Тайны смутных эпох - Рудольф Баландин

По его мысли, следует стремиться не к иллюзорному совершенству, а к бесконечному совершенствованию. Но не через смуты, социальные конфликты и революции, а эволюционным путем. В этой связи он предрекал неизбежность крушения идеи коммунизма, даже если она победит на какое-то время и установится соответствующее государство, старающееся ее реализовать.

«Не земной рай, – писал он, – как вечная награда за употребленные ранее усилия, а неустанный труд, как долг постоянного стремления к вечноусложняющейся цели, – вот что… должно быть задачей общественного прогресса… Свободная личность – вот основание для построения общественного идеала, но личность не отрешенная от связи с другими, а носящая в себе сознание общего закона и подчиняющая себя высшему идеалу».

Трудно сказать, почему он в таком случае обрушивался на анархизм, видя в нем только торжество хаоса и своеволия, тогда как вполне анархически (по крайней мере в изложении П.А. Кропоткина) звучит его афоризм: «Общество держится личностью, ее подвигом и трудом». Осталось бы только добавить – «и солидарностью личностей, трудящихся» – и получилось бы примерно то же, о чем писал Кропоткин.

П.И. Новгородцев призывал «приучить свой взор смотреть в бесконечность и понять, что общественный идеал только в бесконечном развитии находит свое выражение».

Правда, как нам кажется, все эти утверждения чересчур абстрактны, отвлеченны. Подобные идеи чужды массовому сознанию. Они представляют интерес для теоретиков, но не для практиков, которым обычно требуются конструктивные предложения, конкретные модели общества. А ведь народные массы – не скопление теоретиков, а самые что ни на есть практики.

Мысли Новгородцева не нашли отклика в массах (даже в массах интеллигенции), потому что имели весьма косвенное отношение к чаяниям большинства населения России. Русский народ победил в Гражданской войне белых, черных, зеленых и иностранных интервентов вовсе не потому, что верил в коммунистическую утопию. Ее обсуждали, критиковали и воспевали преимущественно интеллигенты.

В реальной жизни у каждого человека имеются свои частные идеалы, надежды, стремления, принципы жизни. Сопоставляют подобные идеалы с абсолютом и бесконечностью только теоретики. В такой роли и выступил Новгородцев, рассуждая об общественном идеале. Он был реалистом, когда признавал определенную правду марксизма: «Идея достойного человеческого существования, которое должно быть обеспечено для каждого, и составляет ту жизненную правду, которая раскрывается в глубочайших прозрениях марксизма». Его совершенно не устраивала теория классовой борьбы, которую развивали Маркс, Энгельс (как известно, капиталист, который мог понимать толк в данной проблеме), Ленин. «Своей теорией классовой борьбы, – утверждал Новгородцев, – он разрушает идею общего народного дела, осуществляемого правовым государством, отрицает принцип сотрудничества и солидарности классов, составляющий идеальную цель правового порядка…»

Но ведь в том-то и дело, что классовые противоречия – не выдумка теоретиков, а реальность. В любом обществе существуют острые противоречия и внутриклассовые и надклассовые (связанные с различными типами личности, жизненными идеалами и верованиями, которые вовсе не всегда определяются узкоклассовым мировоззрением). Когда мы выстраиваем социальные (классовые) пирамиды, то демонстрируем лишь схемы, которые не претендуют на титул полноценной модели общества. Было бы не менее важно и более интересно составить подобные пирамиды общественных идеалов, которые в любом обществе представляют собой иерархическую структуру: от самых примитивных, низменных, до наиболее возвышенных, идеальных в полном смысле слова.

В теоретических установках Новгородцева была своя правда. Он словно предчувствовал будущее России (причем – советской, ко торую не желал призн авать), когда писал в 1918 году: «Только любовь к своему общенародному достоянию, к своей культуре, к своему государству исцелит и всех нас, и Россию от безмерных тяжких испытаний». И другое верное его суждение: «Естественное многообразие и конкретная сложность жизни не могут быть заменены никакими упрощениями отвлеченной мысли. Жизнь выше теории…» Добавим: и несравненно сложнее ее.

