Мы всякую жалость оставим в бою… - Александр Авраменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Обстановка в кабачке вполне в духе чертовой свадьбы. Что-то громко и немелодично наяривает оркестр на эстраде. Дым сизыми клубами плавает под потолком. Несколько пар то ли танцуют, то ли бьются в падучей. За одним из столов поют, явно не то, что играет оркестр. Официанточка в чрезвычайно обтягивающем платье предлагает мне стол рядом с эстрадой. Нет, сегодня это не для меня. Вон тот, фройляйн, в углу. Благодарю.
Заглядываю в меню.
— Извините, фройляйн, а что значит «мясо по-русски»?
Она удивлена моим вопросом, безошибочно узнав во мне русского, но, как и положено вышколенной немецкой официантке, без запинки рапортует:
— Маринованное мясо, жаренное на вертеле. В качестве гарнира могу порекомендовать картофель пай и пикули.
Дивно. Значит, шашлык — это «мясо по-русски»? Ну-ну.
Я заказываю жаркое в горшочке, салат с ветчиной, сыр, и бутылку коньяку.
— И пока готовят заказ, фройляйн, не могли бы вы принести мне стакан русской водки?
— Конечно. Стакан русской водки и… — она выжидающе смотрит на меня.
— И еще один стакан. — Я усмехаюсь. — Уговорили, фройляйн.
Ей мой заказ кажется странным, но, видимо, она видывала и не такое. Через минуту у меня на столе два стакана водки. Залпом выпиваю один. Прислушиваюсь к ощущениям: не помогает. Будь оно все проклято, не помогает!..
Медленно, по-немецки, выцеживаю сквозь зубы второй стакан. На столе появляется мой заказ. Я принимаюсь за еду и коньяк. Еда хороша и коньяк не плох, но это я отмечаю как-то отрешенно, что ли. Сейчас у меня такое настроение, что если бы я пил самый поганый самогон и заедал его старой автопокрышкой, мне было бы все равно. Я не пьян, но сознание медленно подергивается какой-то белесой дымкой. Все мне чудится, что вот сейчас подойдет Борис Владимирович и скажет…
— Здравия желаю, господин штабс-капитан. Осмелюсь доложить: курсант Хенске находится в увольнении!
Я резко встаю и оборачиваюсь. Стоящий передо мной молодцеватый … э-э как тебя… оберштурмфюрер было отшатывается от моей драконьей внешности, но быстро берет себя в руки. Я знаю его. Вилли Хенске, мой курсант из Камы. Хороший парень и курсант толковый. Помнится, командиром отделения был… Это — вовремя. А то я один тут совсем в алкоголика превращусь…
— Какими судьбами, дружище?! Присаживайся! Рассказывай!
Он несколько смущен:
— Герр оберст, я не один. Со мной товарищи.
Пытаюсь разглядеть тех, о ком он говорит, но глаза что-то отказывают.
— Уместимся?
— Так точно!
— Так тащи их сюда, курсант. — Взмахом руки я подзываю официантку. — Фройляйн, мясо по-русски на всех, пару бутылок коньяка и пару бутылок водки. Холодную закуску из расчета на… — я быстро пересчитываю всех подошедших к столу эсэсманов, — на пятерых пьющих офицеров.
Подошедшие представляются. Оказывается, это мои недавние соседи по фронту. За это надо выпить.
Вилли смотри на наполненную рюмку, накрытую куском хлеба.
— Герр оберст, извините, но кого Вы поминаете? Мы его знаем?
Хорошие ребята, душевные.
— Вряд ли знаете, но слышать — слышали. Моего прежнего комдива, генерал-майора Анненкова. — Я встаю. — Вечная память павшим героям!
— Вечная память, — отзываются эсэсманы…
Офицерская пьянка набирает обороты. Хорошо, когда встречаешь друзей или, хотя бы, хороших товарищей. Из немцев я бы хотел сейчас видеть Макса, но и Вилли со товарищи годится.
Мы приканчиваем шашлык, и теперь заказываем свиные ноги. Тоже очень хорошая закуска. Минут пять тому назад мы с большим чувством допели «Мы — кайзерова конница», а теперь, с не меньшим воодушевлением выводим:
Тихо вокруг.Сопки покрыты мглой.Вот из-за туч блеснула луна,Могилы хранят покой.
Белеют кресты.Это герои спят.Прошлого тени кружатся вновь,О жертвах боев твердят.
Не все из сидящих за нашим столом знают русский в достаточной мере, чтобы петь песни, но энтузиазм и количество выпитого с лихвой восполняют пробелы языкознания.
