Аэропорт - Сергей Лойко

— Я сам тебе должен, Шамиль, — крикнул в ответ Алексей, присев над воронкой в метре от лица Бараева и показав тому свою кисть без мизинца и безымянного пальца. — Прости, что убил твоих родных. У меня не было выбора.

Бараев узнал его, зарычал, стал тянуться рукой к автомату, но достать не мог. Алексей встал и повернулся спиной, собираясь уйти.

— Жюрналыст, жюрналыст, я тибэ тайну сыкажу! Сыкажу, кто дома в Москве взорвал, жюрналыст! — зарычал Бараев ему в спину.

— Это и так всем известно, — Алексей остановился, вернулся к краю воронки.

— Нэт, нэт. Ты нэ понял, брат. Я скажю, кто прыказ отдал, кто заказал, скажю, брат, а?

— Это больше никому в мире не интересно, — сказал Алексей, поднял автомат и короткой очередью выстрелил главарю бандитов и офицеру МВД России в лицо.

Степан был против того, чтобы его попытались спасти. Он хотел остаться с «пацанами».

— Я тобi наказую залишити мене тут[198], — сказал он Алексею.

—Ты мне ничего приказать не можешь, Степа, — сказал Алексей. — Я не твой подчиненный. Ты должен жить, Степа. Подумай о Нике. Она мне не простит, если я тебя не вытащу. Скерцо останется на хозяйстве с пацанами. У него на всех есть лекарства. Они с ним дождутся помощи. Ты только будешь мешать ему и сам умрешь через пару часов.

Степан закрыл глаза. Скерцо взвалил его на плечи Алексею. Степан обхватил рукой его шею, и Алексей в сгустившемся сумраке, с автоматом на груди, понес свой крест через взлетку.

Их, казалось, никто не замечал. Алексей шел медленно, понимая, что, если он споткнется и уронит Степана, ему его больше не поднять.

Степан то терял сознание, то приходил в себя. Алексей чувствовал это по его руке у себя вокруг шеи.

Алексей, несмотря на свою хорошую физическую форму, не смог бы не отдыхая пронести Степана, да еще и в бронежилете пятьсот метров. Поэтому, как только они поравнялись с первым сгоревшим танком, Алексей положил Степана на броню, а сам сел на колени рядом внизу, пытаясь отдышаться.

— Слышал вот этот анекдот? — на чистом русском вдруг заговорил Степан. — Значит, командир несет раненого бойца на себе с поля боя и рацию за спиной, ну, целый ящик тяжеленный такой, как раньше, с антенной. Раненый стонет: «Брось, командир, брось». Тот шмяк его на землю. Раненый стонет: «Да не меня, командир, а рацию!».

Оба засмеялись, как могли, один — превозмогая боль, другой — усталость.

— Зачем мы вообще защищали этот Аэропорт? - спросил Степан. — Кому это нужно было? Смысл, б...дь?

— Вам это нужно было, — ответил Алексей. — Потому и защищали. Должны же были украинцы хоть что‑нибудь защитить, вот вы и защитили. Жаль только ребят.

«Размен не равноценный, даже если один к десяти, — подумал Алексей, вставая и поворачиваясь спиной к Степану на броне. — Россия избавляется от своего человеческого дерьма, от шлака, от мусора. А Украина теряет свою элиту. Своих лучших парней».

— Жаль — не то слово, — Степан продолжал говорить по-русски. — Такие пацаны. Панас, Светик, Дракон, Профессор, Сергеич, Людоед, Чикатило, Паровоз, Тритон...

— А как ты хотел, Степа? Чтоб война и чтоб все живые?

— Я не хотел войны.

— Ты солдат, Степа, ты должен Родину защищать и — иногда умирать. Но не каждый день, конечно. Понимаешь?

— Понимаешь, когда вынимаешь, — прошептал Степан и замолчал.

Алексей снова взвалил его себе на спину, и тут его пронзила острая боль под левой лопаткой, будто иглу воткнули. Он почти сбросил Степана назад на броню. Даже не сел, а упал на бетонную плиту. Иглу резко вытащили, боль ушла.

«Наверное, повернулся как‑то не так», — подумал Алексей. Дыхание возвращалось к нему. Степан молчал. Опять без сознания.

Алексей поднялся на ноги и увидел их. Еле различимые в темноте, двое, крадучись, пригибаясь и оглядываясь, как тени, бежали по взлетке с сепарской стороны в сторону их танка. Свои? Чужие? Алексей перевел автомат на одиночные. Если придется стрелять, очередью позицию легче выдать. Вспышка дольше.

— Дядя Леша, это не наши, это орки, — прошептал у него над ухом Степан — он пришел в себя. — Помоги мне пистолет достать.

Бегущие были уже в десяти метрах, остановились, пригнулись. Услышали Степана?

— Восемь, — негромко крикнул один из них. Это был пароль. У киборгов уже трое суток паролей дня не было. Все были вместе. Значит, и правда орки.

