Хозяин Вселенной - Павел Комарницкий

Я улыбаюсь широко, как только могу.

— Цанг. Она с нами.

Цанг долго прядает ушами, потом согласно обнажает зубы в улыбке.

— Решение принято!

Свирка хватает меня под мышки, распрямляясь, словно пружина, подбрасывает в воздух. От неожиданности я хлопаю крыльями, зависая на пару секунд, неуклюже опускаюсь, взметнув тучу песка.

— Только меня не бросай, — скалится Цанг. — Я не ангел, летать не умею.

— Тебя бросишь! Ты вон какой здоровенный!

Глава 22. Отсрочка апокалипсиса

Вязь символов и букв Высшей письменности бежит по экрану. Тестируемые системы одна за другой сообщают о полной исправности, но я почти не гляжу на экран. Зачем мне вслушиваться в слова собственного смертного приговора?

Не успели. Мы ничего не успели придумать, ни я, ни Семь тысяч сто восьмидесятый. И поэтому завтра всё кончится. Потому что завтра состоится пробный запуск величайшего в мире кварк-реактора.

Дверь кабинета бесшумно отходит в сторону, и в помещение тяжело входит Семь тысяч сто восьмидесятый. Заговорщик и диверсант, мятежник и террорист.

— Ну что, Пятьсот двадцать пятый? Всё идёт как идёт?

Я одним движением гашу экран.

— Я ничего не могу придумать. Кроме откровенного самоубийства, разумеется.

Он садится в углу, привалившись спиной к стене.

— Как ни смешно, я тоже…

Мы молчим. Что говорить?

— Мне сегодня приснился престранный сон… — он чуть прикрывает глаза. Поведение, совершенно невозможное с точки субординации… Кому она нужна, эта субординация, когда завтра всё кончится?

— Что за сон? — механически спрашиваю я, разглядывая собственное отражение в тёмной глади погашенного экрана.

— Боюсь, ты не поймёшь… да просто посчитаешь меня за сумасшедшего. Ты не готов.

— А ты, значит, готов? — меня начинает раздражать бесплодное умствование.

— Скажи, что ты хотел бы сделать в свой последний день?

Я скрещиваю руки на груди.

— Всё, чтобы этот день стал не последним. Следующий идиотский вопрос?

Он отвечает не сразу.

— Но ведь он так или иначе наступит, последний день… Самоубийство, говоришь? Жаль… А придётся.

— Не понял?

И снова он молчит долго, долго.

— Ты скажешь, что центральная камера нуждается в дополнительной проверке. Я пойду туда и… Системы безопасности и пожаротушения отключить придётся заранее, естественно. Всё придётся сделать сегодня, перед продувкой стакана аргоном. Потом туда уже не попасть.

Я молчу. Потому что теперь точно уверен — он сумасшедший.

— Ну что, начальник, работаем?

Теперь уже я отвечаю не сразу.

— Скажи, Семь тысяч сто восьмидесятый… Только один вопрос. Зачем? Зачем тебе этот мир, если тебя в нём не будет? Не всё ли нам равно, что будет с этим миром после нас?

Он смотрит на меня прямо.

— Я понимаю тебя. Я очень хорошо тебя понимаю. Ещё недавно я думал так же.

— А сейчас?

— А сейчас я видел сон… Не удивляйся. Вполне возможно, ты его тоже увидишь.

Я открываю глаза, усилием воли отключая мнемозапись, переданную мне Цангом. Вот как, значит, он решил вопрос… Или не он?

В памяти внезапно всплывает: мама Маша, идущая впереди, разворачивается так внезапно, что я едва не налетаю на неё. Огромные глаза цепко смотрят прямо в душу.

«Что ты знаешь о маленьких зелёных человечках?»

Я криво усмехаюсь. Чем меньше кто-то знает, тем проще кажется ему этот мир. Меньше знаешь — крепче спишь, ага… С восьми до пяти в конторе, диагностика, тут свечи поменять, тут маслофильтр, а этот движок надо снимать в капремонт, кольца, похоже… Ну а в выходной с друзьями на рыбалку. Жизнь хороша, и жить хорошо!

И вдруг всё изменилось. Этот мир оказался вовсе не таким простым. И чем дальше, тем сложнее.

Ещё совсем недавно мне всё было ясно с «зелёными» — законченные гады, зомби ходячие, холодные и беспощадные твари. И всё, что меня у них интересовало — скрытые объекты да агентурная сеть. Ровно столько положено знать о тех, кто находится по ту сторону прицела. Впрочем, как я понимаю, Истинно Разумных тоже не волновал мой тонкий духовный мир. Другое дело — ценные сведения о месторасположении ангельских баз, сокрытые в моей голове…

Я снова прокручиваю мнемозапись, с момента выхода Цанга на Семь тысяч сто восьмидесятого, когда во время вечернего умывания глянуло на него из зеркала его собственными глазами чужое существо…

Нет, никакого зомбирования и даже гипноза. Цанг умеет работать, ничего не скажешь… Он ПОВЕРИЛ. Уверовал, выражаясь церковно-высокопарно. Да, именно так. Он просто осознал, что его драгоценное тело не есть высшая ценность во Вселенной.

Я включаю виртуальный экран, вывожу на него видеоряд. Большие, тёмные глаза без белков смотрят мне прямо в лицо. Не в душу, как ангельские — просто в лицо.

Можно ли назвать его героем? Он не Данко, этот Семь тысяч сто восьмидесятый. Разумеется, он не стал бы жертвовать собой, будь у него хоть какой-то шанс выжить. Однако он сделал шаг. Его коллеги в такой ситуации поступили бы с точностью до наоборот. Умирать одному обидно, вот всем вместе — другое дело…

Мне вдруг становится так стыдно, как не было давным-давно. Жгучий, как кипяток, стыд. Я сижу здесь, на вполне комфортабельном острове, в полной безопасности. И при этом в голове моей имеется крохотный кристаллик, при любом раскладе гарантирующий мне воскрешение. А он идёт в адское пламя горящего натрия. Навсегда…

Светлая память тебе, Семь тысяч сто восьмидесятый. Ты герой. И первая жертва в этой страшной партии… Нет, не так. Ещё одна в этой войне.

Сколько их ещё будет?

«Папа!»

«Я здесь!»

Я просачиваюсь сквозь упругую холодную стенку, как свет. Тут главное — осторожно, не делать резких движений мысли… Всё. Прошёл.

«Папа, я хочу к тебе!»

«Маленькая моя! Маленькие мои!»

Шелестящий бесплотный смех.

«Шилка и Нерчинск не страшны теперь, да, Рома? Завтра мы посетим тебя вживую».

«Отлично! У меня тут наросла роскошная друза розовых грибов, вот-вот переспеет».

Удар! Такое ощущение, будто молния попала прямо в голову. Искры из глаз! Некоторое время я лежу, восстанавливая дыхание. Вот так так… Век живи, век учись. Кто бы знал, что прерывание сеанса самой обычной телепатии может быть таким болезненным? Проклятый прибор…