В поисках грустного бэби - Василий Павлович Аксенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Американцы в таких случаях никогда не ворчат. Ворчат только иные русские эмигранты: стоило ли, мол, эмигрировать из метели в метель? Не лучше ли было сразу слинять на Карибы?…
…Говоря о зимних побегах из вашингтонского быта, следует несколько слов сказать и о возвращениях.
Однажды мы приближались к городу с юга, по хайвею № 95. Был воскресный праздничный вечер. В «Омеге» уже работала вашингтонская радиостанция, интеллектуалка, как мы ее называем. Шла Сороковая симфония Моцарта. При приближении к Пентагону шоссе расширилось до пяти полос. Вровень с нами на одной скорости шла машина других вашингтонцев, многие были загорелыми, видно, как и мы, провели неделю-другую во Флориде.
Открылись за Потомаком освещенные закатным солнцем постройки Мола, все эти святыни нашей уникальной демократии, само существование которой среди свирепого марксизма вызывает некоторое торжественное удивление.
Вдруг мы услышали какое-то восторженное попискивание. Наш двухлетний щенок Ушик, встав на задние лапы и упираясь передними в наши спины, восторженно взирал на Вашингтон. Радостный скулеж его усиливался по мере приближения к Адамс-Моргану. Пес радовался возвращению в столицу, а ведь рожден он был в Канзасе.
Штрихи к роману «Грустный бэби»
Пресловутая наблюдательность русской литературы! Горлышко разбитой бутылки (Чехов), рой мошкары над головой марширующего штабс-капитана (мое, и Чехову не отдам).
Пресловутый Запад делает вид, что спешит, кокетничает сам с собой: какой я нехороший, развратный, порочный… делает вид, что ему наплевать на русскую литературную наблюдательность; сейчас, мол, не до деталей!
Пишущему человеку впору впасть в транс: нечего уже наблюдать, все наблюдено, все наблядено, продано по двадцать раз на корню в «шоубиз» с учетом колебания биржевых ставок. Классик и тот спасует перед мерами, направленными на подавление литературной наблюдательности, как на Западе, так и на Востоке.
Пишите — «вошла девушка»; этого достаточно. Вам кажется, что следует указать на ее несколько английскую внешность — выпуклый лоб, все чуть-чуть сужено, подбородок чуточку вперед, густые волосы малость пеговаты, — но это в самом деле никого не интересует, потому что подразумевается. Может быть, через полгода встреч вы заметите, что зрачок одного ее глаза (какого, забыл) начинает иногда бурно вращаться, но это и в самом деле не имеет отношения к мировому интертейнменту[101], это уж из вашей частной жизни.
Отцвели каштаны, скажете вы, проститутки на бульваре Ланн все, как одна, похорошели, однако и эти ваши наблюдения вряд ли имеют практическую пользу, поскольку слишком нагло располагаются во времени.
Улицы идут одна за другой в строгой последовательности — 31, 32, 33… Никого, кроме вас, не восхитит тот факт, что между 33-й и 34-й протекает улица Бетховена; ее можно было бы спокойно не заметить.
Пища для обобщений:
…В городе Red Bluff (Красный Блеф?), Калифорния, раскрылась интересная история. Семь лет назад рабочий с лесопилки мистер Хукер похитил двадцатилетнюю особу и с тех пор держал ее в заточении в качестве сексуальной рабыни.
Рабыня днем содержалась в специально для нее построенном ящике, а по вечерам мистер Хукер вместе с супругой (у них двое детей) извлекали ее оттуда, мучили горящими спичками, подвешивали ее к потолку, раскладывали на доске и «имели секс» с нею.
Обобщение: они все эро-монстры!
…Вся страна широко обсуждает главы из мемуаров восемнадцатилетней киноактрисы Брук Шилд «Как сохранить и поддерживать свою невинность».
Обобщение: в принципе, они все — чистопробные пуритане!
…Мистер Макферленд из Сан-Диего, Калифорния, спрыгнул на рельсы, чтобы спасти своего ирландского сеттера из-под колес подходящего поезда. Сеттер уцелел. Мистер Макферленд лишился ноги.
«Некоторые считают меня чудаком, — сказал этот тридцатичетырехлетний холостяк, — но я полагаю, что ради любящего и преданного мыслящего существа пожертвовать ногой не так уж дико. Я получаю сотни писем со всей страны, и все меня одобряют. Большинство людей любит своих животных гораздо больше, чем мы иногда думаем».
Обобщение тут уже высказано, хотя оно и несколько противоречит лаконизму: No pets[102], существующему в восьмидесяти процентах объявлений о сдаче жилья.
1953
Мрачное утро обезджугашвиленного мира. Филимон, Парамон, Спиридон и Евтихий поют коммунальную арию Каварадоси. Скоро расстрел.
Местная квартира органов пролетарской диктатуры, известная в народе под веселым именем «Бурый овраг», как раз над этим оврагом и располагалась. В последние годы руководство решило пробудить в населении добрые и веселые эмоции по отношению к этому месту, и в овраге был разбит детский парк с фанерными фигурами и аттракционами.
Сейчас, стоя по пояс в снегу, четверо осквернителей памяти почившего могли сказать последнее прости и Деду Морозу и Снегурочке. Майор Щедрина, он же стиляга Клякса, держал их под мушкой своего браунинга. Десять «стратегических» рюмок коньяку до неузнаваемости изменили внешность «рыцаря революции». Рассыпалась набриолиненная прическа, съехали в сторону усики. В этот момент он напоминал нечто среднее между хорошо уже известным в СССР Чарли Чаплином и пока еще неизвестным Че Геварой.
— Кончай, Вадик, дурачиться! — пищали присутствующие в качестве зрителей подруги обреченных.
— Прощайтесь, белогвардейская сволочь! — гаркнул Клякса.
«Как плохо начинается новый возраст», — пробормотал Филимон. «И новая эра», — прошептал Парамон. «А ведь ожидалась оттепель», — простонал Спиридон. «Не для нас», — зарыдал Евтихий.
Со стен ледяного городка, так ностальгически напоминавшего искусство передвижников, заиграл на аккордеоне юноша Грелкин. Лиловый негр Боб Бимбо запел с английским акцентом:
— Есть у тучки светлая изнанка…
Есть ли у тучки светлая изнанка? Майор Щедрина отшвырнул пистолет.
— Помогите мне, чуваки, пробраться в Западную Германию!
— Да зачем тебе в Западную Германию, Клякса?
— Чтоб в Америку сбежать!
Глава одиннадцатая
Сент-Петербург во Флориде — может быть, самый странный город из тех, что мы посетили в Америке. Улицы унылого провинциального быта, заброшенные дома, тихо бредущие по корявому асфальту фигурки пенсионеров — и вдруг посреди этого убожества современная галерея с доброй сотней полотен Сальвадора Дали. Набережная с робкими лавчонками, руины розового отеля в стиле «Великий Гэтсби», длиннейший пирс, на краю которого высится мрачное бетонное сооружение, годное для съемок фильма о каком-нибудь тоталитарном заговоре против человечества, на деле же не что иное, как вместилище нескольких рыбных ресторанов и видеоаркад… некоторую естественность пейзажу придавали лишь пальмы и паруса в заливе.
Мы ходили по набережной и искали памятник основателю города русскому негоцианту Дементьеву. Дело в том, что этот город — один из робких центров русского присутствия в Америке. Старые эмигранты его иначе, как Санкт-Петербургом,
