за окном я видел снежок.

— Все бы отдал, чтобы пройтись по снегу…

— А я бы все отдал за одну затяжку сигаретой.

— Они берегут наше здоровье, — в голосе Одинца послышалась горькая ирония. — Сами мы виноваты, надо было раньше линять отсюда. Лучше бы подались в Чечню, там хоть был шанс выжить, а здесь я такового не вижу. И не верю, что Брод поверил тебе насчет компры, которую якобы на него мы имеем…

— Не знаю, не хочется думать об этом.

…Утром следующего дня, в палату въехала тележка, устланная белой простынею и накрытая поверху целлофаном. На таких обычно возят на операции. Медбрат, вошедший в бокс вместе с санитаром, подошел к Карташову и без разговоров, откинув угол одеяла, сделал ему в шею укол. Буквально через несколько секунд по телу пошло комфортное тепло, какое бывает при воздействии сильного транквилизатора или наркотика. Все тело его охватила приятная истома, руки и ноги стали вялыми, он хотел что-то сказать, но язык ему не повиновался. Он взглянул на Одинца и вид друга не вызвал в нем никаких эмоций.

Его отвязали и перенесли на тележку и там его снова тщательно спутали ремнями. Через минуту Карташов погрузился в глубокий сон, и не слышал как его везли и поднимали на лифте в операционную. Через несколько минут, может, через час полтора, его тело должно будет лишиться природой дарованных ему органов, которые на протяжении тридцатисемилетней жизни служили ему верой и правдой.

Когда тележку с ним завезли в светлую, прохладную операционную, и с коляски переложили на операционный стол, под яркую гроздь светильников, за дело взялся анестезиолог — маленький пожилой человек с тонкими невыразительными чертами лица.

Вошел Блузман в операционной экипировке, в зеленом халате, белой маске, в резиновых перчатках и таких же резиновых ботфортах. Он, как художник, откинув назад голову, осматривал натуру — обнаженное тело донора. Затем Карташова перевернули на живот и закрыли с головой. Ноги и руки привязали к столу. Блузман взял в руки скальпель и поправил тыльной стороной ладони маску. Ему хотелось пить и он попросил медбрата смочить ему губы водой. Вокруг стола сгрудилось шесть человек ассистентов в зеленых халатах…Рядом со столом шумел аппарат искусственной почки…

Когда Блузман изготовился сделать первый надрез в области поясницы Карташова, в операционной погас свет. Это было так неожиданно, что медбрат, который смачивал губы Блузмана, выругался матом.

— Дима, — обратился к нему хирург, — сходите в генераторную, узнайте в чем дело… И пусть подключат резервную подстанцию, — голос Блузмана был спокойный и деловитый.

Однако через мгновение события стали развиваться совершенно по иному варианту. Дима, которого Блузман послал разузнать обстановку, не успел подойти к двери, как она распахнулась перед самым его носом и в операционную вбежал человек в черной маске. Всем было очевидно, что в руках этого незваного гостя, кроме фонаря, зажат пистолет. Буквально через секунду он дважды выстрелил и медбрат спотыкаясь, скользя по начищенному полу, упал и судорога свела его тело. Все, кто были у стола остолбенели и только Блузман, положив на голое тело Карташова скальпель, немного сместился в сторону, прячась за высокого ассистента.

— Где тут Блузман? — голос человека в маске был требователен и нетерпелив. — Видимо, для большей убедительности он выстрелил в потолок. Пуля попала в один из плафонов, висящих над операционным столом. В наступившей тишине звякнуло стекло…

Молчание. Человек подошел к первому, кто был ближе к операционному столу, и сорвал с его лица медицинскую маску и напрвил в лицо луч фонаря. То же самое он проделал с другими. Блузман повернулся и побежал в сторону вторых дверей. Он уже взялся за ручку, когда сзади чья-то сильная рука обхватила его за шею и ему показалось, что он попал в чудовищные клещи. С него слетела маска и очки… В глазах застыл ужас и в этот ужас уперся ствол пистолета.

В операционную вбежали еще двое, тоже в черных масках. И с фонарями в руках.

— Развяжи, Мцыри, — приказала одна черная маска другой, и та повиновалась. Карташова переложили на тележку и повезли из операционной. Блузман между тем ползал в ногах перед человеком, который держал его на мушке. Он лепетал какие-то никчемные слова, что он не виноват, что его принудили под страхом смерти.

— А где ты, сукин сын, позавчера был? — грозно спросили у него. — Ты же, труповоз, знал, что эти люди, которых ты хотел распотрошить, неприкосновенны…

— Я действовал по приказу… Фирма горела, финансы требовали…подходящих доноров не было…

— Кто тебе приказал этих ребят положить на стол?

Блузман опасно замялся, и этого было достаточно, чтобы ствол пистолета, засунутый ему в ухо, сделал его более разговорчивым.

— Я выполнял приказ Гудзя… Он истинный хозяин фирмы…

— Ну, что ж, будь таким же послушным мальчиком и впредь, — человек с пистолетом, не вынимаю ствол из уха Блузмана, нажал на курок. Сгусток крови и серого вещества, как блин на сковородку, шлепнулся на белоснежную стенку операционной. — Мразь, покоптил небо и довольно… Хорошего понемножку, — человек протер ствол пистолета о халат Блузмана и вышел за дверь…

…Когда Карташов пришел в себя, он первым делом пошевелил ногами, потом руками и понял, что они свободны. Он повернул голову и увидел довольно просторную гостиную — со светлой мебелью, большой инкрустированной секцией, набитой книгами, богатую люстру и очень красивые, под старину, обои. Рядом с ним стоял антикварный столик с прихотливо изогнутыми ножками, и на нем — пачка апельсинового сока и хрустальный фужер с ограненными стенками.

Сергея томила жажда. Он потянулся за соком, однако движения его были еще неуверенные — неловко задел фужер и тот упал на стол. Где-то раздались шаги. И каково же было его удивление, когда в вошедшем в комнату человеке он узнал Одинца. На нем был длиннополый махровый халат, на ногах мягкие бархатные шлепанцы.

— Саня, черт возьми, это сон или я уже на том свете?

— Мцыри, ты спал двое суток, я уж думал, что ты впал в летаргический сон, — Одинец, подойдя к дивану, обнял приподнявшегося с подушек друга. — Ох, Серый, никогда не думал, что жизнь так прекрасна и удивительна…

— Рассказывай… Чудес не бывает, поэтому объясни толком, как мы сюда попали и что это за хата?

Одинец подошел к секции и открыл дверцу бара. Вернулся с бутылкой водки.

— Сначала выпьем за встречу, а потом — рассказ…Но тебе Мцыри, пока ты еще не очухался, я налью самую малость…Для прививки…

Карташову хотелось курить, но ему еще больше хотелось узнать о событиях, которые произошли без его участия.