Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

3. Завершить работу с авторами над пьесами по договорам: с Г. Владимовым, Д. Самойловым и А. Вознесенским.

4. Продолжать улучшать и совершенствовать идейно-воспитательную работу в коллективе театра.

5. Строго следить за тем, чтобы спектакли текущего репертуара сохраняли премьерный вид, шли на высоком художественном уровне.

6. Обеспечить переход театра на 5-дневную рабочую неделю.

7. Продолжать эксперимент по внедрению цветомузыки.

8. Бережно относиться к материальным ценностям.

9. Сократить статью расходов «Эксплуатационные расходы» по содержанию здания театра за счет улучшения работы обслуживающего персонала, бережливого отношения к хозяйственному инвентарю.

10. Наладить работу театрального буфета.

11. Соблюдать в театре чистоту.

12. Экономно и бережно расходовать электроэнергию.

13. Экономно расходовать деньги на рекламу.

А Высоцкий помнил свои личные обязательства. После знакомства с Мариной он в запале сказал себе и друзьям: «Я не буду Высоцким, если на ней не женюсь!»

Сумасшедшая влюбленность превращала его в несмышленыша, толкала на дурацкие, отчаянные поступки. В Одессе он обратился к своей партнерше по «Интервенции» Ольге Аросевой с совершенно неожиданными вопросами и просьбой:

— Оля, а вы когда летите в свои Карпаты?

(Она в то лето параллельно с «Интервенцией» снималась в «Трембите» и постоянно моталась из Одессы в Западную Украину.)

— Завтра, если ничто не помешает, а что?

— А не прихватите ли с собой письмецо?

— Прихвачу, конечно. А кому, куда, из рук в руки, что ли?

— Ну, из рук в руки у вас вряд ли получится… Понимаете, Оля, письмо в Париж, — окончательно смутился Высоцкий. — Марине Влади.

— Влади?! Так у вас правда это серьезно, что ли?

— У меня — да. Так прихватите письмо, Оля?

— А что я там с ним буду делать?

— Из Одессы я, честно говоря, отправлять побаиваюсь. Мало ли что… Знающие люди не советуют. А там, в Карпатах, все-таки граница рядом… Может, проще?

— Ой, чудак же вы, Володя! Гуцулы, по-вашему, письма через границу перебрасывают без почты?.. Возьму, конечно. Стану для вас почтовым голубем… Наивный вы человек. Это на вас, наверное, Бродский плохо действует — тому ведь всюду контрразведка мерещилась…

Сплетни по поводу Влади и мужа Людмила Абрамова комментировала лаконично, сдержанно и сухо: «Любвеобилен…»

В январе 1968 года съемки «Интервенции» закончились. Белые потерпели поражение. Наши победили, радовались в киногруппе, не подозревая, насколько проиграли они и что очень скоро всем будет не до шуток.

Композитор Сергей Слонимский, работавший в картине, рассказывал, что «запрещали «Интервенцию» с треском. За то, что смешно, слишком веселятся. Революция изображена как фарс. Большевика с фамилией Бродский играет Высоцкий. Какая-то тройная дуля показана. Какой же это большевик, когда мы знаем, что это поэт-диссидент? И почему Высоцкий его играет? И почему все происходит в Одессе? И почему он веселый остряк, а не унылый партиец? А это был мюзикл, который задумал Полока по принципу «Шербургских зонтиков».

По мнению режиссера, выйди «Интервенция» своевременно, кинематографическая судьба Высоцкого сложилась бы совсем по-другому. Когда спустя 20 лет картину в конце концов «сняли с полки», многие были разочарованы: а из-за чего, собственно, весь сыр-бор? Какая тут была крамола? Ну, скоморошничали, ерничали, и что? С другой стороны, возникли вопросы к режиссеру, который в течение двух десятилетий без устали уверял всех, что «Интервенция» была прорывом, новаторством в отечественном кинематографе. Правда? Если это так, то почему же фильм успел так безнадежно состариться и стать малоинтересным, а песни Высоцкого, написанные для него, слушают и поныне?

«Эстетику фильма растащили, — пытался оправдаться Геннадий Полока, — разворовали все ходы…» Пусть будет так.

«Тридцать лет — это время свершений…»

Так, кажется, поет этот странный питерский парень со смешной фамилией Кукин. Фигурист или тренер. Левой ногой свои песенки пишет, как бы шутя, даже не догадываясь об их глубине. «Тридцать лет — это поиски смысла…» Талантливый парень, но, зараза, пьет и совсем мало пишет.

А ты-то сам?В душе моей — пустынная пустыня, —Ну что стоите над пустой моей душой?!Обрывки песен там и паутина, —А остальное все она взяла с собой…

Надо Гарику написать, что-то он там в своей «столице Колымского края» подзасиделся. А ведь главные дела здесь происходят. «Встречаюсь со своими почитателями, пою в учреждениях, в институтах и так далее, — бодро рапортовал он другу. — Раздал автографов столько, что, если собрать их все, будет больше, чем у Толстого и Достоевского… Получил бездну писем с благодарностью за песни из «Вертикали». А альпинисты просто обожают. Вот видишь, Васечек, как все прекрасно! Правда?..»

Но в сердцах выплескивается: «Ебаная жизнь! Ничего не успеваешь. Писать стал хуже — и некогда, и неохота, и не умею, наверное. Иногда что-то выходит, и то редко. Я придумал кое-что написать всерьез, но пока не брался, все откладываю… Друзей нет! Все разбрелись по своим углам и делам. Очень часто мне бывает грустно, и некуда пойти, голову приклонить… Часто ловлю себя на мысли, что нету в Москве дома, куда бы хотелось пойти».

И не буду никуда ходить, пускай ко мне приходят — пожалуйста! Когда угодно! Сколько угодно! И последовал срыв, «уход в пике». А далее — больница, врачи, медсестры, процедуры. Страшная, постылая палата, откуда его возят в театр на спектакли.

В феврале 68-го в Москве вновь возникает Марина Влади. Режиссер-постановщик картины «Сюжет для небольшого рассказа» Сергей Юткевич решил закрепить свое прежнее каннское знакомство с французской звездой творческим альянсом, пригласив ее на роль чеховской возлюбленной Лики Мизиновой.

«Месяцы съемок, холодная зима, — с ужасом вспоминала Марина Влади. — Мы работали страшно медленно. Вначале это меня раздражало. В субботу — выходной, много времени, на мой взгляд, уходило даром… И только когда я поняла, что такое время «по-русски», мне стала ясна такая манера работать. Время — не деньги: человек видит перед собой бесконечность. Поначалу меня удивляло какое-то полное отсутствие у русских представления о времени: разбудить приятеля в три часа утра, прийти к нему только потому, что на тебя «нашла тоска» — они не считают ни невежливым, ни чем-то исключительным. Найдут время, чтобы выслушать — столько, сколько нужно…»