Эт-то что за новости?! Это кому там не нравится наша песня?! Да ты у меня сейчас сам эту песню десять раз пропоешь, причем стоя на голове, шпак несчастный! Да не надо, Вилли, не утруждай себя, я и один ему растолкую… Не может быть! За столиком вместе с невежей сидит… Точно, она! Марика Рекк, та самая, с которой я познакомился еще в Крыму, в то, памятное, последнее мирное лето, когда добывал для Шрамма госпожу Серову. Она мне тогда так понравилась, что я даже, грешным делом, пожалел, что вместе с женой отдыхаю… А, ну-ка…
— Фройляйн, скажите, у вас есть цветы? — обращаюсь я к проходящей мимо официантке.
Она кивает.
— Какой бы цветок Вам хотелось, герр оберст?
— Розу, белую.
— В петлицу? — уточняет официантка.
— Да нет, обычную, на длинной ножке.
— Сию минуту, — она торопится уходить, но я останавливаю ее.
— Момент, фройляйн. Пришлите-ка мне кого-нибудь из оркестра.
Официантка быстро исполняет заказ. На столе лежит пышная белая роза, а около меня стоит огромный, расплывшийся дирижер. Интересуюсь, знает ли он вальс из фильма «Опрокинутый мир»? О, да, конечно, он знает. Протягиваю ему пятьдесят марок.
— Сыграйте мне этот вальс, но начнете в тот момент, когда я подойду во-он к тому столику, понятно?
О, да, ему понятно. Правда, он считает своим долгом предупредить, что фройляйн Рекк очень разборчива в знакомствах, и может отказаться, но я твердо сообщаю ему, что это — мое дело. Кивнув, он уходит к оркестру.
Встаю и иду к столику. Мне остается сделать последний шаг, как с эстрады звучат первые такты вальса. Кладу перед «королевой чардаша» свою розу и щелкаю каблуками:
— Позвольте пригласить Вас, фройляйн Рекк, на тур вальса.
Один из мужчин, сидящих за ее столиком, хочет возразить, но я пристально смотрю на него, и он замолкает. Еще бы: такая рожа да еще и при оружии…
Марика встает и, совершенно спокойно взглянув на мою крокодилью физиономию, ясным голоском отвечает:
— Охотно, герр оберст, благодарю Вас.
Естественно, она танцует лучше меня, но я тоже кое-что могу. Мы кружим по залу.
— Вы были во Франции, герр оберст?
— Да, фройляйн.
Она ждет продолжения, но я молчу. Черт возьми, я просто потрясен тем, как она выглядит вблизи.
Она внимательно смотрит на меня и вдруг спрашивает:
— Скажите: почему у меня такое ощущение, что мы виделись прежде? Я Вас знаю?
— Думаю, что знаете, хотя и вряд ли помните, фройляйн Рекк, — я усмехаюсь. — Особенно, если учесть, что со времен нашего знакомства я несколько изменился…
Она вдруг резко останавливается и в упор разглядывает меня. Затем сделав шажок назад тихо спрашивает:
— Крым, съемки, Ваш друг летчик — это были ВЫ?!
С ума сойти! Вот что значит профессиональная память актрисы!
— Да, фройляйн, это был я.
Секунду она молчит, потом подходит ко мне поближе, и ласково прикасается рукой к моему лицу.
— Господи, Сефолотт, где же это Вас так?
— В Манчжурии. Понимаете, фройляйн…
Она зажимает мне рот рукой:
— Марика. Для Вас — Марика.
— Хорошо. Понимаете, Марика, танк загорелся, а мне нужно было обязательно вытащить одного парня, который мог сгореть в башне. Вот я немного и поджарился…
Танец кончился. Я провожаю ее к столу.
— Большое спасибо за доставленное удовольствие. Честь имею, господа!
Я возвращаюсь к своему столу. Парни только что рты не пооткрывали. Наконец Вилли выдавливает из себя:
— Фантастика, герр оберст! Марика Рекк, и вдруг вальс с офицером? Фантастика…
Он не успевает договорить. С эстрады раздается:
— Дамы и господа. Наша очаровательная гостья, госпожа Марика Рекк, исполнит песню «На сопках Манчжурии», которую она посвящает своему старому другу, оберсту Соколоффу!
Впору и самому рот раскрыть. Чудны дела твои, Господи!
…Тихо вокруг.Ветер туман унес.На сопках маньчжурских воины спятИ русских не слышат слез.
Плачет, плачет мать родная,Плачет молодая жена,Плачут все, как один человек,Свой рок и судьбу кляня!
Она поет с легким акцентом, но это даже прибавляет прелести ее исполнению. Боже мой, она идет к нашему столику…
Пусть гаолянВам навевает сны.Спите герои русской землиОтчизны родной сыны!
Она подошла к нам и поднимает меня со стула. Она что, хочет, чтобы я пел с ней? А давай!
Вы пали за Русь!Погибли Вы за Отчизну!Поверьте, мы за Вас отомстимИ справим мы славную тризну!
Марика Рекк стоит предо мной и улыбается:
— Сефолотт, Вы представите меня Вашим друзьям?
