Не все мы умрем - Елена Гордеева

Об этом думала Евгения, неспешно бредя по красной аллее.

«Красная аллея. Кровавый след». — Она про себя усмехнулась.

Увидев свободную скамейку, села, положила ногу на ногу, сняла темные очки и сощурилась на яркое солнце, висящее в листьях старой липы.

Евгения пришла на то самое место на Гоголевском бульваре, где встретила Германа в первый раз. Открыла том. Птички щебетали над ней, под ногами крутились голуби, но она не читала Канта, а сосредоточенно думала, глядя на первую страницу: поймет ли Ежик, что она зовет его? Должен понять! Ведь нашел он у нее в квартире дискету с Болотовой — догадался! И сейчас догадается. Он же сообразительный. Ей надоело смотреть в книгу, она откинулась на спинку скамейки и стала искать глазами наружку Соколова.

За ней можно наблюдать отовсюду. Евгения сидела спиной к «Пентагону» — и оттуда можно вести наблюдение, из бокового переулочка. А возможно — прямо из домов напротив. Зашел в подъезд — и смотри в окно сколько душе угодно. От метро, пожалуй, далековато будет, а вот из-за памятника Гоголю очень даже удобно.

Из-за памятника, решила Евгения. Да и сам памятник словно поставлен здесь надзирать. Стоит, высматривает что-то. И вообще, он не столько на Гоголя похож, сколько на Отца народов. Когда его поставили? То ли в пятьдесят втором, то ли в пятьдесят третьем году? Все правильно: генералиссимус Гоголь. И пусть он не на нее смотрит, но Евгении казалось, что генералиссимус и затылком, и с того света все видит, что на этом делается.

Стрельнув глазами по сторонам, Евгения приоткрыла дипломат и сунула в него томик Канта. Времени прошло достаточно много, скоро должен появиться Ежик. Тут она занервничала. «Предупредили ли его, что за ней следят?»

«Он сам знает», — успокаивала себя Евгения.

«А если он не приедет? Вдруг с ним что-нибудь случилось в парке?»

«Это ты — дилетант, а он профессионал», — уговаривала саму себя она.

«А если он обиделся за парк?»

«Большей глупости придумать трудно!»

«Как Ежик к ней подойдет на виду у наружки Соколова?»

«Господи! Да он лучше тебя знает как».

Евгения спрашивала, отвечала и незаметно посматривала на часы. Без пятнадцати два.

Герман подъехал через десять минут.

— Где? — спросил он наружку.

— На первой скамейке от памятника Гоголю. Сидит женщина с ребенком, и он рядом, вроде как с ней.

Выйдя из того самого «Москвича», на котором чуть не протаранил бетонные надолбы в парке, Герман направился к первой скамейке.

Евгения заметила Ежика, когда он садился между женщиной и молодым парнем. Слегка наклонившись к нему, Герман сказал:

— Я от Соколова. Пойдем.

Двое встали. Евгения растерянно провожала их глазами, пока они не скрылись в Малом Афанасьевском переулке.

Важнейший раздел базовой техники восточных единоборств — искусство воздействия на болевые точки. Но что может знать об акупунктуре современный молодой человек с накачанными бицепсами, маленькой головкой, как у диплодока, и кулачищами размером с пудовые гири? Черный пояс по карате от двудумности не спасает! Пока его головной мозг соотнесется с его спинным мозгом, пока они посовещаются между собой, пока решат, что делать, — карате уже не нужно.

Из семисот чувствительных точек на теле человека Герману понадобилась всего одна, чтобы незаметно отключить каратиста и запихнуть его в машину, и еще одна, чтобы безошибочным проникающим ударом полностью его парализовать. То есть после второго контакта молодой человек в себя пришел, но сказать что-либо, а тем более сделать — не мог. Полный паралич!

Евгения не отрывала взгляда от дома, за которым скрылись двое мужчин. Прошла всего минута, показавшаяся Евгении вечностью, и из-за угла появилась коротко стриженная голова Ежика. Она с облегчением вздохнула.

Он шел прямо к ней и улыбался; улыбка эта напомнила Евгении изваяние Будды точь-в-точь с такой же гримасой вечности.

— Слушаю. — Он опустился на скамейку рядом с ней.

Евгения сделала вдох поглубже и открыла дипломат.

Герман глянул, хмыкнул и спросил то, что должен был подумать на его месте любой нормальный человек:

— Кого?

Он предположил, что господина Авдеева. И был не прав.

Евгения лишь на секунду прикрыла глаза и ответила так же кратко:

— Меня.

