Львиное Око - Лейла Вертенбейкер

— Я начинаю заикаться, — объяснила она. — Это все равно что сказать: «Послушай, дорогой. Дело в том, что я шпионка, так что давай-ка потолкуем о таких-то и таких-то предметах, и дело с концом». Иначе у меня не получается.

Каждое очередное «задание» сопровождалось впоследствии упреками и просьбами простить. В остальное время мы жили, как подобает любовникам, и она играла роль, вполне соответствовавшую ее очаровательной внешности.

Париж вновь предавался развлечениям. Герши даже заговорила о том, чтобы выступить перед войсками! Ее домашние вечера стали настолько популярными, что я подумывал, уж не выкупить ли виллу в Нейи. Однажды мы съездили туда с нею. Оказалось, что особняк в прекрасной сохранности, мебель французского и английского производства элегантна и интимна. В свое время Герши отвезла на виллу несколько коробок и заперла их в помещении, где хранились ранее приобретенные ею вещи, сложенные в кофры и картонки. Мне стоило немалого труда убедить ее не везти с собой ничего в и без того заставленные вещами номера в отеле «Атеней».

Из кладовой мы направились в гостиную. Взглянув на сложенный из камней очаг, она коснулась краешка каминной доски и грустно улыбнулась чему-то своему, затаенному.

— Ну так как? — спросил я. — Хочешь переехать сюда?

— Боже упаси, — ответила Герши. — Знаешь, что это такое — владеть домом в нынешнее время? Где ты найдешь прислугу, достаточное количество продовольствия и топлива? Я люблю «Атеней», там сущий рай.

Ее часто охватывало ощущение счастья. Она умела забывать обо всем и жила одним днем. Радовалась солнцу и облачкам, проплывавшим по небу и нависшим наподобие полога над площадью Согласия, тому, что я был добр к ней. Тому, что среди детей беженцев, живших в приюте, где она через день работала по доброй воле, много сорванцов, пришедшихся ей по душе. Тому, что ей улыбнулись приехавшие на побывку солдаты.

Думаю, она радовалась даже тогда, когда, по моему настоянию, ублажала нужного мне «клиента», если тот оказывался благодарным и симпатичным человеком. «Все они могут скоро погибнуть», — говаривала она.

После того как я приказал ей соблазнить некоего месье Камбона, ответственного сотрудника министерства иностранных дел, Герши послушно уехала с ним на три дня, не сообщив мне, куда именно. Вернулись они большими друзьями — друзьями, уверяю вас! — а я ревновал. Какое-то время я даже держал ее только для себя.

Одним из ее поклонников был генерал Мессими — претенциозный, бестолковый франт, в вольготные мирные времена бывший военным министром. Хотя его и вышвырнули вон, он сохранял свой генеральский чин. Когда Краузе написал мне лично, что ему позарез нужна информация относительно убыли во французских резервах, я сразу подумал о Мессими — болтливом маразматике, едва ли не окончательно выжившем из ума. Я был уверен, что если бы Герши стала его любовницей, а я представился ему кузеном-голландцем, питающим симпатии к французам, то сумел бы выудить из него нужные сведения.

Привыкнув к ее повиновению, я велел Герши заняться этим господином. Но она встала на дыбы:

— Этим стариком? Этой развалиной? Нет, Франц! Ни за что! Франц! Это непорядочно с твоей стороны! Я имею право выбирать!

— Ничего подобного! — грубо оборвал я ее, чувствуя, как ее сопротивление вызывает во мне похоть. — У тебя есть лишь те права, которые я предоставляю!

Почему же так случилось, что из-за L'affaire Messimy[105] я ее потерял? Это был приличный старик, довольно глупый, но, как выяснилось позднее, на мою беду, патологически скрытный, когда речь шла о военных секретах, и очень милый в личном общении. В первую же ночь, когда по моему приказу Герши приняла его, она не стала держать на голодном пайке человека, который был ей неугоден. Тот был настолько без ума от нее, что писал ей чрезвычайно несдержанные послания, в которых напоминал ей о «золотых часах», в конце указывая: «десять миллионов поцелуев на твоем чудесном теле оставляет М.»

Я не сразу осознал, что потерял свою Герши. Несколько дней она лежала, сказавшись «больной», и я держался в стороне от нее, поскольку больные и калеки вызывают во мне отвращение. Поняв, что Герши симулирует, я сперва решил, что мне нетрудно будет вновь заручиться ее расположением. Нам обоим нужна была передышка, чтобы прийти в себя от водоворота жизни, в который мы окунулись.

Как только она стала мне по-настоящему нужна, я пошел навестить ее.

Она лежала неподвижно, уставясь невидящим взглядом в окно спальни.

