К далекому синему морю - Дмитрий Манасыпов

Морхольд кивнул, глядя на набросок изделия, так необходимого его спине.

– Когда будет готово?

– Завтра утром, около шести часов, приходите сюда. Сделаем. Петр постарается, вы очень порадовали его своей плиткой. Давайте вашу голову, надо сменить повязку.

Морхольд подставил указанную часть тела.

Ножницы щелкнули, срезая бинты.

– Как видите?

Морхольд вздохнул, сгоняя слезу. И подумал, как ответить, по-русски или с цензурой?

– Ясно. Можете не отвечать. Сейчас будет щипать, и сильно. Терпите. Дать прикусить что-нибудь?

– Нет, так потерплю.

– Ну, как знаете. Перевязку сделаете сами утром, и потом вечером. Не затягивайте, шансы у вас пятьдесят на пятьдесят. Эта процедура стоит десять патронов. Мазь и два бинта для следующих перевязок идут бонусом.

– Спасибо.

– Не за что. Руку сами перебинтуете, как понимаю? Хорошо. Не задерживаю. Думаю, медицинскую карту заводить на вас не следует? Или вы все же планируете вернуться к нам?

Морхольд посмотрел на него внимательнее.

– Не планирую.

Лепешкин ждал его снаружи, неожиданно подружившись с таки удравшей к концу осмотра Жутью. Животинка сидела у него на плече и, довольно курлыкая, поедала мясо с шомпола. Давешняя разносчица явно старалась завладеть вниманием Лепешкина.

– Крысой мою зверюгу кормишь?

– Обижаешь, – Лепешкин ухмыльнулся, – натуральный суслик.

– Пошли сами поедим. Милая, не верьте ему. Он постоянно льстит девушкам.

– Это он все врет. – Лепешкин как можно милее улыбнулся разносчице, от полноты души продемонстрировав некоторый дефицит верхних боковых зубов. Хотя вряд ли оно ее смутило. К сожалению, такими вещами мог похвастаться практически каждый. – Я тебя найду. Вечером.

– Он всем так говорит, – Морхольд забрал Жуть. Отнять шомпол с остатками жареного не получилось. Кривой частокол зубов не выпускал мечту любого зверя. Морхольд посмотрел на упрямую морду ящерки и только покачал головой. Остатки шашлыка были как раз с ее голову. Смотрелось просто чудесно.

Разносчица, проигнорировав слова Морхольда, чмокнула Лепешкина в щеку, погладила Жуть по голове и, испепелив Морхольда взглядом, двинулась дальше. Плавно и красиво покачивая всем необходимым.

– Ты подлец, морочащий нормальным девкам головы, – буркнул Морхольд. – Обманешь же.

– Вдруг нет? Может, хочу семью, там, и все такое?

– И верно, как сам не подумал.

«Му-му» оказалось вполне приличным местом. По углам никто не блевал, пахло мясом и немного самогоном, потом и жаркими пьяными спорами. А еще здесь подавали рыбу. Молока, как ни странно, не подавали.

– Нам по судачку, – Лепешкин шлепнулся на недавно струганную скамейку. – Морх, у тебя ж хватит патронов на судачка?

– Надеюсь. Сиди, – Морхольд успел поймать активно принюхивающуюся Жуть, явно решившую сбегать и проверить кухню. – Откуда рыба?

– Базовские поставляют, – Лепешкин довольно постучал пальцами по столу и улыбнулся девчонке, убиравшейся за соседним столом, и одновременно двум особам, за тем же столом и сидевшим.

Повернулся к Морхольду, вопросительно поднявшему бровь.

– Базы отдыха, помнишь? По протоке и по Волге, за Царевым курганом и Глинкой? Их теперь оттуда не выгонишь. Вжились с самой войны. Три базы там, что ли. Торгуют рыбой, рыбьей кожей, рыбьими потрохами, плавниками – всем, короче. Повелители воды, одним словом.

– И этого судака можно есть?

