Обладать и ненавидеть (ЛП) - Грей Р. С.

В конце концов я спрашиваю его о его перелете и о конференции в Калифорнии. Он спрашивает меня о моей неделе в Париже и о том, каково было готовиться к моей выставке. Разговор настолько далек от того, что я хотела бы обсудить, что даже не кажется вполне уместным. Кого волнуют перелеты и недели, которые мы провели вдали друг от друга?

Мои нервы напрягаются внутри меня, пока мы идем. Кажется, с каждым шагом я все больше раскачиваюсь. Уолт говорит мне, что его отель не так уж далеко впереди.

— Ты дойдешь или возьмем машину? — спрашивает он, а я киваю.

Это странное чувство: я могла бы идти вечно, и в то же время у меня есть нелепое желание пробежать последние несколько ярдов. Это воюющий конфликт внутри меня, беспокойство, смешанное с надеждой.

Я не удивлена, обнаружив, что его отель намного лучше даже того, где я сейчас остановилась. Его вестибюль отделан мрамором, а кессонные потолки (прим. состоит из впадин, балок и ячеек) украшены тяжелыми хрустальными люстрами. Уолт точно знает, куда меня отвести, прямо к лифтам и на пятый этаж.

Его номер в конце коридора. Он проводит своей карточкой-ключом, и двойные двери открываются в большой люкс с полностью оборудованной обеденной зоной, мини-кухней, гостиной и боковой спальней, спрятанной за закрытой дверью.

Я могла бы потратить час, осматривая комнату, изучая искусство и дизайн интерьера. Это замечательно, все выполнено в нейтральных кремовых и черных тонах, антикварные предметы сочетаются с современной мебелью. Затем я поворачиваюсь к Уолту и вижу, как он проводит рукой по волосам, и я понимаю, что мы достаточно долго откладывали неизбежное.

— Я не думаю, что когда-нибудь буду полностью готова к этому разговору, так что мы вполне можем начать. Я буду относиться к этому так, как будто срываю пластырь.

Его брови в замешательстве хмурятся.

— Думаешь, это будет так плохо?

Мой желудок скручивается в узел.

— Жизнь приучила меня готовиться к худшему, так что это именно то, что я делала на этой неделе. Я подавила все надежды, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.

Его губы растягиваются в удивительно красивой улыбке.

— Тебе не кажется, что пришло время отбросить здравый смысл? Я прилетел в Париж, Элизабет. Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой. Как ты думаешь, я бы сделал это, если бы принес плохие новости?

— Думаю, нет.

Он делает шаг ко мне, а я стою совершенно неподвижно.

— Так почему бы тебе не расслабиться хоть немного? Ты топчешься возле двери, как будто собираешься сбежать.

Я и не подозревала, что это так. Я шагаю дальше вглубь номера, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

— Вот, — говорит он, протягивая руку за цветами. — Давай я поставлю это в воду.

На приставном столике уже стоит приготовленная ваза, и он разворачивает цветы из бумаги и ставит их внутрь.

После этого он поворачивается ко мне, встречается со мной взглядом и просто спрашивает:

— Как кто-то должен признаваться в своей любви? Должен ли я был заказать для нас ужин или десерт? Ты уже поела? Я даже не подумал спросить.

— Что?!

— Я просто… я не тот человек, у которого вошло в привычку говорить людям, что я их люблю. Я не могу вспомнить, когда в последний раз говорил это даже Мэтью, так что, скорее всего, я все неправильно сделаю.

Я открываю рот, чтобы попытаться заговорить снова, но он опережает меня.

— Я знаю… но я люблю тебя, Элизабет. Несмотря на то, как мы начинали. Несмотря на наше трудное начало — мое трудное начало.

Он выглядит настолько глубоко обеспокоенным своим признанием, что я не могу удержаться от смеха.

Он неправильно это понимает. Со вздохом он подходит к телефону, стоящему рядом с огромной вазой с белыми пионами.

— Боже, я знал, что сделаю это неправильно. Позволь мне заказать шампанское и еду. Ты любишь стейк?

Он поднимает телефон и начинает набирать номер, но я подбегаю, чтобы остановить его, забираю телефон у него из рук и кладу его обратно.

— Уолт…

— Ты не голодна? — спрашивает он, нахмурившись.

