О любви. Истории и рассказы - Александр Цыпкин

Когда в перерыве я вышла на кухню, чтобы помочь Фире Наумовне подготовить стол к чаепитию, то стала участницей забавного диалога:

– Лю́данька, давай я тебя научу, как вкусно и дешево накормить большую еврэйскую семью!

– Да нас всего двое.

– Подожди! Наш Семен сколько уже весит – сто или сто двадцать килограмм?

– Фира Наумовна, ну вы скажете! Килограмм девяносто, наверное.

– Вот видишь! Он один кушает как большая еврэйская семья!

И ведь что интересно: научила-таки меня моя свекровь всем женским премудростям, и не только вкусно готовить, но и дом содержать, и полезные покупки делать, и экономно деньгами распоряжаться, за что я ей благодарна по сей день! А еще благодарна за помощь в воспитании моего сына Миши, на которого – а он был первым внуком, правнуком, племянником – щедро излилась любовь всего дружного семейства. Мне иногда казалось, что родственники тайно собрались, посовещались между собой и разделили обязанности в отношении моего неугомонного чада. Фира Наумовна как медицинский работник и любительница вокала отвечала за физическое здоровье и культурно-художественное воспитание Мишеньки, дедушка Зяма – за математическое и шахматное развитие. Аркаша поставил ребенка на лыжи, коньки и научил плавать. А любимая золовка Фанечка – та просто была «на подхвате» и заменяла меня и Сеню всякий раз, когда мы – безалаберные родители – уезжали в Москву то в аспирантуру, то на защиту своих диссертаций.

Моя свекровь, которую я как-то быстро стала называть мамой, любила повторять: «На наше еврэйское счастье, все живы и здоровы, а остальные проблемы мы порешаем». И решала без лишних рассуждений, жалоб, упреков: и когда устраивала судьбы своих детей и детей своих знакомых, и когда селила к себе в квартиру очередных племянников, приезжающих в город на учебу, и когда ухаживала за умирающей бабушкой Дорой, а потом за парализованной тетушкой.

К всеобщему несчастью, случился и трагический период в нашей жизни, навсегда изменивший судьбу Фиры Наумовны, – смерть любимого сына Аркадия, погибшего в горах. Произошло это на Памире – группу альпинистов, совершавших восхождение на пятитысячник, накрыло снежной лавиной, никто не выжил. Тогда Фира Наумовна в одночасье почернела, усохла и первые дни после похорон пропадала на кладбище. Мы все боялись за ее психическое здоровье. Она и сама потом вспоминала, что ходила по улицам словно городская сумасшедшая, ничего не соображала, не видела, не слышала и молила лишь об одном, чтобы ее сбила машина, потому что каждодневно переживать душевную муку и безысходность от потери «любимого сыночки» не было ни физических, ни моральных сил. Из смертельной депрессии ее вытащило рождение второго внука – долгожданного ребенка Фани. Золовка назвала своего сына Аркадием в честь брата-близнеца.

Сколько их было, этих долгих и, как я сейчас понимаю, достаточно счастливых лет, прожитых вместе, когда собирались всей большой семьей на праздники, дни рождения, встречали гостей, провожали подросших детей в другие города на учебу и работу, прощались с родственниками, отправлявшимися кто в дальние страны, кто, к сожалению, в мир иной. Дети незаметно вырастали, и только по зримым переменам в их внешнем облике мы осознавали, что сами потихоньку стареем. Войдя с Семеном в опасный возраст зрелости, именуемый кризисом второй половины жизни, который у нас совпал с периодом «пустого гнезда» (сын, окончив университет, уехал в столицу ради многообещающих карьерных продвижений), мы неожиданно для всех развелись. Не буду говорить о причинах – они, конечно, были, – отмечу только, что все прошло относительно цивилизованно: без судебных разборок, материальных убытков и душевных потерь. Родителям решили не говорить, чтобы не травмировать стариков столь неприятным событием.

Фире Наумовне, как и ее мужу, было в то время под восемьдесят, и оба уже болели. Свекровь, как человек, проработавший всю жизнь в медицине, без конца лечила своего «невозможного Зяму»: таскала его по больницам, поила травяными отварами, делала уколы, следила за давлением и измеряла сахар в крови. Несмотря на эту самоотверженную заботу, было заметно, что вдвоем им тяжеловато – сказывались возрастные изменения характера. Фира Наумовна постоянно раздражалась, дергала мужа по пустякам, сердилась и обижалась, если он делал что-то не так или начинал спорить, устраивала истерики дочери, которая, унаследовав от матери чувство семейного долга, все свободное время посвящала уходу за родителями. Старенький Зяма уставал от перепадов настроения у супруги и инициированных ею нелепых семейных скандалов. Но в отдельности от Фирочки своей жизни уже не представлял и шутил по этому поводу, что его любовь к жене переросла в бытовую и медицинскую зависимость.