– Ну, свиней ты ж ешь? И судака можно, светиться пока никто не начал. А если начнет, то тоже польза. В сортир ночью пойдешь, не промахнешься.

– Да ну тебя.

Лепешкин, подмигивая девам-соседкам, неожиданно стал серьезным.

– Слушай, братишка, а ты и дальше попрешь без ствола?

– А что?

– Странно как-то. Ты меня вообще удивил, че… Пришел замызганный, без оружия, без патронов, вообще. Не похоже на тебя. В морду вот когда дал тому усатому, вот тут все как надо стало. Че с тобой произошло?

Морхольд погладил Жуть, выжидавшую момент, чтобы удрать.

– Странное дело, Саш… сам не пойму и тебе вряд ли объясню. Оружия нет, покупать не решился. Может бесполезно оказаться. В последнее время и сам, и те, кто рядом, пользоваться им не могут. Перекос, холостые – что угодно.

– Чушь говоришь, – Лепешкин перестал улыбаться. – И я тебя так не отпущу. Под «семерку» у меня, ты уж прости, кроме своего ничего нет. А вот вертикалку ижевскую ты с собой возьмешь. Верхний ствол нарезной. Патроны и пули имеются.

– Спасибо, Саш.

– Да не за что. Мы с тобой уже несколько лет как друг другу и должны, и нет. Выпьем, братишка?

Морхольд не отказался. Потерю Лепешкина он помнил. Как сейчас.

Динь… Капля ударила по шлему, по небольшому открытому местечку, по вспученному изнутри металлу, не защищенному камуфлированным чехлом.

Динь… Морхольд кашлянул, чуть не схватившись за гулко отозвавшуюся голову. В ушах звенело, накатывало шумом прибоя, услышанного им единственный раз в той, давно прошедшей, прекрасной и теплой жизни.

Динь… Парок, сорвавшийся с губ, медленно закрутился спиралью в холодном воздухе. Здесь, в Петровке, похолодало неожиданно и быстро. Он попробовал подняться.

Динь… Шлем был… кого? А, да, точно. Шлем носил Лепешкин-младший. Как его? Серега, да. Он сам обтянул его оторванным от бушлата капюшоном, так и ходил. Помнится, когда рвал ткань, голова бывшего владельца, страшно вмятая после удара прикладом РПК от Лепешкина-старшего, потешно качалась. А сейчас вон, сам Серж лежал, раскинув ноги. И дождь крупными редкими каплями позванивал по каске, динькал по металлу, видневшемуся через выгоревшую ткань. Пуля, явно «семерка», прошила шлем насквозь.

Динь… Надо было встать. Перед глазами плавали яркие разноцветные круги. Хотелось плюнуть на все, свернуться в комок и так и остаться. И будь что будет, но…

Динь… Капли смешивались с густым вишневым компотом, растекающимся вокруг несчастной лепешкинской головы. Трещали очереди из РПК старшего, отдаваясь в ушах ударами перфоратора.

Вечером, ложась спать, Морхольд долго смотрел в потолок. Как-то не верилось, что путь, самый длинный путь в его жизни, начнется уже утром. Но так оно и было.

Проверенные и заново разложенные и притороченные вещи говорили сами за себя. Дорога впереди ложилась нешуточная. Но, как говорил какой-то древний мудрый китаец, а все древние китайцы мудры, путь длиною в тысячу ли начинается с первого шага. А первый шаг Морхольд сделал уже давно. Теперь только знай делай следующие.

Жуть сопела под боком, обожравшись судака. Судак и впрямь пришелся всем по вкусу. Неведомые «базовские» даже стали немного «ведомыми». Когда они собрались уходить, в палатку зашло несколько молодых ребят и девчонок, одетых в одинаковые куртки и брюки с сапогами из кожи. Той самой, рыбьей. Как пояснил Морхольду их главный, Дед, мужик постарше его самого, кожа была сомья. Или соминая? Сомячья?