Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

Прибыли мы на фронт в октябре 1943 года на пополнение 362-го танкового батальона 25-й танковой бригады 29-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии.

16 октября, ночью, мы форсировали Днепр по понтонному мосту у местечка Мишурин Рог. Батальон пехоты, ранее переправившийся на правый берег реки и захвативший плацдарм глубиной три-четыре километра, встретив сопротивление, зарылся в землю. Нас бросили на поддержку пехоте.

В ожидании приказа на наступление замаскировались в полусожженной деревушке. Дождь, зарядивший с утра и не прекращавшийся весь день, к вечеру перестал, что совпало с получением приказа к выступлению. Низинками и оврагами медленно продвигаемся вперед, к лесу. Дважды пришлось останавливаться – налетели фрицы, бомбившие пехоту. Выходя из пике, самолеты разворачивались прямо над нами, но, к счастью, нас не заметили. Пересекли окопы, в которых впервые увидели убитых бойцов, лежащих в неестественно уродливых позах. Санитары перевязывают раненых, уносят убитых. Из окопов выглядывают живые солдатики, улыбаются – танки пришли! Это приятное ощущение.

Вышли на западную окраину перелеска, когда уже начало темнеть. Приказали готовиться к наступлению. Мы еще надеялись, что вечером наступать не будем, но все же я приказал Бодягину выйти вперед и смотреть, не подаст ли командир роты сигнала к атаке. Сами же лихорадочно стали готовить танк к бою: вытирали смазку со снарядов, проверяли двигатель и ходовую часть. В это время бежит Бодягин, машет руками: «Заводи!»

Вот так мы пошли в первый бой – без разведки, без рекогносцировки. Впереди возвышенность, что за ней – мы не видим. Правильно было бы сначала туда офицеров сводить, посмотреть, где линия немецкой обороны. Видимо, хотели добиться внезапности. Даже по радио запретили разговаривать.

Слышу, слева танк завелся, и справа мотор ревет. Медленно поползли в горку по раскисшей от дождей земле. В перископе пока что темно-серая земля да небо с облаками. Когда выползли на вершину, первое впечатление – красота. Громадный шар солнца как будто зацепился за горизонт. Взглянул поближе – метрах в восьмистах идет посадка. Все тихо. Вспомнил «старичков», которые говорили, что, как только увидел немецкие позиции, сразу открывай огонь. Эффект от такой стрельбы, конечно, нулевой, однако бывалых надо слушать. Вдруг сразу в нескольких местах полоснули яркие вспышки выстрелов противотанковых пушек. Пытаюсь поймать в прицел хотя бы одну из них. Не удается. Стрелять на ходу прицельно невозможно, перед глазами земля – небо, земля – небо! Нужна короткая остановка, а в голове опять наставление ребят: остановишься и не успеешь, он успеет! От непрерывной стрельбы боевое отделение заволокло пороховым дымом, глаза слезятся, горло першит. Хорошо, что люки башни приоткрыты и Бодягин постоянно выбрасывает стреляные гильзы, а то совсем бы задохнулись. Физическое напряжение достигает предела, однако успокаиваю себя: это ведь не вечно, должна же наступить передышка!

