Военно-патриотическая хрестоматия для детей - А. Рахманова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда Каховский посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом и, не отводя уже больше этого проницательного взгляда от лица юного уланчика, спросил веско, растягивая каждое слово:
– Скажите, Дуров, согласны ли были ваши родители отдать вас в военную службу?
«Что это? Допрос? Тайна открыта? Но как? Каким образом?» – вихрем пронеслось в мозгу Нади. Она похолодела.
– Никак нет, ваше превосходительство! Я тайком, помимо их воли ушел из дому… – дрожащими звуками срывалось с ее губ, в то время как испуганный взор впился в лицо шефа.
– Не находите ли вы это странным, Дуров? – продолжал тем же тоном Каховский. – В наше время, когда все русское дворянство жаждет видеть своих сыновей на военной службе, ваши родители идут против нее… Удивительно, право…
И проницательный взор Каховского так и впился в расширенные от страха глаза Нади.
«Так и есть! Тайна открыта! Я пропала! – больно-больно сжалось бедное сердечко Нади. – Они узнали… и Галлер, и Каховский…» – вихрем проносилось в ее мыслях, и яркий румянец мгновенно залил ее, за минуту до того смертельно бледное лицо.
Каховский заметил ее испуг и смущение. Взор его стал ласковее. Он улыбнулся.
– Вы храбрый солдат, Дуров! – произнесли его губы. – Вы отличились и под Гутштадтом и у Фридланда. Я имел случай убедиться в этом. Теперь сам главнокомандующий, прослышав о вашей храбрости, изволил прислать за вами своего адъютанта Александра Ивановича Нейгардта.
Тут Каховский слегка поклонился в сторону штабс-капитана с аксельбантами через плечо.
«Вот оно, начинается!» И новый трепет пробежал по всему телу Нади.
– Не волнуйтесь, мой друг, – заметя ее смущение, произнес Каховский. – Повторяю, главнокомандующий уже достаточно знает о вашей храбрости… Вот, господин адъютант слышал его отличное мнение о вас с этой стороны, как о храбром и отважном солдате. Завтра капитан Нейгардт отвезет вас к графу в Витебск. А теперь можете ехать в лагерь собраться в дорогу.
– Да, кстати, – добавил генерал, когда Надя, щелкнув шпорами и сделав налево кругом, по-военному шагнула к двери, – я не хочу обнадеживать вас понапрасну, но вы уже не вернетесь обратно в полк.
«Главнокомандующий… храбрый солдат… лестный отзыв… отобранная шпага…» – как в тумане произносила Надя, не понимая, что происходит с нею, и еле держась на ногах от охватившего ее волнения.
И вдруг все эти неожиданности и случайности разом стушевались и отошли куда-то далеко от нее, уступая место новой тревоге, новому волнению.
«Вы не вернетесь в полк, я не хочу обнадеживать вас напрасно», – слышится ей как сквозь сон знакомый голос Каховского.
Господи, за что? Что сделала она дурного, что ее лишают и сабли, и милой полковой семьи, которую она успела полюбить как родную?.. И в то же время: «храбрый солдат… мнение главнокомандующего…» Как связать все это, и хороша же ее храбрость, если ее гонят из полка и лишают шпаги!
Почти не сознавая действительности, в том же тяжелом кошмаре прискакала Надя в лагерь.
А там ее ждал уже новый сюрприз, новая неожиданность. Едва успела она доскакать до своего шатра, как была встречена целой толпой своих однополчан, уже осведомленных об ее судьбе вахмистром Спиридоновым.
– Прощайте, любезный наш товарищ, – произнес вахмистр, выступая впереди толпы, и Надя услышала самые искренние нотки участия в его суровом голосе. – Дай вам бог счастья и всего лучшего впереди! Слыхали мы, что главнокомандующий вас требует в Витебск. Генерал спрашивал у нас, солдат, о вашей храбрости, и все мы дали о вас отличный отзыв по заслугам. И то сказать, храбрый вы солдат и славный товарищ! И жаль, сердечно жаль нам с вами расстаться! – И бравый Спиридонов приблизился к Наде и крепко обнял мнимого улана.
Добрый вахмистр и не подозревал, как эти горячие, задушевные речи разрывали сердце бедняжке-рядовому!
Но самое тяжелое было впереди: прощание с Вышмирским. Этой минуты – минуты прощания с Юзефом – Надя боялась всего больше, и, когда она наступила, Надя не выдержала и разрыдалась.
Бледный, взволнованный, потрясенный до глубины души, стоял перед нею Юзек.
– Что же это? Матка боска! Иезус Мария! – лепетал он в то время, как по бледному лицу его струились слезы. – Что же это?.. Всегда двое… всегда вместе – и вдруг… Ах, Саша, Саша! Ну, что я без тебя? Ну, каково мне будет, Саша?! Зачем судьба послала мне такого друга, чтобы так безжалостно отнять его снова!..
