Перехлестье - Алёна Алексина

Но она не могла уйти. Не столько потому, что жалела его, сколько потому, что теперь безумно боялась. Лихое дело: маг, еще не получивший назвище, убил несколько десятков послушников. Убил дэйна. Разрушил Клетку и… выжил! Это казалось невозможным, ведь даже Жнец не мог за один раз уничтожить стольких людей, наделенных силой, и не упасть при этом осушенным. А Йен смог. И это испугало не только дэйнов. Сам заключенный под стражу был от этого в ужасе. Милиана же… просто осталась рядом, помогая пережить эту ночь.

— Не меняет, — прошептала магесса. — Ничего это не меняет…

Василиса и воспоминания.

Василиса приходила в себя с трудом. Ощущения были такие, словно переболела гриппом. Почему‑то ломило все тело, горло саднило, а в голове творился маленький апокалипсис — разрывы бомб и свист снарядов. Самое же обидное заключалось в том, что она совершенно не помнила, как очутилась на кровати. Вот только что смотрела на наглеца, обвинившего ее мужа в попытке изнасилования, и — бац! — уже валяется, глядя слезящимися глазами в потолок и мечтая застрелиться…

Поднявшись на локте, девушка увидела Зарию. Та свернулась калачиком рядом. Лиска огляделась. Кровать оказалась та же самая, на которой нынешней ночью поддавшая стряпуха предавалась плотским бесчинствам.

— Зария? — тихо окликнула она помощницу. — А мы чего здесь делаем?

Чернушка даже не посмотрела в ее сторону, не повернула головы и продолжила глядеть остановившимся взором в потолок. Из синих глаз, прикрытых длинной челкой, катились медленные тяжелые слезы.

— Зария?

Тишина.

Васька вздохнула. Не то что бы ей так уж нестерпимо хотелось почесать языком, но молчание тревожило. Говорить было необходимо, хотя в горле першило, и слова давались с трудом. Увы. Поддержать молчание Зарии значило бы поддержать ее на пути к суициду, все равно как помочь намылить веревку или подсказать, как грамотнее вязать узел. Поэтому Василиса не нашла ничего лучше, как предаться воспоминаниям.

Воспоминания были, прямо скажем, далеко не радужными, но Зария вряд ли бы прониклась веселыми побасенками о студенческой юности.

— Ну чего ты, как при смерти? — пробубнила Лиса и села, сжимая пальцами виски. — О-о-ой… Голова моя… Слушай чего расскажу. Ну, это что бы ты не думала, будто такая особенная и все печенюшки этого мира сыплются только на твою голову. Сие есть неверное убеждение. Печенюшек у этого мира хватит всем. Даже тем, кто вообще печенье не любит. Таких засыпает по самую маковку обычно. О-о-ой, мать твою, больно‑то как!

Она свесила ноги с кровати, снова застонала и, лишь отдышавшись и прокашлявшись, начала:

— В общем, было мне тогда семнадцать лет. Мордочка вся в прыщах, щеки пухлые, все остальное тоже весьма рыхлое, кучеряшки на голове торчат, а растущую грудь разрывает от всяческих томлений и волнений. То хочется любви роковой, то подвигов, то приключений, то еще какой‑нибудь ерунды, вроде пироженки с кремом или конфетки шоколадной. В голове романтические бредни, смутные мечты и полное отсутствие мозгов. И тут встречается мне мальчик… Не мальчик, а ожившая мечта — высокий, стройный, глаза голубы-ы-ые, а улыбка такая, что сердце заходится. Красивый мальчик был. Ну, прям настоящий принц. Да что там принц! Принц это даже как‑то мелко. Бог. Молодой, красивый, улыбчивый бог. Спустился с небес, чтобы волновать мой девичий покой. Мы жили по соседству и часто виделись. И каждый раз при встрече он мне улыбался. Я навыдумывала невесть что! Мы ни разу не разговаривали, но воображение само создало образ героя. Я знала, что он самый благородный, самый отважный, самый-самый в общем. Откуда знала? Даже не спрашивай. Я так решила. И он обязан был соответствовать, сама понимаешь.

