Фебус. Недоделанный король - Старицкий Дмитрий

– Да будет мне свидетелем Бог, что я не отклонялся от истинной веры, – подняв правую руку, торжественно произнес д’Альбре.

– Поклялись ли вы, сын мой? – спросил его францисканец.

– Разве вы не слышали, святой отец? – удивленно округлил глаза д’Альбре.

– Нет, я не услышал присяги, текст которой я вам продиктовал по вашей же настоятельной просьбе. Вместо этого вы опять виляете, играя формулировками. Если вы собираетесь дать такую присягу, как сейчас, чтобы избежать костра, то такая ваша присяга меня не удовлетворит. Сколько бы вы ее ни твердили. Ни десять раз, ни тысячу. Ибо вы – еретики, взаимно разрешаете друг другу известное число клятв, данных в силу необходимости, а учитывая еще мое подозрение в том, что вы ложно принявший истинную веру маран, то… Кроме того, я имею против вас, как я думаю, свидетельства, расходящиеся с вашими словами. В таком случае ваши клятвы не спасут вас от костра. Вы только оскверните вашу совесть и не спасете свою бессмертную душу даже в очистительном огне. Но если вы просто сознаетесь в ваших заблуждениях, то к вам можно будет отнестись со снисхождением. Господь милосерден и церкви своей завещал быть такой же.

– Спрашивайте.

– Для начала поясните мне поведение ваших людей, которые перед лицом смертельной опасности и прямой возможности скорой встречи с Господом нашим не зовут к себе священника, чтобы исповедаться и причаститься Святых Даров, а требуют себе распутных дев и вина.

Склонив голову, д’Альбре удрученно молчал.

– Ну же… – подтолкнул его к откровению инквизитор. – Вам задали прямой и четкий вопрос. И вправе получить такой же прямой ответ.

Наконец обвиняемый, блеснув глазами, нашелся что сказать:

– Я об этом ничего не знаю. Меня держат в изоляции от моих людей. Я даже не знаю, правда ли это.

– Что ж, отдохните, сын мой, подумайте над нашей беседой. Она у нас не последняя, – пообещал инквизитор. – Уведите его.

Когда за миноритами, отконвоировавшими сеньора д’Альбре, захлопнулась дверь и секретарствующий при дознании терциарий сложил листы допроса на стол к инквизитору, поклонился ему и вышел, то и я вылез наконец-то из своей темной ниши.

– Как вам, сир, показались наши методы дознания? – спросил меня инквизитор, вставая.

– Впечатляют… – хрипло ответил я, так как во рту пересохло.

Я вдруг отчетливо осознал, что мои отточенные навыки социальной демагогии, выработанные жизнью в СССР, мне никак тут не помогут, окажись я на месте обвиняемого в этом самом трибунале. Мало каши ели начетчики и талмудисты от коммунизма, и грамотейки у них часто не хватало. Тремя цитатами из «классиков» можно было легко поставить их на место. А тут предо мной стоял матерый зубр, иллюзорно облаченный в тщедушное тело старика в серой рясе из грубой шерсти, подпоясанной простой пеньковой веревкой. А на деле – просто супербизон. И хотя я понимал, что мне сейчас продемонстрировали представительский мастер-класс, все равно впечатляло, внушало и продирало до пяток. По крайней мере, я не желал бы такого священника себе в духовники. Мне б кого-нибудь попроще. Не такого въедливого.

– Пойдемте, святой отец, промочим горло. Мне кажется, что сейчас это будет в самый раз, – предложил я.

– Вам не откажешь в проницательности, сир, – улыбнулся францисканец, вынимая из шкафчика в конторке кувшин и два кубка. – Присаживаться вам я не предлагаю, не взыщите, сир. Тут всего два сидячих места: одно для судьи, а другое – для подсудимого.

И разлил по кубкам легкое белое вино.

– Какие-нибудь предварительные выводы у вас уже имеются, святой отец? – спросил я, как только живительная влага оросила мою пересохшую гортань. – А то мне скоро уезжать на коронацию…

– Пускайтесь в путь спокойно, сир. Мы с утра занимаемся дознанием и уже установили, что свита д’Альбре впала в пелагианскую ересь, осужденную почти тысячу лет назад на Эфесском соборе. Не все из них, сир, не все… но многие. Остальные – заблудшие овцы, которые находились под их влиянием. А вот с самим их сеньором еще работать и работать. Он упорный, верткий, но что он еретик – я уже не сомневаюсь. Не может такого быть, чтобы свита была еретической, а ее сеньор – истинный католик. Судьба Раймонда Тулузского нам пример. Так что вы все верно сделали, сир, вызвав меня, а не стали с ходу рубить им головы по обоснованным светским обвинениям. Потому как ересь нужно вырывать с корнем по месту ее произрастания – в самой сеньории Альбре.

