Становление (СИ) - Старый Денис

— Тут я проиграл сражение, но война ещё не проиграна, — сказал Ага Мухаммед-хан Коджар и направил своего коня прочь.

Шах решил прорываться со стороны, ещё ночью бывшей тыловой. Там не было мощной артиллерии, а пехотные каре расформировались, и теперь русские солдаты, произведя выстрелы, устремились в штыковую атаку. Появились бреши, через одну из них и собирался прорваться шах.

Ага Мухаммед-хан, окружённый своими верными телохранителями, скакал внутри построения, более похожего за развёрнутый в обратную сторону полумесяц. Русские стреляли, умирали верные воины шаха, а правитель всё ещё стремительно убегал с поля боя. В голове правителя роились мысли о мести, он ещё самолично будет сдирать кожу с русских, пришедших на чужие земли и нарушивших уже сложившуюся систему.

*………….*……………*

— К бою! — кричал Ложкарь, обращаясь к своим военторговцам.

Прямо на обоз Военторга летела группа персидских воинов числом в пять десятков.

— Что ты будешь делать? Ну, не воевать же я сюда пришёл! — причитал Захар Иванович, спешно заряжая свой арсенал.

У управляющего Военторга было два штуцера, фузея, три пистолета. Ну, и четыре десятка конных казаков рядом расположились. О них-то и позабыл Ложкарь. Когда есаул Иван Ефимович Кондратов отправился на Дон, чтобы завести полученное за работу добро, казалось, что все казаки отправились домой. Но, нет, прибыла сотня, да и оставалось ещё три десятка станичников, и вот они сейчас также изготавливались к бою.

— Вашбродь, так это… Пальнёте по ним, а мы в сабли возьмём, да с десяток пик имеем, — предложил пожилой казак, имя которого Ложкарь так и не удосужился запомнить.

Время шло уже на секунды, потому Захар Иванович только кивнул и сам изготовился к бою, взяв первый штуцер. «Тыщь, ты-тыщь», — загремели выстрелы, и персидские всадники стали падать один за одним.

— Вперёд, браты! — закричали казаки и рванули в атаку.

Персидские всадники не собирались вступать в бой, было очевидно, что они избегают встречи с казацкими саблями.

Ложкарь уже разрядил один штуцер и промазал. Далековато были персы. Но Захар Иванович всё же взял второе нарезное ружье и прицелился. В его поле зрения попал один всадник, кажущийся более остальных разодетым в богатые одежды, а ещё он был просто на великолепном коне. Мелькнула мысль, что нельзя убивать коня, за такого скакуна можно выручить может и тысячу рублей или больше, красивое и выносливое животное, быстрое, словно ветер.

— Ох, ты ж, пошёл на службу… Воюю больше, чем торгую, — причитал Ложкарь, делая упреждение.

— Тыщь, — прозвучал выстрел, штуцер лягнул в плечо, а пуля от русской винтовки, созданной на Тульском оружейном заводе, ударила в спину персидского шаха.

Ага Мухаммед-хан вывалился из седла и кулём упал на землю. Сперва не было видно, что с ним, может, и жив остался. Но поднятая пыль оседала, а тело правителя Ирана оставалось недвижимым.

Глава 19

Глава 19

Петербург

5 декабря 1896 года (Интерлюдия)

На Дворцовой площади у Зимнего дворца бушевала непогода, насыпал снег, завывала метель, но негде было и яблоку упасть, столь много людей пришли к Зимнему дворцу. Щурясь от летящего снега и холода, два гвардейских полка, Семеновский и Преображенский, мужественно выдерживали смотр государя. При этом, мальчишки и почти младенцы, которых держали на руках их дядьки из старых солдат, мужественно, наравне с офицерами переносили тяготы непогоды. Впрочем, иного выбора у них и не было.

Между рядами гвардейцев вышагивал император, злой, возмущенный. Невысокий человек с задранным к верху носом мог показаться нескладным, от того комичным. Вот только смеяться никто не спешил. Маленький человек обладал огромной властью.

