Сказ о змеином сердце, или Второе слово о Якубе Шеле - Радек Рак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заснуть тоже долго не удавалось, мешало сознание, что на чердаке, прямо над головой, сидит пан Станислав Богуш, опутанный мертвыми лианами. Его присутствие вызывало беспокойство, сходное с тем, что возникает от затаившегося в темном углу паука.
Подыскивая какое-нибудь занятие, Викторин принялся рубить дрова. Слуги протестовали, но довольно тихо, прекрасно зная, что панским прихотям нельзя перечить. Впрочем, не было похоже, чтобы пан сегодня испытывал желание кого-нибудь обругать или выпороть, что было странно.
Когда пан Богуш порубил все, что следовало порубить, и ощутил приятную усталость в руках, он отправился еще и в конюшню. Там он расчесал все конские гривы и хвосты, хотя они вовсе не были спутаны, и вычистил копыта, хотя конюх сделал это до него. В прошлой жизни он не любил животных, но лошадиный запах успокаивал.
Викторин вернулся в усадьбу замерзший, вспотевший и пахнущий конюшней, но от паучьего беспокойства волосы по-прежнему стояли дыбом на затылке. Поэтому Викторин глотнул немного айвовой настойки и поднялся по крутой лестнице на чердак.
Пан Станислав сидели на прежнем месте, все такой же высохший, неподвижный и с горящими глазами.
– Ловко ты разделался с этим Винярским, – произнес он хриплым голосом. – Удирал, аж пыль столбом стояла. Герой, ветеран, чтоб ему пусто было. Таких героев при короле Стасе[27] со двора взашей гнали. А потом мы плачемся, что пруссак, русак и австрияк в Речи Посполитой хозяйничают.
Пан Станислав замолчали, тяжело и хрипло дыша.
– Ты мне не сын, – произнес он наконец.
Викторин не отрицал. Он сделал несколько шагов вперед, смерил старика взглядом. Сухие лозы хрустели у него под ногами.
– Может, и нет.
– Не делай из меня дурака. Я всегда узнаю своего сына. Хотя лицом ты даже похож, и я понимаю, почему во дворе все называют тебя его именем. Удивлен, ха? Ты думаешь, что раз я стар, то глух? Мне с чердака все слышно. Каждый шаг и каждое движение. Да я даже слышу каждый шорох твоих мыслей.
Старик снова остановился, захрипел и облизал потрескавшиеся губы. Продолжил он не сразу:
– Наверное, опять колдовство творится. В последнее время много этого колдовства. Ну, что? Теперь у тебя лицо стало настолько дурашливым, что я даже мог бы поверить, будто ты действительно Викторин. Расскажи только, что ты с ним сделал. Сын есть сын. Болван, бестолочь и сукин сын. Это он запер меня здесь. Но он все-таки сын.
– Я не знаю, что с ним случилось, – ответил Викторин-не Викторин после длительной паузы.
– Не знаешь. Что не врешь – вижу. Не знаешь. Но догадываться – догадываешься.
Викторин подошел ближе, присмотрелся получше. Колючие лианы не только окутывали тело пана Станислава, но и проникали вглубь тела. Кожа благородного пожилого господина напоминала кору, потрескавшуюся мшистую кору древнего дуба. А из уха торчала веточка; она даже успела выпустить листочки, но теперь все вокруг выглядело увядшим и осенним.
– Вам хорошо здесь, на этом чердаке? – спросил наконец Виктор.
– Не жалуюсь. Маленький короед завелся в левом колене, порой всю ночь глаз сомкнуть не дает. Но терпеть можно, а жить надо. Мошка иногда пролетит, паучок нитку спустит. Только дети не навещают, а могли бы. Так бывает в старости.
– Подождите. – Викторин развернулся и сбежал по крутой лестнице с чердака.
– Я-то подожду, а как же. У меня это хорошо получается. Уже больше года жду.
На этот раз пану Станиславу Богушу не пришлось столько ждать, потому что Викторин вернулся всего через несколько минут. На плече у него лежал топор. Тот самый, которым он давеча рубил дрова. Неторопливым шагом он подошел к старику, взвесил топор в руке.
Пан Станислав, хоть и давно одеревеневший и не вполне живой, побледнели и стиснули потрескавшиеся веки. Жизнь или нежизнь одинаково была ему мила.
Викторин ударил раз, ударил второй, рубанул сбоку и поправил с другой стороны.
– Готово. Вы свободны.
Пан Богуш-старший открыли глаза и огляделись. Вокруг валялись обрубки опутавших его сухих ветвей, и тонкие, как виноградная лоза, и толстые, как ветка старой яблони. Те, что вросли ему под кожу, скукожились, почернели, слегка задымились и через несколько мгновений отвалились сами собой.
Затем Викторин понес пана Станислава вниз вместе с его креслом на колесиках, в котором Нестор рода провел не один год. В тот день они вместе ужинали. Прислуга испугалась. Люди боялись старого одеревеневшего деда, о существовании которого в усадьбе все знали, но все же забыли. Боялись и пана Викторина, в котором что-то переменилось. Опыт многих хамских поколений ясно говорил, что перемены бывают либо к плохому, либо к еще худшему; а если что-то, на первый взгляд, меняется к лучшему, то рано или поздно это улучшение все равно встанет боком. Потому слуги боялись так, что даже перестали шептаться между собой.
– Хорошее вино, – заключили пан Станислав, выпив до дна бокал. – Хорошее, наше. Из-под Ясла.
Викторин ничего не ответил. Вкус у него остался хамским: он предпочитал водку. Но в панских домах пили вино, и он пил. Он пил и внимательно смотрел на пана Станислава, который не был его отцом. Он напоминал то ли Старого Мышку, то ли Плохого человека. Викторин не знал, хорошо ли это.
– Я вижу, что скоро здесь что-то переменится. – Глаза старого Богуша горели, как ивовая труха или как лампада у иконы русского святого. – О, многое переменится.
XL. О Викторинах и Якубах
Сказывают, что пан отличается от хама по рождению и по владению, но это не совсем так. Страх – вот главное, что их отличает. Быть хамом – значит жить в страхе, как заяц, прячущийся в поле на меже. Это значит утром бояться наступающего дня, а вечером – завтрашнего. Владеть немногим и бояться потерять то, что есть. Гнуть шею перед теми, кто ничуть не умнее и не лучше. Хамство – это страх. А пан – ястреб на небе и лев в пустыне, и ему нечего бояться.
Вечера осенью прохладные и пасмурные. Пан Викторин Богуш проводит их, прогуливаясь по усадьбе в Седлисках. Впрочем, прогулка – не самое лучшее определение; прогулка – это отдых и удовольствие. Для Викторина это скорее не прогулка, а обход. Богуш обходит прекрасный сад и огород, и конюшни, и амбары, и каретную, и кухню, устроенную за пределами двора, чтобы снизить риск пожара и
