Валтасар - Михаил Ишков

Он помолчал, прошелся по шатру, придавил ногой запекшуюся на земляном полу кровь.

— Вот так, сын Набузардана, моего лучшего друга. Теперь у тебя тоже нет выбора, ты будешь преданно служить мне и моему сыну. Ты слишком много знаешь. А ты, — он обратился к Лабаши, — укороти язык, иначе я тебе его сам укорочу. С кем ты собираешься править в Вавилоне? Со своими пьяницами и бабниками, дремучими завистниками, неспособными ни к какому делу задирами? С любителями стишков? Лабаши, ты играешь со смертью, это тебе понятно? Ты не имеешь права потерять власть, это гибель и для тебя, и для всей семьи. Скажи, ты способен сработаться с Нур-Сином?

Лабаши при последних словах отца страшно покраснел, сжал руки в кулаки, однако после заданного отцом вопроса, юноша сумел взять себя в руки, ответить спокойно, после раздумья.

— Постараюсь, отец. Он сын Набузардана, этим все сказано.

— Ну, хвала Мардуку. Теперь, ребята, давайте обсудим, как нам ловчее поступить с Аппуашу. Я должен действовать наверняка, посему давайте-ка еще немного поиграем с Аппуашу.

На следующий день царь приказал выставить на дальних подступах к долине Рибани усиленные секреты. В полдень в лагере было объявлено, что завтра войска выступят в поход и спешным маршем проследуют к Киликийским воротам, захват которых сулит скорое окончание войны. К вечеру секреты поймали нескольких перебежчиков-горцев из союзных отрядов. Двоим дали уйти. Тех, кому не повезло, жестоко казнили на глазах у войска.

Наступило утро, миновал полдень, однако приказ выступать так и не был оглашен. Тем не менее, отдельные кисиры тяжеловооруженной пехоты, легко вооруженных воинов, а также конные отряды начали сниматься со стоянок и без лишнего шума исчезали в окружающих лесах. Только утром четвертого дня огромный обоз, сопутствующий пятидесятитысячному войску тронулся в путь. Ночь провели в походных колоннах. Где тьма настигала людей, там и устраивались на ночевку. Особые команды развозили в кожаных бурдюках питьевую воду.

Аппуашу атаковал вавилонян на следующий день, в полдень. Сначала колонны обстреляли лучники, укрытые на склонах долины. Халдеи сразу выставили заранее заготовленные плетеные щиты. Считавшиеся лучшими в мире вавилонские лучники открыли ответную стрельбу. Следом подготовленные штурмовые отряды, устремившись вверх по скатам, напали на скопившихся в сосновом бору горцев. По сигналу труб на пиринду с тылу навалились проведенные тайными тропами кисиры. К вечеру армия Пиринду перестала существовать. Аппуашу бежал в Лидию.

Победа была настолько оглушительна, настолько напомнила разгром египтян под Каркемишем, что в ставку Нериглиссара сразу зачастили послы из соседних стран. Прибыли с поздравлениями гонцы от Астиага, Крез прислал посланцев с выражением вечной дружбы. Последних приняли холодно, однако Нериглиссар заверил лидян, что армия Вавилона не переступит границ союзной Лидии. Что же касается Пиринду, то коварство, разбой и неуважение к соседям должны быть наказаны в полной мере.

Через два месяца Нериглиссар взял обе столицы Западной Киликии — Кирши и Уру, и оттуда, разграбив прилегавшие к Лидии области Пиринду, повернул к морю. Здесь был взят город Питусу, лежавший на острове в трех километрах от берега. При этом впервые в истории войн Нериглиссар осуществил высадку морского десанта — вавилоняне добрались до острова на кораблях и с ходу взяли крепость.

На том кампания закончилась, и в месяце шабату (начало февраля 556 г. до н. э.) войска, обремененные огромной добычей, возвратились в Вавилон.

Глава 5

Вернувшись домой, окунувшись в повседневные заботы, Нур-Син другими глазами взглянул на исход противостояния между царем и Набонидом. Очень быстро развеялся энтузиазм и надежды, связанные с личностью нового царя. Оглушительная победа над Пиринду сыграла с Нериглиссаром злую шутку. Оказавшись в Вавилоне, в окружении прежних советников, царь словно утратил слух, ослаб зрением. Нериглиссар на глазах бронзовел, полнился величием. Высокие, благородные цели, перспективные внутри — и внешнеполитические планы, необходимые реформы, о которых он так много рассуждал в походе, которые детально обсуждал в дорожном шатре с Нур-Сином и Лабаши, начали тускнеть, мельчать, размываться досадными, напыщенными заявлениями, нелепыми поступками, а также вызывающими общее замешательство требованиями.

Например, он начал настаивать на переносе дополнительного месяца, который согласно таблицам Бел-Ибни должен был последовать за календарным аддару, на начало осени следующего года. Во времена Навуходоносора наставник царя Бел-Ибни, упорядочил годы, когда можно было вставлять дополнительные дни. Введенные Навуходоносором установления требовали добавлять подобный месяц после шестого и двенадцатого месяца. Несколько десятков лет Вавилон (то есть, по общему мнению, вечность) город жил по этому распорядку, очень скоро превратившемуся в обычай.

