Флорис. Любовь на берегах Миссисипи - Жаклин Монсиньи

Растроганная Батистина заморгала глазами. Она была готова удержать отважного капитана от его безумного поступка, но тот уже выбрался из укрытия. Выпрямившись во весь рост, он насмешливо закричал.

— Эй, дикари… мерзкие обезьяны… ха-ха! Сюда, ко мне, сейчас вы увидите, как умеют умирать баски!

Разрядив оба своих пистолета и поразив бросившихся ему наперерез индейцев, капитан д’Эчепарра быстрее ветра помчался к рощице, раскидывая по дороге пытавшихся его задержать врагов.

— Йехааа! Ррраа!

Вождь Пом Бланш потрясал копьем, призывая к себе своих соплеменников. Он не мог допустить, чтобы его смертельный враг бежал из-под самого его носа. Бросив добивать раненых, до самой последней секунды пытавшихся сопротивляться, индейцы бросились в погоню за капитаном. Д’Эчепарра же, добежав до опушки, внезапно остановился и повернулся лицом к преследователям. Капитан дрался как одержимый. В ужасе Батистина увидела, как сразу несколько копий вонзились капитану в грудь, но он все еще держался на ногах и продолжал сражаться. Батистина поняла, что настал ее час. Индейцы скопом набросились на капитана и теперь с кровожадной радостью терзали тело своего врага, отдавшего приказ поджечь их селение. Натчезы вошли в раж, их неудовлетворенная честь требовала еще крови, добычи и скальпов.

Батистина быстро скинула тяжелую верхнюю юбку, оставшись в одной легкой нижней юбке. Проскользнув между ног коней, она пустилась бежать. За ее спиной раздавались дикие крики, но она не оборачивалась и мчалась вперед, подгоняемая страстным желанием выжить.

Когда на землю спустилась ночь, Батистина наконец решилась слезть с дерева. Она сидела на толстой ветке и теперь сама не понимала, как ей удалось забраться так высоко. Ужас заставляет творить чудеса. Долгое время до нее долетали победные кличи натчезов, затем они смолкли. Батистина решила, что индейцы, прихватив с собой оставшихся в живых французов, вернулись к себе в селения. О том, какая участь уготована несчастным раненым, она предпочитала не думать. Дюйм за дюймом Батистина осторожно спускалась с дерева. Содрогаясь от малейшего шороха, она тут же прекращала спуск и надолго затаивалась среди листвы. Вспоминая, как в детстве она лазила по деревьям в парке Мортфонтена, Батистина, цепляясь за ветки руками и ногами, наконец, соскочила на мягкий мох. Руки и ноги ее покрылись глубокими ссадинами. Она обтерла их юбкой и попыталась сориентироваться. Ей нужно было определить, где находится река Алибасус. Бледный свет луны заливал лес. Услышав журчание воды, она пошла на этот звук. Внезапно где-то в вышине заухала сова; Батистину била дрожь. Нервы ее были напряжены до предела. Девушка упала на землю, зарылась лицом в мох и тихо зарыдала. Внезапно ей захотелось умереть — погибнуть, как погиб бедный баск; жизнь казалась ей скучной и омерзительной. Мысли ее снова обратились к Флорису. Она уже была готова обвинить его в том, что именно он бросил ее одну, голодную и умирающую от усталости в этом темном незнакомом лесу. Горько сетуя на свою судьбу, Батистина медленно пошла к ручью. Она умылась, напилась, вымыла расцарапанные руки и ноги и поняла, что просто умирает от голода. Нет, пожалуй, она зря думала о смерти, ей еще хочется пожить. Самое лучшее, что она может сейчас сделать, — это незамеченной вернуться в Новый Орлеан и там отыскать своих друзей. А там будет видно.

Батистина перебралась через ручей. Вспомнив, как Жанно учил ее находить путь по звездам, пока «Красавица из Луизианы» медленно скользила по глади Мексиканского залива, она решила использовать полученные ею знания и отыскать направление по звездам.

Ранним утром Батистина все еще шла в юго-западном направлении. Она страшно устала, но продолжала решительно двигаться вперед; почва кругом была размыта проливными дождями, не прекращавшимися несколько дней подряд, и она шла, по щиколотку утопая в зловонной жиже. Ей попалось болото, сплошь заросшее камышом. Казалось, что в этой непролазной чаще еще ни разу не ступала нога человека. Ее лицо и грудь были исцарапаны острыми ветками. Внезапно Батистина остановилась, услышав чьи-то шаги. Не раздумывая, девушка легла на мокрую землю и затаилась. Сомнений больше не было: совсем рядом кто-то шел, насвистывая веселую песенку. Батистина прислушалась. Теперь до нее долетали обрывки строф:

Аз, приди, приди, приди!Гибель чувствую в груди!Кирие, кирие,Ни-за-за, триллиривос!Ясный свет очей твоих,Нежный звук речей твоих,Ровный ряд кудрей твоих,О, какая радость в них!Кирие, кирие,Ни-за-за, триллиривос!Алой розы ты алей,Белой лилии белей,Всех красавиц ты милей,Ты — краса души моей!Кирие, кирие,Ни-за-за…

Внезапно певец остановился. Это был рослый малый с обветренным крестьянским лицом и с золотистыми, как солома, волосами. При виде продиравшейся сквозь заросли Батистины его голубые глаза от удивления стали круглыми. Впрочем, растрепанная, оборванная и перепачканная болотной грязью Батистина могла поразить кого угодно.