Евгения внутренне сжалась, ожидая его реакцию. Взор ее был устремлен в пространство впереди; она видела лавочку напротив, за ней деревья, за деревьями ограду, проезжую часть, по ней медленно ползли машины, дальше дом — она все видела и ничего не видела. От сильного волнения перед глазами стояла голубоватая пелена, и предметы теряли четкость очертаний. Она напрягала зрение, пытаясь прояснить изображение, от напряжения глаза покалывало, и в них рябило, как от бликов на воде в солнечный день.

Герман с нескрываемым любопытством смотрел на молодую женщину, сидящую рядом, и пока кое-что не понимал.

— Если спрыгнуть с Крымского моста, то получится на-амного дешевле, — вдруг сказал он.

От неожиданности она вздрогнула, но в следующее мгновение Герман заметил, как дернулся уголок ее губ, и Евгения Юрьевна призналась:

— Я хорошо плаваю.

Голова молодой женщины повернулась к нему, на ее лице блуждала улыбка. Не только на губах, отметил про себя Герман, а в целом на лице. Улыбка касалась то глаз, и в них появлялось невозможно лукавое и в то же время детское выражение, то спускалась на щеки, и они розовели, то морщился кончик носа, потом растягивались губы, обнажая стройный ряд ровных белых зубов, и под конец, когда все это исчезало, заострялся подбородок и выгибались брови.

— Я не спрашиваю, что вас интересовало в архиве Мокрухтина. — Евгения торопливо открыла свою сумочку, понимая, что времени у нее немного. Герман внимательно следил за движениями ее рук. — Да это и не важно. Вы, я так думаю, сами не знаете — что. Вернее, вам кажется, что знаете, — тараторила она и копалась в сумочке, пока не нашла то, что искала. — Вот. — И она протянула Герману фотографию могилы Соколова. — Вот что вас должно было интересовать.

Взяв снимок, Герман сузил глаза, вглядываясь в микроскопическое изображение на памятнике.

— Когда копию этого снимка вместе с фотографией Болотовой получил некий Соколов Михаил Михайлович, который возглавляет службу безопасности Банка развития столицы, то прокурора не стало.

Герман только кивнул: все понял.

— Если вы поможете мне, то я помогу вам, — закончила Евгения.

«Очаровательно!» — единственное, что подумал Герман.

— А Авдеев?

Зеленые глаза Евгении округлились настолько, что казалось, заняли пол-лица: как он узнал про Авдеева? Она попыталась вздохнуть — и не получалось, мышцы не слушались ее, и грудная клетка не хотела расширяться.

Герман сжалился, — да и кто бы не сжалился над таким очаровательным созданием! — сначала он ласково, даже любовно, погладил мочку ее ушка, а потом резко надавил — и рефлекторный зажим прошел.

Отдышавшись, Евгения еще некоторое время терла мочку левого уха, но ощущала не свои пальцы, а будто его, и поражалась такому обстоятельству. Потом осторожно покосилась на голубоглазого мужчину. Он смотрел на нее не отрываясь, теперь глаза в глаза. Они еще чуть-чуть побуравили друг друга взглядом.

— Что вы так на меня смотрите? — не удержалась Евгения.

— Гипнотизирую.

— Ну и как?

— Пока никак, — констатировал Герман с сожалением. — Если бы удалось, все было бы намного проще. — Он знал, что определенный тип людей гипнозу не поддается. И надо же такому случиться: Евгения Юрьевна принадлежала как раз к этому типу. — Ну так как все-таки Авдеев?

— Авдеев? — Она опять размышляла, и, поняв, что домой возврата нет, что ее жизнь полностью зависит от мужчины со смеющимися глазами, в которых, кроме властности, иногда мелькает обыкновенная человеческая жалость и сострадание, Евгения сдалась: — Только что я убедила Соколова, что об архиве Мокрухтина лучше всего порасспросить господина Авдеева.

Герман не выдержал и прыснул.

— Вам смешно? А мне страшно. От Авдеева он вернется ко мне. Потому что у Авдеева нет архива и никаких денег он не получал на скамеечке Гоголевского бульвара. И вы об этом знаете. Авдеев будет стоять на своем даже под пыткой, даже на смертном одре. И тогда Соколов поймет, что Авдеев здесь ни при чем, его просто подставили. Кто? Тот, кто ему описал приметы Авдеева, то есть я. И он придет ко мне. И если я даже верну Соколову архив, в живых он меня не оставит, потому что я проникла в его тайну. Помогите мне исчезнуть, понарошку умереть, и я помогу вам найти второй тайник Мокрухтина, пока на него не вышел Соколов. Если вам мало денег, я знаю, где и как взять еще миллион. Надо только найти второй тайник — и деньги ваши. Неужели вам мало миллиона? — Она выжидательно смотрела на Германа, ее взгляд умолял.