– У вас есть на то полномочия, фра Фаддей? А то пока я с кардиналом Педро решу вопрос о составе Святого трибунала на землях моей короны, и пока его состав утвердят на Ватиканском холме… Много воды утечет.

– Не беспокойтесь, сир, – улыбнулся старик, – у меня есть достаточные полномочия от инквизиционного трибунала Прованса служить здесь во славу Господнюю, пока Гасконь не имеет своей структуры Святого трибунала. Действовал же я на ваших землях, пока вы меня к себе не призвали, – развел он руками. – Неужели вы думали, что бывшие катарские провинции оставят без внимания и надзора?

– Я не слышал раньше о вашей деятельности.

– В том-то и разница в методах между нами и доминиканцами, что мы не стремимся поголовно запугивать население, облыжно обвиняя в ереси всех, кто просто запутался в своих мыслях по неграмотности или по чрезмерному умствованию. Часто достаточно только участливой беседы и последующего за ней покаяния, – улыбнулся старик – по-доброму так… – И мы не кричим на каждом углу о своих успехах, как доминиканцы. Не для славы земной трудимся, а для Господа нашего. Так что езжайте в Памплону и ни о чем не беспокойтесь, сир. Вы правильно выбрали себе капеллана гвардии. Обопритесь на него в трудную минуту, и отец Жозеф вас не подведет. И мы подставим посильное плечо.

Эпилог

Знамена, флаги, баннеры и вымпелы, красиво колыхаемые свежим ветром с гор, – зрелище величественное и незабываемое. Поневоле бодрящее. А еще попоны рыцарских коней – тоже цветные и гербовые. И налатники на всадниках также пестрые, как и перья на шлемах. Перья на султанах коней. И вся эта красочная разноцветная змея вползает узкой горной дорогой в серое Ронсевальское ущелье, на весь мир знаменитое тем, что здесь голоногие и простоволосые баски примитивным дубьем раскатали в тонкий блин закованную в сталь армию Шарлеманя. Мало того что поубивали горцы кучу славных паладинов во главе с воспетым пиитами идеалом рыцарства – Роландом Бретонским, так они и обоз умудрились разграбить со всей испанской добычей франков. Войсковую казну умыкнули и безнаказанно растворились в наступившей темноте.

А ведь ползет с нами и женский обоз во главе с дамой Мадлен, Дочерью Франции. Вдовствующей принцессой Вианской, Беарнской и Андоррской. И весь цветник ее фрейлин при ней. А уж слуг и служанок… Черные кареты расписаны розами с позолотой, а спицы колес выкрашены красным. На дверцах гербы. В этих каретах нет рессор и амортизаторов, зато в каждой печка стоит для комфорта дам и девиц, над каретами дым стелется, и кажется со стороны, что это паровозы ползут по горной дороге. Но кто тут паровозы видел?

Мой личный обоз по-прежнему занимает три фуры. Приучаю себя обходиться малым.

Все это многочисленное разноцветье среди унылого зимнего пейзажа на психику стороннего наблюдателя давит сильно, особенно если одних вымпелов рыцарских копий – полторы тысячи на фоне зимних гор. И большая часть их – баски. И все это мои вассалы.

Рыцари ордена Горностая.

Рыцари ордена Антония Великого.

Рыцари Фуа.

Рыцари Бигорра.

Рыцари Беарна.

Рыцари Марсана.

Рыцари Соль.

Рыцари Габардана.

Рыцари Кастельброна.

Рыцари Сердани.

Рыцари Грайи.

Рыцари Кастиойна.

Рыцари Гюрсона.

Рыцари Андорры.

Рыцари Нарбонна.

Рыцари Лотрека.

Рыцари Бискайи.

Рыцари Гипускоа.

И даже рыцари Арманьяка и Родеза, что фрондируют Луи Пауку и формально едут на турнир в Олите. А то, что вместе всеми с нами – так дорога всего одна.