— Простите, сударь… я… я… не могли бы вы… — начала девушка. Больше она ничего не смогла вымолвить и без чувств упала на мокрую траву.

23

— Эй, маменька, как там она?

— Да все еще не шевелится.

— Так и не проснулась?

— Право, нет, зато как дышит-то тревожно!

— Бедняжка!

— Твоя правда… но ты-то о чем думал, Вальмир, подобрал ее, а может, она дрянь какая-нибудь!

— Полно, маменька, это ж божье создание… да и вся она такая свеженькая и розовая…

— Это еще ничего не значит… Что тебе удалось узнать, Вальмир?

— Да похоже, что в поселке еще двое умерли от желтой лихорадки… значит, мало нам того, что, пока сюда добирались, всего настрадались… так теперь новое бедствие!

Уже несколько минут, как Батистина очнулась от своего тяжелого сна. Она слышала голоса, рядом с ней кто-то разговаривал, но она никак не могла понять о чем. Батистина приоткрыла глаза. Перед очагом хлопотала крепкого сложения женщина, ее седеющие волосы выбивались из-под безупречно белого чепца Спаситель Батистины сидел за столом из толстых круглых бревен, сделанным, судя по всему, им самим, перед ним стояла миска с супом. Вся остальная нехитрая мебель также была сделана его умелыми руками, включая распятие над камином. Полом в хижине служила утоптанная земля. Вся обстановка свидетельствовала о крайней бедности, однако все вещи, даже самые непритязательные, были тщательно вычищены заботливыми руками хозяйки.

Батистина лежала в алькове общей комнаты. Вкусный запах капустного супа приятно щекотал ей ноздри. Она привстала со своего тюфяка, набитого свежевысушенным сеном, и с очаровательной улыбкой произнесла:

— Здравствуйте!

— Ну, наконец-то! Солнышко на двор, и голубка проснулась. Как вам спалось? У вас ничего не болит, бедненькая вы моя?

Вытирая свои покрасневшие от повседневной работы руки о большой передник, женщина подошла к Батистине.

— О! Благодарю вас, мадам, я прекрасно себя чувствую… я просто немножко голодна! — помолчав, призналась Батистина.

Молодой человек тоже приблизился к алькову. В руках он держал наполненную до краев миску.

— Спасибо, сударь.

Батистина без лишних церемоний набросилась на горячую пищу. Со вчерашнего дня у нее во рту не было ни крошки, поэтому никогда еще суп (включая даже суп самого короля, тот самый знаменитый суп с деревянной ложкой) не казался ей таким восхитительным кушаньем. Словно голодный котенок, она залпом проглотила его под одобрительными взглядами хозяев.

— Не хотим ли мы еще капельку? — с доброй улыбкой предложила хозяйка. Батистина скромно покачала головой.

— Вы очень любезны, мадам, но мне не хотелось бы быть вам в тягость!

Румяный блондин расхохотался, а седеющая женщина вновь наполнила ее деревянную миску.

— Пустяки, мамзель, дорога торная, карета едет, не волнуйтесь! — дружелюбно успокоил ее молодой человек.

Батистина слегка прищурилась, чтобы поточнее понять смысл его слов. Возле нее вновь оказалась миска с дымящимся супом. Батистина опорожнила ее так же, как и первую. При этом она исподтишка изучала своих хозяев. Она догадалась, что ее подобрали бедные акадийцы, совсем недавно обосновавшиеся в колонии. Она была наслышана об их злоключениях, однако ей никогда не приходилось сталкиваться с этими людьми.

— Ну как, птичка, тебе полегчало? — любезно спросила женщина.

— О, маменька, оставьте ее, она пока еще тихими шажочками идет, еще не пришла в себя! — заявил юноша, садясь за бревенчатый стол.

— Нет, нет, уверяю вас, я прекрасно себя чувствую!

С этими словами Батистина завернулась в стеганое одеяло и попыталась встать. Она все лучше и лучше понимала простонародный выговор и образный язык своих спасителей. Так, вероятно, говорили во времена славного короля Генриха IV. В пансионе монахинь-урсулинок для девиц благородного происхождения и после, в Версале, Батистина никогда не слышала такого говора, зато в деревнях вокруг Мортфонтена не только крестьяне, но и отпрыски обедневших дворянских семейств, насчитывающих не один десяток славных предков, сохраняли такой язык, являвшийся, возможно, самым чистым французским языком, на котором исстари говорили в королевстве. Но Батистину не интересовали лингвистические тонкости. Она просто хотела поговорить с приютившими ее людьми и узнать от них, во-первых, куда она попала, а во-вторых, что происходит вокруг.