Павел Петрович был сейчас способен на самые безумные поступки. И об этом знали все собравшиеся, поэтому прятали свои глаза, стараясь ни коим образом не привлечь внимания императора. Люди знали, что нынче происходит крушение системы, которая так складно накладывалась на вольный дух дворянства и создавала возможности быстрого роста по карьерной лестнице для любого отпрыска знатного рода, вне зависимости от того, насколько этот мальчик способен к службе и образован.

Все дело было в том, что государь потребовал полного смотра самых прославленных гвардейских полков России. Мало того, император повелел предоставить ему списочный состав семеновцев и преображенцев. И воля императора звучала не двусмысленно: «Всем офицерам и нижним чинам Преображенского и Семеновского полков, окромя рядовых, надлежит явиться на смотр. Кои, кто не явится, так исключить из гвардии». Вот и явились, частью дети или даже младенцы.

Павел Петрович прекрасно знал о положении дел в гвардии. Не был для него новостью тот факт, что в знатных семействах записывают своих отпрысков в гвардию, порой, когда мальчики еще не умеют и разговаривать. Ревнителю порядка в армии, которым являлся Павел Петрович, такое положение дел категорически не нравилось. В гвардейских частях существовала сущая кадровая яма, когда половина сержантов и прапорщиков вовсе не несла службу.

Безусловно, для знати было выгодно записать своего только недавно рожденного сына рядовым в гвардию, чтобы годам к пятнадцати-шестнадцати условный «Трубецкой» пришел в гвардию уже подпоручиком, порой, даже и поручиком. Вот эти малые дети сейчас и стояли на морозе, формально выполняя волю государя. Они же явились на смотр⁈ Все согласно списку.

Павел Петрович знал о таком положении дел, но эмоций своих сдержать не сумел, оттого приказал разжаловать высших гвардейских офицеров, мало того, государь еще и кричал на разрыв голосовых связок на самих генералов. Не привыкшие к подобному обращению, высшие офицеры пыхтели, тяжело вздыхали, краснели, или бледнели, но неизменно терпели, сжав кулаки. Государь — самодержец, перечить ему нельзя, даже когда сильно хочется.

И лишь спокойный уравновешенный голос, входящего в силу генерал-губернатора Санкт-Петербурга Петра Алексеевича Палена, хоть как-то смягчал гнев императора, который, судя по настроению, мог отправить гвардейцев в Петропавловскую крепость или пешком в Сибирь. Пален успешно исподволь переадресовывал внимание государя и вовремя его отводил от наиболее знатных персон военной элиты. Тем самым Петр Алексеевич здесь и сейчас зарабатывал себе немалые политические дивиденды. Ему будут благодарны, его, рижского губернатора, быстро примет Петербург, он станет вхож в любые дома города на Неве.

— Я благодарен вам, Петр Алексеевич, за то, что помогли мне сдержаться, — говорил император, когда он в сопровождении Палена, Безбородко и Ростопчина уже направлялся в совещательную комнату Зимнего дворца. — Признаться, был готов всю гвардию маршем отправить прямо в Сибирь.

В зале, который отвели для императорского Совета уже должны были ожидать государя многие из вельмож империи. В таком расширенном составе Павел Петрович еще не проводил совещания, но Пален смог его убедить в необходимости подобного формата. Есть один вопрос, но очень важный, при этом, скорее для самого императора, но в меньшей степени для России. Пока еще не было понятно, как круто может повлиять на внешнюю политику Российской империи то, для чего Павел Петрович и собрал Совет. Нынче все выглядело, как очередная блажь государя.

Петр Алексеевич Пален начинал необычайным образом влиять на императора. Казалось бы, он говорит те же слова, поступает схожим образом с иными вельможами, но Павел его слушал более остальных. Хитрый и изворотливый Пален сумел показать себя нейтральным человеком для всех политических группировок и продемонстрировать отсутствие стремлений, как создавать свою партию, так и примкнуть к чьей-либо. Редко, но такое бывает, что люди у власти умудряются уживаться со всеми.

Павел зашел в зал, где был поставлен большой овальный стол, и окинул собравшихся взглядом. Четырнадцать самых близких к трону людей преданно смотрели на своего императора. На самом деле здесь были все, кого Павел приблизил. Может быть, только Гаврила Романович Державин лишь сохранил свой статус или немного его снизил после воцарения нынешнего императора, иные же получили еще больше власти именно благодаря восшествию на престол Павла Петровича.