— Четыре, — ответил Алексей. Паузу держать больше было нельзя. Тишина говорит больше слов. Вдруг угадаешь с ответом. Да и дополнительная доля секунды на реакцию.

Алексей не дал им этой доли. Он так и не узнал, угадал он пароль или нет. Он выстрелил два раза от корпуса. Одиночными. В головы. Оба упали. Один молчал, другой стонал. Алексей, не говоря ни слова, подошел к ним и с размаху прикладом размозжил голову тому, что стонал. Тот затих. На его груди шевелилась георгиевская ленточка, словно живая. Алексей вернулся к танку.

— Разведчики, — прошептал Степан. — Ты где так стрелять научился, дядя Леша?

— В тире.

— Ну-ну, — хмыкнул Степан. — Ты вообще журналист или кто?

— I am a bad guy, Styopa, — ответил Алексей по-английски. — A very bad guy[199].

— То‑то я смотрю, — прошептал Степан. Английского он не знал совсем.

Они еле добрались до следующего привала, сгоревшего БМП. Опять два раза кольнуло и отпустило.

Степан лежал на броне, смотрел на звезды. Алексей сидел на бетоне, прислонившись спиной к ледяному траку машины.

— Зачем ты спасаешь меня, дядя Леша? — начал Степан.

— Кто‑то же должен рассказать, как все было.

— Ты и расскажешь.

— Я говорить не умею. Только снимать.

— И стрелять еще, и кровь останавливать, и раненых выносить.

— Степа, помолчи. Тебе не нужно напрягаться сейчас.

— Хорошо, последний вопрос. Только поклянись, что не соврешь.

— Клянусь.

— Ты ж понимаешь, что мне конец. Скажи мне правду.

— Не понимаю, но скажу.

— Ты спал с Никой?

— Нет. Я уже говорил тебе.

Степан снова потерял сознание.

Оставалось еще метров сто. Алексею казалось, что он уже различает в темноте очертания метеостанции. «Теперь главное, чтобы свои не подстрелили», — подумал он.

Снайпер Шакал замерзал в своем логове. Он выложил его двумя «отжатыми» тулупами, и все равно холод был собачий. Приложился еще раз к прицелу с тепловизором и увидел идущий живой крест.

«Так-так-так, работаем, Сережа, — сказал он сам себе, потер руки, подул на них. Охотничий азарт возвращался к нему. Прицелился. Поднял голову. — Слишком просто. Слишком тупо. Не спортивно, Сережа. Дай ему шанс, как оленю. Выстрели ему в броник. Если не пробьет, пусть идет себе, герой. На этом расстоянии — пятьдесят на пятьдесят».

Выстрел. Пуля снайперской винтовки Драгунова диаметром 7,62 мм прошла между двумя пластинами бронежилета на боку, пробила насквозь оба легких и застряла в краю передней пластины на выходе. Живой крест упал. До метеостанции оставалось пятьдесят с лишним метров.

«Ну вот, теперь сотый, и по-настоящему», — сказал сам себе снайпер Сергей, поцеловал холодный прицел, стал собираться, и тут небо над метеостанцией высветилось зеленой ракетой. Это Степан, придя в сознание от удара о бетон, выстрелил из своей ракетницы и снова отключился.

Ника сидела у кровати Алексея в военном госпитале в Днепропетровске. Степан в соседней палате еще не отошел от операционного наркоза. У Алексея кровопотеря была меньше. Его должны были оперировать через несколько минут. Ника похудела, осунулась за эти восемь часов, что ехала в машине из Киева. Ей позвонил комбриг и сказал, что Степана и известного американского журналиста везут из Песок в госпиталь. В тяжелом состоянии. Но надежда есть, как ему сказал врач.

Алексей пришел в себя, улыбнулся Нике, потом протянул ей руку и разжал ладонь. Там лежала флешка. Ника взяла ее, положила в сумочку.

— Не отдавай в газету, — тихо-тихо, будто выдохнул, прошептал Алексей, — покажи людям.

— Ты сам покажешь, — ответила Ника и больше уже не могла сдерживать слез.

В палату заглянула строгая медсестра.

— Прощайтесь. Сейчас повезем в операционную, - сказала она и снова закрыла дверь.

Ника наклонилась над Алексеем, поцеловала его в запекшиеся губы и сказала:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Мальчик мой седой. Мальчик мой...

Вошли врачи и медсестры. Алексея стали увозить. Он был в сознании. Ника держала его за руку до последнего. Перед тем как она отняла руку, Алексей улыбнулся ей, как тогда, в самый первый раз, ночью в кафе «Мафия» на Европейской площади в Киеве, а потом еще и подмигнул. Ника перешла в палату к мужу. Тот был без сознания. Ника беззвучно рыдала, уткнувшись лицом в матрас в ногах его кровати, стараясь не касаться раненых ног.

Через полчаса в палату заглянул профессор-хирург, попросил ее выйти в коридор.