Наклонившись над ней, я негромко произнес:

— Очнись. Где ты витала, моя птичка?

— Я потеряла свою душу и пытаюсь найти ее вновь, — отозвалась Герши.

XXII

ФРАНЦ. 1916 год

Недаром говорят: одна беда ведет другую.

После того как я утратил власть над Герши и, в известной степени, над собой, выяснилось, что на ее след напал комиссар Ляду.

— Что ты имеешь в виду, говоря о том, что стараешься вновь найти свою душу? — спросил я ее в тот день, когда попытался поднять симулянтку с постели. — Ты не пропала. Зачем тебе Восток или эти джунгли со львами и тиграми, по которым ты иногда вздыхаешь? Или какая-то душа. Ты моя женщина, и этого достаточно.

— Была, — возразила Герши, не глядя на меня. — Была твоя, Франц, но ты обесчестил меня. Ты… ты совершил надо мной насилие. И я больше не твоя.

Я принялся улещивать ее, уговаривать, но все мои старания наталкивались на ранее неведомое мне деликатное упорство. По ее словам, она все это время «размышляла». Ее увлеченность прошла. Она не только не любит меня, но никогда не полюбит ни одного мужчину. Правы восточные философы, которые учат, что любовь к мужчине или к женщине в конце концов приводит к рабству. (Можно подумать, будто она знакома с учениями восточных философов!) И я должен попытаться это понять.

Взбешенный, я прибегнул к грубой силе.

Приподняв Герши за длинные распущенные волосы, я пригрозил задушить ее.

— Отпусти, — твердо произнесла она, — а то я позову на помощь.

Что я мог с нею поделать? Бить ее в гостинице «Атеней» за то, что не дает мне? А вдруг она действительно вздумает кричать? Она сильна как бык, и чтобы добиться своего, нужна хоть какая-то помощь от нее самой.

— Я решила остаться твоим другом, — произнесла она, приглаживая волосы.

— Будь ты проклята со своей наглостью! — воскликнул я. — Только попробуй.

— Не надо угрожать мне, Франц, — сказала она совершенно спокойно. — Я не собираюсь причинить тебе никакого вреда.

— Ты не можешь не любить меня, — заявил я, пытаясь придать своему голосу уверенность. — Ты знаешь это.

— Нет, дорогой, — проговорила Герши с невыразимой грустью. — У меня такое глупое сердце, что я больше не смогу ему доверять. Я не стану любить ни тебя, ни кого другого. Никогда. — И она отвернулась от меня, даже не удосужившись прикрыть обнаженную до пояса спину.

Я не сразу осознал, что действительно потерял Герши. Сидевшая у меня на плече «мартышка» скептически смотрела на меня, а я в это время делал вид, что если все пойдет своим чередом, то спустя немного времени Герши сама приползет ко мне.

Вскоре всем стало известно, что я не хозяин в ее спальне. Нередко ее гостями были совершенно неизвестные мне люди. Невысокого чина французские офицеры с орденскими колодками, судя по выражению их глаз, только что вырвавшиеся из ада, стали завсегдатаями в занимаемых ею помещениях. Не знаю, где Герши знакомилась с ними. Тот, кто приходил к ней, приводил своих товарищей, и она, сидя в уголке, внимательно слушала их. Наша прежняя тщательно подбираемая компания, состоявшая из политических деятелей, дипломатов и живущих в Париже генералов, постепенно рассеялась. Никому из них не хотелось встречаться с таким количеством фронтовиков.

У меня возникло чувство, что за нею следят. Мы и раньше знали, что за нею наблюдают, но не придавали этому значения. Нередко, вернувшись к себе в номер, она замечала, что в ее вещах, особенно в письменном столе, шарили. Иногда она готова была в этом поклясться, по пятам за ней шли шпики.

— Naturellement[106], — заметила ей старая сводня Селестина. — В их глазах все красивые женщины шпионки, а ты еще и по-голландски говоришь, а язык этот на немецкий смахивает.

— Ты в безопасности, — заверил я ее, когда мы остались одни. — Никто, кроме Краузе, фон Рихтера и меня, не знает, что ты Х-21. И едва ли кто-либо из нас намерен выдать тебя.

После того как мой авторитет в ее глазах упал, она запретила мне называть ее Х-21, даже если я открывал водопроводный кран, чтобы никто не смог нас подслушать. Кроме того, она отказывалась выполнять все мои просьбы, если они имели хоть какое-то отношение к шпионской деятельности.

«Мартышка» издевалась надо мной, называя меня бездельником. От Герши надо избавиться. Мятежная Мата Хари может оказаться опасной. Став независимой, Герши может навлечь на всех нас неприятности. Но сделать это не так-то просто.