Революция 2. Начало - Александр Сальников

Тонкое стекло разлетелось брызгами мелких осколков и химиката. Воздух разом поменялся. В купе запахло грозой и эфиром.

Бес шумно выдохнул и выудил из торбы колпак прорезиненной ткани. Ловким движением он натянул до самых плеч газовую маску и подвязал под подбородком.

Запах ударил Соломона по ноздрям и проворно забрался в легкие.

Шломо хотел закричать, но губы уже не слушались. Лютый озноб пробежал по коже. Она разом онемела. Сраженный параличом Шломо грохнулся об пол, будто полено.

Керенский дернулся, захрипел и замер в кресле.

Похожий на уродливую свинью Бес отер блюдца целлулоидных очков и юркнул к столу.

Холод проникал глубже, пожирая Соломона. Жилу за жилой, мышцу за мышцей превращая его в ничто.

Бессонов проворно обшарил френч застывшего Керенского и вытащил из внутреннего кармана артефакт. Орел исчез в кармане его пальто.

Когда холод полностью поглотил Соломона, Бессонов склонился над компаньоном. Поводил рылом, а потом уцепил за воротник и натужно поволок к тамбуру.

Дверь в купе хлопнула. Бессонов пристроил Соломона на полу возле подножки

— Сейчас я отцеплю вагон, — едва разобрал Шломо сквозь грохот колес. — Минут через пятнадцать его хватятся.

Лязгнула сцепка, и вновь принявший человеческий облик Бессонов присел над старинным компаньоном. В руках он держал шприц.

— Так что сильно тут не залеживайся, — грустно улыбнулся Бес, выковыривая воск из ушей.

Укола Шломо не почувствовал. Ледяной панцирь надкололся над сонной артерией и пошел огненными трещинами. Неслышимое до того сердце гулко бухнуло.

Бессонов тронул его шею. Нащупал пульс. Хмыкнул довольно:

— Границу переходи один. Машину я заберу. Дело у меня еще осталось, Шломо, — печально добавил Бес. Хотел сказать еще что-то, но лишь пожевал губами и скрылся из виду.

— Бе-е-ес! — рвался из Соломона гневный крик, но выходил лишь тягучий хрип.

Он сделал титаническое усилие и повернул голову.

Бессонов задумчиво смотрел вслед удаляющемуся поезду.

— Ты зла не держи, Соломон, — не глядя, проронил он. — Когда-нибудь ты поймешь меня, мой друг. Очень на это надеюсь.

Шломо молчал. Мысли китайским фейерверком взрывались в голове, но произносить их не было сил.

— Шляпнику передай, пусть не жадничает, — вынырнул из раздумий Бессонов. Забрал у Шломо парабеллум и вложил в ладонь Саламандру. — Один к двум — это честный обмен.

Бес опустил подножку и встал на ступени.

— Прости, Соломон, — едва слышно произнес он.

И прежде, чем выпрыгнуть из тамбура в ночную темень, добавил:

— По-другому я не мог.

Вагон тихо катился по рельсам. Соломон сжимал в кулаке Саламандру и чувствовал, как по щеке его катится слеза.

Бессонову было жарко. Пот щекотливыми ручейками катился по вискам, забирался в бороду, бежал по спине. Истопники знали свое дело.

Талевские бани оказались единственным укромным заведением, исправно работающим в еще не оправившемся от хаоса Петрограде. Жар от парилки проникал в предбанник, наполняя полукруглое помещение особым запахом. Ароматом, напоминавшим Евгению Степановичу о детстве.

Бессонов вытер со лба пот и аккуратно расстегнул верхнюю пуговицу пальто. Шашки, примотанные к груди и животу, казалось, набухли от пота и стали тяжелее.

Стараясь не потревожить полные «гремучим студнем» контейнеры, Евгений Степанович вынул из кармана часы. Старик запаздывал уже на пять минут.

Бессонов бросил раскрытую луковицу брегета на столик, прислонился спиной к жаркой стене и прикрыл глаза. Время шло. Звук убегающих секунд изматывал нервы.

Вдруг в коридоре послышались шаги, и дверь без стука отворилась. Бессонов встрепенулся, но вместо знакомой лысины и бороды наткнулся взглядом на широченную грудь в черном бушлате. Пулеметные ленты крест-накрест перетягивали ее. Ниже обосновался флотский ремень, за который были заткнуты три гранаты. На боку моряка в деревянной кобуре висел маузер.

Бессонов поднял глаза. Губастый и лупоглазый чухонец хмурил брови. На рыжей макушке волшебным образом держалась лихо заломленная бескозырка. «Петропавловск» успел прочитать Бессонов золотые буквы на ленте.

Ряженый матрос окинул взглядом предбанник. Удовлетворенно причмокнул и сделал шаг в сторону.

— Прошу прощения за задержку, — прокартавили из коридора, и в комнату влетел Старик. — Чертовски трудно найти мотор, не привлекая внимания!

Бессонов нахмурился. Финский головорез никак не вписывался в задуманный тет-а-тет.

— А чего пулемет не захватили? — ухмыльнулся Бессонов.

Старик скинул на лавку пальто и поправил галстук модной в Австрии гороховой расцветки. Глаза его задорно сверкнули.

— Обождите в коридоре, товарищ, — кивнул он чухонцу.

Финн напоследок смерил взглядом Бессонова, вынул маузер и скрылся за дверью.

— Ну, здравствуй, Бес, — присел напротив Старик. — Сколько лет!

Бессонов отлепился от стены и подался вперед:

— Может, покончим с этим без прелюдий?

— Даже чаю не попьем? — хохотнул Старик, но тут же взгляд его сделался острым, как лезвие золингеновской бритвы. — Принес?

Бессонов положил в центр стола завязанный узлом носовой платок.

— Теперь все? — просипел он.

Лицо Старика разгладилось. Взгляд потеплел. Глаза снова сделались живыми и прищурились.

— Квиты, — подтвердил Старик.

Бессонов медленно, стараясь не делать резких движений, поднялся с лавки. Уже перед дверью он обернулся:

— А твой балтийский приятель мне в затылок не выстрелит? А, Старик?

Тот возился с узлом.

— Ну о чем ты, Бес? — поднял он голову и спрятал улыбку в бороду. — Ты же знаешь, я слово свое держу. Квиты — значит, квиты.

Бессонов, не прощаясь, вышел.

Дверь в предбанник затворилась.

Владимир Ильич жадно разглядывал вожделенный трофей. Серебристая фигурка Орла была на ощупь холодной. Мелкие ледяные иголки тихонько покалывали потную кожу ладони.

Ленин завернул артефакт в платок и сунул в кармашек жилета.

— Молодцом, Бес, — уважительно хмыкнул Ильич. — Думал, не потянешь. А ведь таки справился! Молодцом! — повторил он и надел пальто. — Архивовремя!

До Первого Всероссийского съезда Совета рабочих и солдатских депутатов оставалось меньше недели.