И он заплакал беспомощно, в голос, по-детски, забыв и свой офицерский чин, и свои эполеты, все в мире, кроме разлуки со своим другом Сашей.
– Послушай, – произнес он позднее, успокоившись немного, – я не знаю, что ждет тебя впереди, но ты должен помнить и знать во всякое время, что в старом замке Канутов и в этих коннопольских рядах у тебя есть верный, надежный друг, Юзеф Вышмирский.
– Спасибо, Юзек! Спасибо, милый! – произнесла растроганная до глубины души Надя. – Что бы ни было со мною, я не забуду ни тебя, ни Зоей…
В тот же вечер Надя сбегала на могилу Алкида и, припав головою на холмик, произнесла, обливаясь горючими слезами:
– Спи с миром, верный друг и боевой товарищ! Верную службу сослужил ты мне, и никогда память о тебе не перестанет жить в моем сердце!
А на следующее утро, когда мелкая дробь барабана будила сонный лагерь, Надя вместе с Нейгардтом выезжала из Полоцка в его коляске…
Проснувшаяся алая красавица заря заливала белые лагерные шатры потоками розового света, похожего на светлое будущее молодой, радостной жизни…
Но не алая заря была в сердце смугленькой Нади. В бедном маленьком сердце не было ни надежды, ни счастья в это светлое, радостное утро…
Темная, непроглядная мгла окутывала бедное сердечко юного уланчика в то время, как в смелой головке рождались самые невеселые, тяжелые думы…
Быстрая скачка на перекладных несколько рассеяла опечаленную и измученную Надю. К тому же Александр Иванович Нейгардт оказался милейшим человеком и всю дорогу до Витебска старался успокоить своего спутника и разогнать его мрачное настроение.
Наконец, после усиленной тряски по ухабам и рытвинам тогдашних, далеко не благоустроенных дорог, они приехали в Витебск.
Сначала Нейгардт привел Надю к себе на квартиру, где она могла привести себя в порядок после продолжительной дороги и отдохнуть немного.
Ровно в 10 часов утра прискакал графский ординарец с приказом немедленно явиться в штаб к главнокомандующему, графу Бугсгевдену. Подъезжая к квартире Бугсгевдена, Надя ощущала чувство страха, детского, беспомощного страха, чуть ли не впервые за всю свою жизнь.
И все же, несмотря на это, она нашла в себе достаточно силы побороть это постыдное, по ее мнению, чувство и смело вошла вслед за Нейгардтом в кабинет главнокомандующего.
Там их встретили двое. Одного из них Надя уже видела в свите цесаревича во время кавалерийского смотра на прусской границе. Это был сам командующий войсками, граф Бугсгевден. Другой был высокий блестящий офицер в флигель-адъютантской форме.
– А ваше оружие, юноша? – встретил ее Бугсгевден. – Солдат ни на минуту не должен быть без оружия, помните это!
– Но, ваше высокопревосходительство, мое оружие отобрали от меня! – произнесла Надя и твердо встретила острый, пытливый взгляд главнокомандующего.
– Приказать вернуть! – чуть обернувшись в сторону вошедшего вслед за Надей и Нейгардтом ординарца, приказал граф.
Последний исчез в одно мгновение ока и снова появился, держа наготове саблю в руках.
Яркая краска радости залила щеки девушки. Не отдавая себе отчета, она быстро поднесла саблю к губам и запечатлела горячий поцелуй на ее блестящей стали.
А граф, ласково взглянув на юного уланчика, заговорил снова:
– Я много слышал о вашей храбрости. Все ваши начальники дали самый лестный отзыв о вас. Слух о ней дошел до государя… Не пугайтесь, но… я должен отослать вас к императору в Петербург…
Сабля выпала из рук Нади… Глаза ее расширились, лицо покрылось смертельной бледностью… Еще немного – и, казалось, вот-вот она рухнет сейчас к ногам графа.
– Что с вами? Вам дурно, молодой человек? – послышался за нею мягкий, приятный голос, и блестящий офицер в флигель-адъютантском мундире поддержал за плечи пошатнувшуюся было девушку.
– О… господи, господи! – лепетала она, вся трепещущая и испуганная насмерть. – Я погиб… Государь непременно отошлет меня домой и тогда все пропало!..
Этот взволнованный голос, эти вырвавшиеся прямо из недр души бедной девочки слова выражали столько неподдельного отчаяния, мольбы, тоски и страха, что сам Бугсгевден казался заметно растроганным этим порывом.
– Не бойтесь ничего, дитя мое! – произнес он ласково. – Государю, повторяю, уже известна ваша храбрость. Мне было повелено высочайшим приказом навести о вас справки. И все сведения, собранные о вас, могут только послужить в вашу пользу. Вы бы не хотели расстаться с вашим мундиром, юноша, не так ли?