— Уолт, — повторяю я, пытаясь заставить его посмотреть на меня.

Когда он, наконец, это делает, я вижу беспокойство, запечатленное на его точеных чертах.

— Ты любишь меня?

Он хмурится.

— Я только что сказал, что люблю.

Из меня вырывается еще один смешок.

— Ты не должен выглядеть таким грустным из-за этого.

— Мне совсем не грустно, — говорит он. — Я…

— Напуган.

Он делает глубокий вдох, зажмурив глаза.

Это такая странная смена ролей — стоять перед ним с уверенно поднятым подбородком, быть той, кто привстает на цыпочки и обнимает его за шею.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я ему.

— Я рад это слышать, — говорит он, высвобождаясь из моих объятий и снова отступая назад.

Мое заявление не облегчает его беспокойство так, как я ожидала.

Теперь я снова начинаю нервничать. Что не так? Что может быть такого плохого?

— Боюсь, это только часть проблемы, — говорит он, потирая затылок. Теперь он начинает ходить взад-вперед, по-настоящему напрягаясь. — Наш брак… Мне не нужно напоминать тебе, что все начиналось скорее как договорное соглашение. Брак по расчету.

Я киваю, чтобы он продолжал.

— С самого начала моим намерением было вытащить тебя из этой ситуации, освободить тебя, как я мог. Я никогда не хотел принуждать тебя к чему-либо надолго, особенно после того, как услышал, как ты обсуждаешь это со своей мамой и сестрой. Вот почему я работал со своими адвокатами. Вот почему я сказал то, что сказал в библиотеке тем вечером. Я думал, ты хочешь отказаться от этого соглашения.

Несмотря ни на что, мне все еще больно слышать, как он упоминает о конце нашего брака, фиктивного или нет.

— Но… слушать тебя по телефону той ночью, быть без тебя последние несколько недель…

Он позволяет фразе повиснуть на волоске, продолжая расхаживать по комнате, его шаги ускоряются, когда он потирает лицо.

— Пожалуйста, просто скажи это!

Он резко останавливается и резко поворачивается ко мне.

— Я не хочу развода. Я хочу, чтобы это был настоящий брак, Элизабет. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Отныне и навсегда.

Из меня вырывается звук, наполовину смех, наполовину рыдание. Я прикрываю рот рукой, когда Уолт бросается ко мне.

— Скажи мне, что ты хочешь того же, — говорит он, обнимая меня за шею, наклоняясь, чтобы встретиться со мной взглядом. — Пожалуйста.

Я быстро киваю, слишком подавленная, чтобы говорить.

Я двигаю рукой, и он наклоняется и прижимается поцелуем к моим губам, решая нашу судьбу. Я целую его в ответ, прижимаясь к его телу. Его руки перемещаются с моей шеи, скользят вниз по моему телу, сжимая мою талию, чтобы он мог направить меня обратно в спальню. Мы целуемся на ходу, торопливые и безумные. После двух недель разлуки ни один из нас не хочет отпускать другого. Он протягивает руку назад и открывает дверь в спальню люкса.

— Элизабет? — спрашивает он, ища согласия.

Я целую его еще сильнее, в губы и щеки. Я чувствую вкус соленых слез и понимаю, что он, возможно, тоже плачет. Я снова говорю ему, что люблю его, когда он начинает раздевать меня, быстро разбираясь с моим платьем и ботинками. Его костюм оказывается более сложным. Я дергаю за пуговицы, и мне лишь частично удается раздеть его, прежде чем мы падаем обратно на кровать.

Боже, я люблю его. Я люблю его тело. Мне нравится тяжесть его рук, когда они скользят по моей обнаженной коже. Мне нравится, как он прокладывает поцелуями дорожку вдоль моего пупка и бедра, ощущение его языка, когда он раздвигает мои бедра и устраивается между ними.

Он остается там до тех пор, пока я не становлюсь настолько возбужденной, что начинаю дрожать, пока я не начинаю кричать и прикрывать рот. Я дергаю его за волосы, и его пальцы впиваются в мою кожу, удерживая меня распростертой для него, когда он садится. Осознание появляется на его лице, когда он говорит мне, что забыл упаковать в чемодан презервативы.