Стряпуха пригладила волосы и снова легла, только перекатилась на бок, чтобы видеть молчаливую слушательницу.

— Так вот. Виделись мы часто, но он не пытался познакомиться. Да еще и постоянно ходил в компании приятелей. И я решила, что он любит меня, но не решается признаться. То есть до такой степени любит, что боится моего отказа. Вдруг, он встанет передо мной на одно колено, протянет мне розу, руку, сердце, а я окажусь надменной гордячкой — отвернусь и пройду мимо? В общем, следовало дать ему понять, что настроена я благосклонно. Поэтому теперь каждый раз, когда мы виделись, я, перебарывая стеснение, тоже ему улыбалась. Но, конечно, молчала. Ведь он же рыцарь, он должен сам сделать первый шаг! В общем, я ждала. В семье тогда были нелады, отец бросил мать, она погрузилась с головой в работу, была раздражительна, придирчива, а по временам и поддата. Поэтому я носила свое счастье и свои надежды глубоко в сердце, ни с кем ими не делясь. Мой принц, мой рыцарь, мой прекрасный бог был моей тайной. Я думала о нем, засыпая и много-много раз вспоминала в течение дня, иногда безо всякой цели выходила из дома, чтобы встретить его случайно на улице и обменяться улыбками.

Девушка замолчала, а Зария впервые за весь ее долгий монолог заинтересованно пошевелилась, и перевела взгляд на рассказчицу, не понимая, зачем та решила поведать ей о своей юности, да еще и столь пространно.

— Месяц… — продолжила тем временем Василиса. — Он улыбался мне месяц. Не говорил ни слова. Никуда не водил. Просто улыбался. Но пару раз, проходя мимо, будто бы невзначай касался руки, плеча. О-о-о… В моих фантазиях мы уже были семьей с тремя детьми, домом у моря и прочими необходимыми атрибутами счастья.

Лиска хмыкнула.

— Однажды я шла в магазин. Смотрю, а он стоит у входа в парк. Один! Без приятелей. Конечно же, я сразу расцвела в улыбке. Ну и он тоже расцвел. И вдруг, представляешь, протянул мне руку. Руку! Мне — нескладной толстушке со свежевыдавленным прыщом на подбородке! Но по-прежнему молча.

Василиса потерла рукой лоб и вздохнула.

— Что я тебе хочу сказать… Улыбка — это единственное, что было в нем хорошего и запоминающегося. В общем, мой первый раз случился через пять минут, в этом же парке. В кустах. Были там такие дремучие заросли, в которых и стадо коров могло заблудиться. Не говоря уже о влюбленной парочке — Принце и его Даме. От восторга, что он, наконец‑то, решился — подошел ко мне, переборол смущение (ха-ха-ха) я даже не поняла, что мой первый раз как‑то совершенно не похож на волшебное таинство. Произошло все крайне поспешно. Было неприятно, неудобно, да он тут еще сопел… — Лиска посмотрела на Зарию. — А потом, когда все закончилось, смотрю я в шуршащие над головой ветки и думаю: «А если тут клещи?» Понимаешь? Не о нем. Не о том, что случилось. Не о том, как случилось. О клещах. Вдруг, думаю, укусят, я ж с ума от ужаса сойду! А сама смотрю на принца своего и понимаю… Какая же я ДУРА. Он был… не знаю. Совершенно никакой. Ореол таинственности померк, и молодой прекрасный бог стал просто неловким подростком, так и не стащившим с себя до конца штаны. И себя тоже со стороны будто увидела. Так мерзко стало. Потому что ясно ведь, что ни один влюбленный мальчик с любимой девочкой так не поступит. Но я же не простая девочка. Я же ДУРА.