(Брак)ованные (СИ) - Энни Дайвер

— Присаживайтесь, Ксения, — мило улыбается гинеколог и изучает результаты обследования. — Во время осмотра я была уверена на восемьдесят процентов, а сейчас, после УЗИ, точно могу сказать, что контрацепция в ближайшее время вам не потребуется.

— Что, простите? — не понимаю, к чему она клонит. Неужели месячные начались раньше и придется ждать до следующего цикла, чтобы начать прием? Верчу телефон в руках от нервозности и смотрю на доктора, которая улыбается ну очень широко.

— Вы беременны, Ксения, — она молчит, явно взвешивая слова, которые собирается сказать дальше, а у меня перед глазами темнеет и кружится.

— Не может… это… боже… — шепчу рассеянно и пытаюсь сфокусироваться хоть на чем-то. Телефон в руке начинает вибрировать, но пальцы не слушаются, я вообще не могу ни пошевелиться, ни слова сказать, только воздух хватаю ртом, но и его становится катастрофически мало.

— Ксения! — последнее, что удается запомнить — мельтешащее белое пятно перед глазами и стук падающего телефона.

***

Не знаю, сколько времени проходит, но, когда открываю глаза, вижу обеспокоенное лицо Тёмы. Он выглядит бледно и слишком встревоженно, но облегченно выдыхает и даже выдавливает нервную улыбку.

— Что произошло? — пытаюсь подняться с кушетки, но Артем давит на плечи, не давая встать.

— Давай ты еще немножко полежишь, ладно, — он не спрашивает, но голос дрожит. Кажется, я слишком сильно перепугала брата.

— Я в обморок грохнулась, да? — спрашиваю, ища взглядом Олесю Павловну, и она только посмеивается.

— Да, Ксюша, — кивает она и наконец подходит. — Вы можете сесть, только без резких движений, — мягкий голос успокаивает. Артем помогает мне принять нужное положение, и я приваливаюсь к нему боком, потому что держаться сама не в силах. — Я так понимаю, это отец?

— Чего? — хмурится Артем и ощутимо напрягается, а мне вдруг смеяться хочется. — Ксюх, че тут творится?

Прикладываю ладонь к губам и прыскаю. Вся ситуация до невозможного комичная. Только я могла потерять сознание, когда узнала, что беременна. И только Тёма мог явиться меня спасать, даже не поинтересовавшись, от чего, собственно, спасает.

— Нет, это мой брат, — сжимаю руку Артема, понимая, что он узнает обо всем первым. — Я беременна, Тём, — смотрю в его карие глаза и вижу, как сменяются в них эмоции. Боже, он реагирует очень бурно, даже хлеще меня. Хочу его обнять, но Олеся Павловна развеивает волшебство момента, оставляя брата переваривать информацию, и серьезно глядит на меня:

— Судя по реакции, ребенок нежеланный? — задает самый страшный вопрос, который я надеялась никогда в своей жизни не услышать. А если и услышать, то резко возразить.

Но у меня все давно пошло наперекосяк, еще когда я устроилась к Евсееву работать. А теперь ношу под сердцем его ребенка. Нашего ребенка. Не знаю еще, люблю его или нет, но точно понимаю, что нежеланным он никак быть не может, потому что разве можно не хотеть малыша от мужчины, в которого влюблена, особенно если он самый лучший из всех? Кладу одну руку на живот и хмурюсь, осознавая новые ощущения и думая, как ответить так, чтобы не соврать.

— Скорее, неожиданный, — мягко улыбаюсь.

— Хорошо, — кивает Олеся Павловна и прячет руки в карманах медицинского халата. — Значит, будем растить и рожать. Я дам вам несколько минут, у меня пациентка в соседнем кабинете, а потом вернусь и расскажу, что будем делать дальше.

Она оставляет нас вдвоем, и только тогда Тёма сдавленно выдыхает. Он взъерошивает пятерней волосы на голове и поднимается, принимаясь расхаживать туда-сюда по небольшому кабинету.

— Бля, Ксюх, ну ты, конечно, даешь, — растерянно тянет брат, а потом резко поворачивается и шлепает себя ладонью по лбу. Если бы не знала, что он на юрфаке учится, подумала бы, что из актерского сбежал. — Ой, при детях же нельзя, — виновато смотрит на мой живот. — Он же все слышит! Он же слышит все?

— Пока вроде нет, — пожимаю плечами. Ни капельки ведь не знаю, что там происходит с плодом. Я не слишком-то интересовалась, думая, что прежде, чем планировать беременность, надо сначала найти того, с кем ее планировать, а потом уже изучать матчасть. Но у нас с Миром все идет не так: сначала женимся — после влюбляемся, беременеем — и затем узнаем, хотели ли мы этого.

Я отчего-то совсем не сомневаюсь, что Мирослав хочет детей. Он с таким обожанием на племянников всегда смотрит, что никому и в голову не придет мысль, что он может отказаться от родного ребенка. Даже если у нас с ним не сложится, будем учиться воспитывать малыша как партнеры. Надо только набраться смелости ему сказать.

— А Мирославу сказала уже?

— Нет, Тём, — смеюсь, наблюдая за суетой, совершенно не свойственной Артему. Он ведь знает, что я была в отключке и даже при желании никому рассказать не могла, но, видимо, в стрессовых ситуациях мозг его работать отказывается.

— Так надо рассказать! — возмущается, а я только и могу, что глупо хихикать и кивать. Обязательно сделаю это сегодня вечером. — Бля-я-я-я, — тянет изумленно и приседает передо мной на корточки, — или это не его ребенок? — он сжимает своей лапищей мое бедро в ободряющем жесте и кивает каким-то своим мыслям, которые в его голове вертятся. — Херня вопрос, Ксюх, воспитаем. Я помогу.

У меня от его решимости голова кружится. Не могу поверить, что мой младший брат может быть таким серьезным и… взрослым. По глазам вижу, что не шутит, уверен в своих словах на двести процентов. И я больше не могу держать в себе эмоции, которых в один миг становится слишком много. Всхлипываю, слезы по щекам катятся бесконечным потоком, и я наклоняюсь и обнимаю Тёму, крепко-крепко к нему прижимаясь.

— Спасибо, мелкий, — вспоминаю детское прозвище, которым всегда дразнилась. Артем усмехается и гладит