Зимой, почти сразу же после празднования своего юбилея, свекровь тяжело заболела гриппом, слегла, долго лечилась, но не захотела вставать с постели, даже когда пошла на поправку. Она жаловалась на физическую слабость и невозможность что-то делать по дому, так как из-за глаукомы быстро теряла зрение. Немощный Зяма тоже не мог справиться с бытовыми проблемами, и мы наняли для стариков сиделку. Деревенского вида бабенция справно вела хозяйство, но не могла понять болезненной привязанности супругов друг к другу и, когда начинались привычные для них семейные стычки, прогоняла Зяму из спальни, в которой лежала его больная жена, и категорически запрещала там появляться. Зяма выдерживал в одиночестве от силы час-полтора, а потом снова рвался в комнату супруги. Находясь в преклонном возрасте, он умудрился сохранить критичный ум и ясную память, поэтому частенько садился подле лежащей на кровати Фиры и пересказывал ей прочитанные книги, все больше о войне, которые помнил во всех подробностях, или едко комментировал газетные публикации о политических событиях в стране и мире. Мы регулярно приходили к родителям: нужно было то принести продукты, то искупать стариков, то сделать генеральную уборку. «Лю́данька, старость – это гадость», – объясняла свекровь свое физическое состояние и, испытывая неловкость из-за того, что сама не может справиться с домашними делами, все норовила отговорить меня от запланированной уборки.

Случилось так, что первым не стало свекра – увезли с сердечным приступом в больницу, где он и умер той же ночью от обширного инфаркта. Фире Наумовне решили пока не говорить, она была слишком плоха, и мы боялись, что не выдержит трагической новости. Прощание и поминки делали в квартире Фанечки. Когда через несколько дней я пришла навестить свекровь, она лежала в постели, и было непонятно, спит или просто утомлена и не хочет ни с кем общаться. Я осторожно присела рядышком на стул и вздрогнула от неожиданности, услышав ее тихий и требовательный голос: «Лю́данька, как хорошо, что ты пришла… Скажи мне, что с Зямой? Я спрашиваю, все говорят, что он в больнице. Но я знаю, чувствую, что его больше нет». Я, как могла, постаралась ее успокоить. На лице Фиры Наумовны блестели дорожки слез, теряющиеся в глубоких морщинах. Она на какое-то время замолкла, а потом продолжила, тяжело дыша и делая паузы между словами: «Ты же понимаешь, ему трудно будет там, без меня… Они ждут – Зяма, Аркаша… Я должна идти к ним, а вы уж тут постарайтесь как-нибудь сами… Ты мне обещаешь? Береги своих – Мишеньку, Сеню!.. Я вас всех очень люблю».

Фира Наумовна умерла на девятый день после смерти своего мужа. А еще через месяц они мне все приснились: свекровь со спокойным, умиротворенным лицом, рядом с ней тихий свекор, молодой Аркаша и еще какие-то родственники, которых во сне я не узнала. Свекровь держала на руках запеленутого в белое младенца, не разобрать – мальчик или девочка. Но я сразу догадалась, что это мой ребенок, которого я по молодости и глупости не захотела рожать, так как писала тогда диссертацию, никому теперь не нужную…

Я часто смотрю семейные фотографии, на которых мы все вместе, и бывает, что плачу. Как они быстро ушли! Птичьей стаей потянулись друг за другом в запредельные выси, словно торопясь собраться там, в скрытом «за семью печатями» неведомом мире, чтобы уже никогда больше не разлучаться. А мы пока здесь. Наши дети разъехались, и из большого семейства в городе остались только я и Фанечка, которую давно считаю родной сестрой. Бережно сохраняя семейные традиции, Фаня любит устраивать для друзей и приезжающих в гости детей, внуков, родственников щедрые застолья. Я очень ценю эти праздники, эти встречи с дорогими мне людьми! Как оказалось, только это и помнится потом. Ну что ж, жизнь продолжается. На наше еврейское счастье, все живы и здоровы, а остальные проблемы мы порешаем!

Трудности перевода

Рита Волкова. История одного веера

Эта история произошла с моим дедом – Александром Петровичем Антиповым.

Я веду это повествование от имени его сына (моего дяди) – Евгения, потому что впоследствии он был непосредственным участником этих событий…