Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2 - С. Т. Джоши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О своей работе над рассказом Лавкрафт сообщал в письме к Дерлету:
«Кстати, в новом номере W.T. вышел рассказ, практически написанный мной – почитай, если хочешь. Мы с Лонгом выполняем много заказов для этой клиентки, миссис Рид, и произведение почти на три четверти мое. Она предоставила лишь краткий набросок: супруги-первопоселенцы живут в хижине, под которой расположено змеиное гнездо, гремучие змеи убивают мужа, труп лопается, увидевшая все это жена сходит с ума. Не было ни сюжета, ни мотивации, никакого пролога или последствий случившегося – так что историю, можно сказать, сочинил я сам. Я придумал змеиного бога и проклятие, топор в руках несчастной жены, неуверенность в том, кто же стал жертвой змей, а также эпилог в психиатрической клинике. Также я проработал второстепенные детали, в том числе связанные с географией, получив некоторые данные от самой предполагаемой писательницы, знающей Оклахому, но по большей части нашел всю информацию в книгах»120.
Лавкрафт отправил законченный рассказ Бишоп в начале марта 1928 года, ясно давая понять в сопроводительном письме, что даже название придумал сам. «Я очень внимательно работал с этой историей и особенно старался сделать начало более гладким… Что касается географической атмосферы и оттенков, тут мне, конечно, пришлось целиком полагаться на ваши ответы на мой список вопросов, а также на печатные описания Оклахомы, которые мне удалось найти», – добавляет Лавкрафт. О Йиге он говорит следующее: «Упомянутое божество является плодом моей собственной вымышленной теогонии…»121. Йиг станет младшим божеством в развивающемся пантеоне Лавкрафта, хотя в оригинальной прозе он появится всего единожды (в «Шепчущем во тьме», и то между делом), а вот в редакторских работах Йиг будет встречаться довольно часто.
Лавкрафт взял с Бишоп за этот рассказ семнадцать с половиной долларов, еще двадцать пять она была должна ему за какую-то предыдущую работу, то есть всего сорок два с половиной доллара. Выплатила ли она всю сумму, неизвестно. Бишоп продала рассказ в Weird Tales, где он вышел в номере за ноябрь 1929 года, и получила за публикацию сорок пять долларов.
В самом начале переписки Лавкрафт был очень дружелюбен и откровенен с Зелией Бишоп – и не только потому, что общался с женщиной. Он давал ей дельные советы о писательстве, хотя, возможно, Бишоп хотела услышать рекомендации иного рода (например, как писать литературу, пользующуюся спросом), однако это были советы, над которыми стоит задуматься любому, кто хочет писать правдоподобно. В письме 1929 года Лавкрафт сводит свои долгие рассуждения к пяти пунктам:
«Итак, вот пятичастная писательская задача:
1. Собрать факты из жизни.
2. Мыслить ясно и говорить правду.
3. Избавляться от слащавости и излишних эмоций.
4. Оттачивать язык, чтобы он был мощным, прямолинейным, гармоничным, простым и ярким.
5. Писать то, что видишь и чувствуешь»122.
Позже мы разберем, как Лавкрафт сам относился к этим принципам и как их использовал.
Переписка с Бишоп выходила далеко за рамки литературного наставничества. Лавкрафт много поведал ей о своей жизни, о философских убеждениях и подробностях своего повседневного существования. Возможно, Бишоп и правда всем этим интересовалась, тем более что в период с 1927 по 1929 год писала ему довольно часто, но в этих письмах Лавкрафт был на удивление откровенен, рассказывая о себе. Впрочем, Бишоп не спешила выплачивать долг, и со временем Лавкрафт начал терять интерес к общению с ней, а к середине 1930-х годов уже считал не коллегой, а надоедливым «паразитом».
Стоит обратить внимание на письмо, которое Лавкрафт написал Бишоп в конце весны 1928 года:
«Когда вы увидите вышеуказанный временный адрес и соотнесете его с моими рассказами о том, какие откровенно неприятные чувства у меня вызывает Нью-Йорк, то, скорее всего, поймете, какое тяжкое бремя свалилось на меня по ужасному стечению обстоятельств, полностью нарушив этой весной все мои планы. Если б не мой замечательный преданный коллега – мой юный „приемный внук“ Фрэнк Б. Лонг, всегда готовый оказать помощь, я бы оказался на грани нервного срыва»123.
Что же все это значило? Ответ нам подскажет указанный в письме адрес: Нью-Йорк, Бруклин, Восточная 16-я улица, 395. Почти никому из коллег Лавкрафт об этом не рассказывал (по крайней мере, тем, кто не знал подробностей его личной жизни), но Соня позвала его обратно в Нью-Йорк.
Глава 19. Веерные Окошки и Георгианские Башни (1928–1930)
Лавкрафт, скорее всего, прибыл в Нью-Йорк в конце апреля, так как длинное письмо к Лиллиан датировано двадцать девятым – тридцатым апреля и описывает события вторника, двадцать четвертого апреля. В мемуарах Соня вспоминала: «Ближе к концу весны (1928) я снова пригласила Говарда приехать, и он с радостью согласился, но только в гости. Хоть немного побыть с ним рядом было для меня лучше, чем не видеться совсем»1. Соня определенно еще испытывала чувства к Лавкрафту, но понимала, что в ненавистном ему городе он готов провести не больше пары недель и что после двух лет холостяцкой жизни ему было бы явно некомфортно возвращаться к супружеству.
Из письма к Зелии Бишоп мы уже знаем, с какой «радостью» Лавкрафт воспринял это приглашение. С остальными друзьями по переписке (многие из которых даже не знали, что он женат) он высказывался более осмотрительно. Дерлету он сообщил: «…сейчас я на чужой земле, обстоятельства вынудили меня на довольно продолжительное время отправиться в Нью-Йорк. Поездка мне не в удовольствие, так как этот ненавистный город для меня словно яд…»2, а вот это уже отрывок из послания к Уондри: «Мне пришлось примерно на месяц поехать в