Слева загорелся танк, справа загорелись еще две машины. Бодягин кричит, машет руками. Оказывается, экстрактировавшаяся гильза, ударившись о затыльник гильзоулавливателя, отлетела вперед и передней кромкой загнулась за пуговку стопора орудия. Бодягин справиться с ней не может – у него все руки обожжены. Сколько он их уже перекидал, пока я стрелял. Я помню, перед боем начбой говорил, чтобы мы после атаки гильзы привезли и сдали. А тут я подумал: «Вот бы тебя сюда». Я схватился за эту гильзу и – откуда только силы взялись – вырвал ее. Посадки уже совсем близко. Высунулся и вижу пушку. Механик кричит: «Сейчас тряхнет!» Пушку мы раздавили. Я еще из пулемета пострелял. Уже ночь – ни черта не видно. Оборону немецкую вроде прошли, а куда идти – не знаем. Радиста спрашиваю: «Были какие-нибудь команды»? – «По-моему, обойти справа лес, а потом связь оборвалась». Я говорю механику: «Бери вправо». Потихоньку ползем. Смотрю, темнеет стог сена. Решил выпустить по нему пару снарядов – вдруг кто там прячется. Подожгли мы этот стог. Проехали мимо, ничего там нет, конечно. Впереди чернеют дома какой-то деревушки. Остановились, я экипаж спрашиваю: «Что делать будем?» Все молчат. «Тогда разворачиваемся и возвращаемся по своему следу назад». Про деревню-то нам ничего не говорили. Вернулись к стогу, объехали его стороной, чтобы на освещенный участок не выезжать. Остановились, заглушили двигатель. Слышим обрывки разговора, но слов разобрать не можем. Вдруг по-русски кто-то как загнет – свои! Механику говорю: «Давай жми на голос». Только немножко проехали, как из-под земли выскакивают три силуэта наших солдата со связками гранат. Я с танка сразу спрыгнул. Они: «Кто такие?» – «Вот, из боя возвращаемся». – «А почему со стороны фрицев? Сейчас бы мы вас гранатами угостили!» Оказывается, это разведчики, идут в деревню выяснить, есть ли там противник. Покурили и разошлись в разные стороны. Вот так закончился этот бой.

Когда вернулись в батальон, из тех, с кем я в бой пошел, почти никого не нашел – все погорели. Сохранились некоторые наиболее опытные, а наше молодое пополнение почти все было выбито.

Немцы после нашей атаки отошли, а потом мы их погнали. Запомнились бои за Пятихатку, вернее, трофеи, захваченные в самом городке. Сначала был бой, нас обстреляли, мы стреляли. Проскочили на станцию, где стояло два эшелона, один с ранеными. Они пытались сопротивляться, но их всех перебили. Ребята сразу пошли по трофеи. У меня уже на машине были автоматчики, и мой заряжающий Бодягин сдружился с одним из них. Вот они вдвоем отправились. Командир батальона Лекарь наставлял нас, чтобы брали теплое обмундирование, носки. А нам, пацанам, что надо – водочки, пистолет и бинокль. Ведь мне, например, личное оружие не дали, хотя и положен был «наган». Только к концу войны я обзавелся «парабеллумом».

Переправа через реку Свирь, 1944 год

Однажды с этими трофеями смех был. Наскочили мы как-то на горящую немецкую машину. Бодягин побежал, приволок две или три банки консервов – теплые, можно сказать, с пылу с жару. Вскрыли банки: у заряжающего и радиста – с мясом, а у нас с механиком-водителем – с овощами. Мы их выкинули, а они мясную часть съели, а под ней овощи. Оказалось, что они открыли с той стороны, где мясо, а мы – с той, где овощи. Так было обидно!

После Пятихаток я познакомился с командиром корпуса генералом Кириченко. Мы подходили к очередному населенному пункту, как вдруг с его окраины раздалось несколько орудийных выстрелов и пулеметных очередей. При этом был убит один командир танка. Отошли в лощину, пока хоронили погибшего, выпивали за упокой его души и решали, как действовать дальше, со стороны деревни неожиданно показался «Виллис». Приняли было за немцев, но кто-то узнал штабиста, размахивающего фуражкой, а рядом – и самого генерала Кириченко. Оказывается, догоняя танки по другой полевой дороге, он заскочил в деревню, откуда нас обстреляли немцы, к тому времени уже смотавшиеся. Кириченко, поздоровавшись, съязвил: «Ну, орлы, деревню я освободил, можете наступать дальше!» Он показался простым, общительным, без особого командирского гонора, который встречается у иных больших начальников. Вроде неплохой мужик. Расположившись у «Виллиса» перекусить, генерал угостил нас приготовленными для него бутербродами.