Требование нового царя, обращенное к жрецам, означало, что празднование Нового года и, следовательно, подтверждение царственности правителя переносилось на более ранние сроки. Понятно, что царю и его ближайшему окружению не терпелось как можно скорее воспользоваться на внутриполитическом фронте плодами победы над Аппуашу. Нур-Син не ведал, кто именно посоветовал Нериглиссару использовать этот вопрос как повод для того, чтобы дать бой недругам и попытаться приструнить храмовую знать. Однако он позволил себе выступить против попытки ради сиюминутных политических интересов посягать на древнее установление. Секретарь пытался убедить Нериглиссара, что нельзя бездумно взламывать краеугольные, установленные предками правила. С практической точки зрения, добавлял он, этот непродуманный, торопливый ход давал жрецам возможность проявить оправданную строптивость.

Царь махнул рукой, погрустнел, потом в сердцах добавил — когда-то надо и власть употребить. А перенос сроков — вопрос пустяшный, никому же в голову не приходит оспаривать у него, коронованного царя, милость богов, одаривающих смертных царственностью. Так что, пусть жрецы не противятся.

Удивительным казалось Нур-Сину и покровительство Нериглиссара, оказываемое темным личностям, которые вмиг захватили в свои руки распределение захваченной добычи. Создавалось впечатление, что, вопреки только что сказанным словам, Нериглиссар в глубине души до сих пор не был уверен, что боги в самом деле наградили его короной, и вся страна так или иначе находится в его ведении. Говорят, привычка — вторая натура. Человек, выросший в нищете, пусть даже он теперь сидит на горе золота, не может не упрятать на черный день мину-другую в подвешенный на поясе кошелек. Благородному, выросшему в знатной семье Нур-Сину трудно было понять, как выколоченные из арендаторов крохи, как отсуженное у вдов и инвалидов старое тряпье, могли тешить душу такого далеко не глупого, производившего впечатление государственного человека, каким казался Нериглиссар? В армии скоро начали поговаривать — за что сражались? Где наше законное, что было отдано в общую кучу? Где справедливость при выделении доли меча, лука, коня? Где, в конце концов, награды за храбрость, которые Набополасар и Навуходоносор всегда раздавали лично, по собственному усмотрению, при этом действительно лучшие обычно получали самые жирные куски. Где послабления налогового ярма? При таких-то богатствах, которые взяли в Пиринду, писцы продолжали выколачивать из воинов-арендаторов каждую луковицу, каждый финик недоимок!..

Вот что также раздражало Нур-Сина — усилиями приближенных к царю советников, а также Лабаши-Мардука, который перебрался со своей сворой в городской дворец, несмотря на все усилия Нур-Сина удержаться в рамках согласованных в походе планов, противостояние с Набонидом неожиданно скоро окрасилось личными пристрастиями. Труднейший внутриполитический вопрос замены старой бюрократии не только преданными новому правителю, но и действительно достойными людьми, неожиданно свелся к личной вражде. Царское окружение перешло к политике «развязанных рук», они теперь не брезговали никакими методами. В ход пошло и несогласие Набонида на перенос сроков празднования Нового года. Его возражение было преподнесено как открытый заговор против существующей династии. Если даже и так, убеждал Нур-Син царя, все равно действовать следует последовательно, исходя или, если угодно, прикрываясь, «государственными интересами». Так и только так! Нур-Син, имея возможность побеседовать с царем с глазу на глаз, пытался объяснить ему вред, который нанесет престижу его власти близорукая и, по сути, бесперспективная линия, основанная на бездоказательном изничтожении противника исключительно на основе домыслов и не высказываемых страхов. Только распахни ворота для скандальных решений, доверься доносчикам, ограничь свои помыслы исключительно всепоглощающей борьбой за власть, — и Вавилону несдобровать! Нериглиссар и на этот раз внимательно выслушал своего секретаря, согласился с тем, что действовать следует масштабно, копать глубоко… Следом к Нур-Сину явился Лабаши и завел разговор на ту же тему. Принц интересовался, как сын Набузардана относится к тому, что в армии теперь куда больше инородцев, чем было при Навуходоносоре. Почему, спрашивал наследник, обладающий состоянием считает за честь отмазать сына от армии, нанять какого-нибудь нищего, а то и увечного египтянина, перса, иври и отправить его в солдаты? На каком основании пришлые в Вавилоне начинают захватывать судейские должности и рассуживать коренных вавилонян? Кто позволил переселенным племенам тайно воздавать почести чуждым Вавилону богам, и игнорировать культ Бела-Мардука? Разве эти вопросы не требуют незамедлительного решения? Разве в преддверии внешних потрясений Вавилон не должен укрепить собственные тылы, сплотиться вокруг царствующей династии? Разве не пора отменить изжившую себя традицию выборности царя, тем более ежегодное подтверждение его царственности? Кто первый противится введению нового порядка престолонаследия? Разве не Набонид? Сколько же можно терпеть его интриги, жить рядом с чумой, способной погубить город.