Счастье потерянной жизни - http://horoshoe.info

- Ты, сестра, о нас, наверное, беспокоишься насчет еды? Мы ели! Ты сама-то, видно, кроме слезы соленой ничего не проглотила с утра.

- Сейчас-то кушать есть чего, - возразила Луша и, отодвинув заслонку, застучала ухватом по шестку, доставая из печи чугун с варевом. Через несколько минут по дому запахло вкусными щами, и семья узника мирно кушала с дорогими гостями, вспоминая страдальца Петра Никитовича.

За столом из рассказа братьев Луша наконец узнала, какие благословения Бог посылал через ее мужа, как любили его по деревням и по поселкам, сколько грешников обратилось к Господу через него. Она никогда так не думала о нем, да и впервые услышала это свидетельство. Ей стало стыдно за себя и за те обиды, которые она наносила ему, упрекая за частые разъезды. Всю жизнь она проборолась с мужем, привязывая его к дому, а он терпел, но не уступал ей. Вспомнила она, как не ценили его в своей общине, вспомнила постоянные колючки Зои с матерью, надменные придирки, разборы, претензии. Он же молча, с улыбкой все выслушивал, но в истине был непоколебимым. Ее терзало теперь, что, осуждая других, и она была для него если не репьем, как Зоя, то мучительной изжогой. Слушая братьев, Луша думала: ведь они скорее всего все знают про меня, наверное, не раз жаловался муж друзьям. Но ни тени упрека, ни осуждающего взгляда не заметила Луша на их лицах. Открытыми, добрыми глазами они глядели на нее и считали, что верной соратницей Луша была своему мужу всю жизнь, иначе как бы он так свободно и усердно служил Господу. Ни разу они не слышали от Петра жалоб на жену.

Выйдя из-за стола, помолились вместе, затем гости и дети легли спать. А Луша вышла в сарай и, плача навзрыд, раскаивалась пред Господом в обидах, нанесенных мужу.

Утром надо было бежать на станцию и узнать про Петра, но ни единым членом тела Луша не могла пошевелить. Плечи горели огнем, голова не поднималась, а руки были, как парализованные. К ее удивлению, Павлушка был уже на ногах и стоял перед матерью. Он не желал ее будить, но и хотелось ему узнать, где найти отца. Луша, увидев сына, тихо проговорила ему:

- Я, наверное, не смогу пойти, иди ты. Может, застанешь его и попрощаешься. Ищи его на багажных путях, вагон его, как дачный, только с зарешетчатыми окнами. Беги сынок, Господь с тобою.

Павлушка был рад такому доверию и вприпрыжку побежал на станцию. Там он долго бродил среди составов, но арестантского вагона не находил. Окончательно измучившись, Павел решил пойти через резервный пассажирский состав. Проходя по пустым вагонам, он вдруг почувствовал уверенность, что вот сейчас он найдет отца. Предчувствие не обмануло его, взглянув в окно вагона, Павел увидел прямо против себя на соседних путях арестантский вагон, а в зарешетчатом окне заросшие лица. Люди напоминали мертвецов. В их строгих глазах Павел без слов прочитал: "Что тебе надо?" Мальчик повис на лямке окна изнутри, и оно медленно сползло немного вниз. Забыв об осторожности, он крикнул:

- Отца!

Арестанты пожали плечами, но, видно, о чем-то поговорив между собой, махнули ему: дальше. Павлушка перескочил к следующему окну, к третьему, к четвертому и, остановившись, увидел, как к решетке, заметив его, протискивался отец. Употребив всю свою силу, Павел стянул вниз за рамку оконную раму в своем вагоне. Однако окна арестантского вагона были настолько плотны, что ни звука Павел не слышал от отца.

Разговор был безмолвный. Отец прощался с сыном и, может быть, навсегда. Оба не слышали звуков, но, кажется, все понимали. Показывал ли отец на небо, на себя, на сына, в сторону, - Павел ясно, как в букваре, читал наставления отца и понимал его.

Вдруг под окном показался винтовочный штык проходившего между обоими составами солдата. Он остановился, явно намереваясь сказать что-то грозное. Из-под сдвинутых бровей Павел посмотрел на него сверху и по-мужицки, глухо проговорил:

- Отец!

Конвоир покачал головой, но, спокойно удаляясь, буркнул:

- Нельзя!

Павел принял это как позволение, и беззвучный разговор продолжался.

Никогда бы он не понял и не принял эти наставления так глубоко в прошлом гласно, как теперь безгласно. Он понял, что отец остался верным и желает, чтобы Павел был проповедником, что он теперь в семье вместо отца, что улицей и юношескими забавами заниматься не время, чтобы любил малышей, уважал верующих, а самое главное, не забывал Бога. Павел, как умел, отвечал, и отец кивал головой.

Так они молча беседовали, пока отцовское окно не дрогнуло и тихо поползло в сторону. Павел успел увидеть его поднятые вверх глаза, и все исчезло...

Медленно он зашагал домой, неся в сердце неизведанное прежде чувство печали.