К сожалению, до сих пор теоретики-обществоведы не смогли построить модели духовной структуры общества. Под этим мы понимаем прежде всего систему общественных идеалов. Потому что единого такого идеала, по-видимому, не существует. Он может провозглашаться официально, но порой в него не верят и некоторые из тех, кто его провозглашает (так было, например, с коммунистической идеологией в СССР; она частенько становилась «прибежищем негодяев», лицемеров и приспособленцев).

Общественные идеалы в первом приближении можно разделить на три основных слоя. Нижний, наиболее общий, отражающий животную примитивную сущность человека, ориентирован сугубо на материальный фактор. Цель существования – предельно полное потребление материальных благ.

Уточним: речь идет не о потребностях. Ведь некоторый минимум материальных потребностей совершенно необходим для поддержания жизни и для интеллектуальной деятельности. Вопрос в том, что от потребности люди могут переходить к ее идеологизации, точнее сказать, к превращению в жизненный идеал, предел желаний. С развитием материальной культуры подобные потребности усложняются. Требуется комфортабельная квартира, коттедж, автомобиль модной марки, а затем яхта, самолет.

На втором уровне при преобладании материальных идеалов присутствуют идеалы духовные, определяющие интерес и тягу к искусствам, философии, религии, наукам, общественным занятиям. В таком случае забота о комфорте может ограничиться достаточно высоким, но не чрезмерным уровнем благосостояния.

На третьем уровне абсолютный приоритет отдается духовным потребностям.

А как же «воля к власти», о которой так вдохновенно писал Фридрих Ницше? Она стоит несколько особняком и может объясняться примитивными чувствами, характерными для высших животных: стремлением занять высшее иерархическое положение в группе, стае, стаде, утвердить собственное превосходство над другими. Причем в человеческом обществе с развитием государственности и общественных организаций занять верхнее иерархическое положение может (чаще всего так и бывает) полнейшая посредственность в нравственном, интеллектуальном и физическом отношении.

Впрочем, нечто подобное в виде исключения бывает и в сообществах животных. Известная исследовательница поведения обезьян Левик-Гудолл наблюдала, как один шимпанзе, занимавший низкое положение в группе, поднялся на вершину власти благодаря своему умению производить дикий грохот, колотя по пустым канистрам из-под бензина. Убедительная модель возвышения демагога в демократическом обществе…

Однако вернемся к нашей теме. Естественно полагать, что смута не возникнет в том случае, если общество в основном ориентируется на более или менее определенный и осознанный (тоже – более или менее) идеал. И тут возникает любопытная ситуация.

Представим себе, что такой идеал наиболее примитивный – материальный. Что произойдет в таком случае? Ведь в любом государстве существуют социальные слои, резко различающиеся по уровню материального благосостояния. Логично ожидать, что наименее обеспеченные, наиболее обездоленные слои населения вступят в конфликт с богатыми и обеспеченными, а уж тем более с обладающими избытками материальных благ.

Выходит, преобладание идеала материального благополучия чревато серьезными социальными катаклизмами, когда лозунги типа «грабь награбленное!» найдут незамедлительный отклик в массах.

Иное дело, когда общественный идеал возвышен и отрешен от простейших потребностей личности: например, величие государства, любовь к родине или популярное – «свобода, равенство, братство». Прагматик может скептически отметить: но ведь это все иллюзии, мечтания. На это следует возражение Густава Лебона:

«Из всех факторов развития цивилизаций иллюзии составляют едва ли не самый могущественный. Иллюзия вызвала на свет пирамиды и покрывала Египет в течение пяти тысяч лет каменными колоссами. Иллюзия выстроила в средние века наши гигантские соборы и заставила Запад броситься на Восток для завоевания фикции. В погоне за иллюзиями основывались религии… ими же созидались и уничтожались самые громадные империи. Не в погоне за истиной, но скорее в погоне за ложью человечество истратило большую часть своих усилий. Преследуемых им химерических целей оно не в состоянии было достигнуть, но в их преследовании оно совершило весь прогресс, которого вовсе не искало».

Только высокие (добавим – и недостижимые) идеи могут объединять общество; низкие побуждения его разъединяют и грозят смутой. Надо только оговориться, что низость идеалов выражается не в призывах грабить награбленное и, тем более, добиваться справедливости. Определяющим является показатель духовного состояния именно высокопоставленных слоев общественной пирамиды. На что они ориентированы не на словах, а в делах, не в призывах к другим, а в собственном поведении? Вот вопросы, от ответа на которые во многом зависит смутное время.