Опыт революционной борьбы - Эрнесто Гевара

Нашим самым страшным врагом в этот период года был макагуэра. Это насекомое представляет собой разновидность овода и получило такое название за то, что оно, как считают, откладывает свои яйца на дереве макагуа. В определенные периоды года макагуэра заполняет леса. Его укусы вызывали сильный зуд, и при наших условиях на коже быстро появлялись нарывы.

Наконец 18 мая было получено сообщение о прибытии оружия в условленное место. Эта новость быстро распространилась и вызвала ажиотаж в лагере, поскольку каждый боец хотел улучшить свое вооружение, втайне надеясь получить или совсем новое, или хотя бы высвободившееся у старых бойцов оружие, пусть даже и с некоторыми дефектами, До нас дошло также известие и о том, что фильм, сделанный Бобом Табером в Сьерра-Маэстре, был показан в США и имел там большой успех. Это обрадовало всех нас, за исключением Эндрюса Сант Джорджа, который, хотя и являлся агентом ФБР, по профессии был журналистом и завидовал удаче коллеги. На следующий день после получения этого известия он отправился на яхте из владений Бабунов в Сантьяго-де-Куба.

В тот самый день, когда пришло сообщение о доставке оружия, мы узнали, что исчез один боец. Этот случай создавал для нас опасность, потому что, как я уже говорил, весь лагерь знал, куда прибудет оружие. На поиски этого бойца, были отправлены несколько групп. Через некоторое время они вернулись и сообщили, что дезертиру удалось сесть на катер, отправлявшийся в Сантьяго. Мы предположили, что он направился туда, чтобы донести о нашем местонахождении властям, однако позже выяснилось, что он просто дезертировал: у него не хватило физических и моральных сил, чтобы противостоять трудностям нашей жизни. Тем не менее нами были приняты необходимые меры предосторожности. Борьба за повышение морально-политической и физической подготовки наших людей велась ежедневно, но ее результаты не всегда были удовлетворительными. Некоторые бойцы нередко просили отпустить их, выдвигая самые различные причины, и если им отказывали, они убегали из отряда. И это происходило несмотря на то, что дезертирство у нас каралось смертной казнью.

Ночью было доставлено оружие. Это было прекраснейшее зрелище для нас: перед жадными глазами бойцов, как на выставке, расположились орудия смерти. Три станковых пулемета, три ручных пулемета «мадзен», девять карабинов М-1, десять автоматических винтовок «джонсон» и шесть тысяч патронов. Хотя к карабинам прилагалось всего по сорок пять патронов, их распределили исходя из заслуг людей и времени их пребывания в Сьерре. Один из этих карабинов, являвшихся наиболее желанным оружием, был вручен Рамиро Вальдесу, два других – головному дозору под командованием Камило. Остальные карабины получили расчеты станковых пулеметов. Один из ручных пулеметов «мадзен» был передан взводу капитана Хорхе Сотуса, второй – взводу Альмейды, а третий – штабу, где его вручили мне. Станковые пулеметы отдали Раулю, Гильермо Гарсия и Кресенсио Пересу. Таким образом я становился настоящим бойцом, которым до этого был лишь от случая к случаю, выполняя в качестве постоянного поручения обязанности врача. Для меня начинался новый этап в Сьерре.

Я очень хорошо запомнил, как мне вручали ручной пулемет. Хотя он был плохой и старый, но в то время казался мне настоящим приобретением. Для обслуживания ручного пулемета было выделено четыре человека. Их дальнейшая судьба сложилась по-разному. Двое из них – братья Пупо и Маноло Беатон – были расстреляны за измену революции. Они убили майора Кристино Наранхо и скрылись в горах Орьенте, где стали заниматься подрывной деятельностью, пока не были схвачены одним крестьянином. Третий был пятнадцатилетний мальчик по имени Жоэль Иглесиас. После победы революции он стал президентом Ассоциации молодых повстанцев и майором Повстанческой армии. Четвертый после нашей победы пошел на службу в армию и получил звание лейтенанта. Его фамилия – Оньяте, но мы любовно называли его Кантинфласом по имени известного мексиканского комика.

С прибытием оружия боевая и политическая подготовка отряда, однако, не закончилась. Несколько дней спустя, 23 мая, Фидель отдал приказ о новом отчислении из отряда, в том числе целого отделения; и наши силы сократились до ста двадцати семи человек, большинство из которых были вооружены, причем около восьмидесяти бойцов имели хорошее оружие.

Из отделения, отчисленного вместе с командиром, остался лишь один боец по имени Крусито, который позднее стал нашим всеобщим любимцем. Крусито был поэтом-самоучкой. У него происходили частые стычки с поэтом Каликсто Моралесом, участником высадки с «Гранмы», который в своих стихах называл себя полевым соловьем. Это не нравилось Крусито, и в припевах сочиняемых им песен неизменно появлялось пренебрежительное обращение к Каликсто: «А ты – горная ворона».

Этот замечательный человек в своих песнях изложил всю историю нашей революции, начиная с «Гранмы». На каждом привале можно было видеть, как он, сидя с трубкой во рту, складывал эти песни. Поскольку у нас было очень мало бумаги, ему приходилось заучивать их наизусть, и, когда пуля сразила его в бою у Пино-дель-Агуа, эти песни были потеряны для нас.

В районе лесопилок мы получали бесценную помощь от старого знакомого Фиделя и Рауля – Энрике Лопеса, который в тот момент был служащим у Бабунов и выполнял роль нашего связного, одновременно обеспечивая нас продовольствием и помогая безопасно передвигаться в округе. В тех местах было множество дорог, по которым сновали военные грузовики. Мы не раз устраивали засады для захвата их, но успеха не имели. Может, это и к лучшему, потому что нам предстояла операция, которая явилась самым сильным психологическим ударом для противника за все время войны – нападение на Уверо.

25 мая было получено сообщение о том, что в районе Майари с яхты «Коринтия» высадилась группа во главе с Каликсто Санчесом. Через несколько дней мы узнали о плачевном результате этой операции. Прио посылал своих людей на смерть, но сам никогда не шел вместе с ними. Сообщение о высадке поставило нас перед неотложной необходимостью отвлечь силы врага и дать возможность этим людям добраться до какого-либо укрытия, реорганизоваться и начать действия. Мы шли на это из чувства солидарности с мужественными людьми, хотя и не знали о социальном составе высадившейся группы и о ее подлинных намерениях.

В тот момент между автором этих строк и Фиделом завязался спор. Я считал, что не следует упускать возможность для захвата грузовиков и что мы специально должны заняться охотой за ними на дорогах, по которым они беспечно ездили вверх и вниз. Однако в голове Фиделя уже созревала идея нападения на Уверо. Эта операция была бы намного полезнее и в случае овладения этим объектом принесла бы нам более полную победу. Для Батисты это был бы большой психологический удар, о котором узнала бы вся страна. О нападении же на отдельные грузовики батистовцы могли сообщить как о дорожном происшествии, повлекшем за собой, мол, гибель и ранения военнослужащих. Хотя люди и усомнились бы в правдивости такого сообщения, батистовской прессе все же удалось бы умолчать о нашем эффективном боевом присутствии в Сьерре. Это совсем не означало, что идея о захвате грузовиков при благоприятных обстоятельствах полностью отбрасывалась нами, но в то же время мы не должны были допускать, чтобы эти операции стали нашей основной целью.