Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят - Тайари Джонс

Улыбка подруги намекала, что она много времени провела в припаркованных машинах.

Я так делала только один раз, и, если честно, было не особенно удобно.

– Секс в машине – это один из трюков, который отлично удается только в кино, – заметила я, надеясь показаться умудренной опытом.

– Я так и знала! – воскликнула Дана. – Я знала, что ты только с виду паинька.

Я подняла брови, снова пытаясь прикинуться искушенной и загадочной. Но Дана все хохотала и даже подвывала от восторга, словно выиграла пари.

– Я так и знала!

Я почувствовала, как улыбка обвисает по краям.

– Их было немного. Несколько, но в последнее время никого. По большей части в десятом классе и еще один прошлым летом.

– Не дуйся, – сказала Дана. – Просто у тебя уже есть история, вот и все. И с кем? Необязательно перечислять всех. Достаточно самых главных.

– С Джамалем, – призналась я. – С Джамалем Диксоном.

– Ого, – восхитилась она, – тот высоченный сын священника?

– Ага, – кивнула я, то ли хвастаясь, то ли исповедуясь.

– Он, кажется, хороший парень. Весь такой правильный. Ни за что бы не поверила, что он совратил малолетку.

– Все было не так, – нахмурилась я.

– Не обижайся, – повторила она, изучая собственное декольте. – Я-то понимаю, что у тебя и почему. Уж поверь.

– Мы ходили в одну церковь, – объяснила я. – Джамаль – хороший парень. Он меня любит.

– Знаю, – заверила она. – Я с ним знакома. А вот Маркус – плохой.

– Если он тебе не нравится, – спросила я, – зачем тогда ты едешь на вечеринку?

– Потому что я так сильно его ненавижу, что не могу оставаться в стороне.

Она по-прежнему улыбалась, но было в лице что-то дикое. Где-то я такое уже видела. Дана улыбнулась снова, точнее, просто показала на мгновение зубы, и тут я вспомнила, где видела ярость, которая проложила бороздку у нее на переносице. Однажды мы с мамой отправились на машине навестить бабушку Банни. На обочине шоссе нам встретилась группа заключенных. По большей части черные. Было среди них несколько стариков. Все собирали мусор. На дороге шел ремонт, так что ехали мы медленно. Один из заключенных посмотрел на меня. Я ему помахала. В ответ он улыбнулся одними зубами, но по лицу и даже наклону тела было заметно, что он хочет кого-нибудь убить.

– Поехали уже, – поторопила Дана.

– Нет, – сказала я, – я хочу вернуться к тому, что ты сказала насчет ненависти к Маркусу. Что ты сделаешь, когда мы туда приедем?

– Да я просто пошутила, – отмахнулась Дана, но челюсть была напряжена, будто она одна из тех заключенных на работах. – Я не буду устраивать скандал. Просто он меня самую капельку обидел, – голос стал мягкий, как пудра. – Думаю, ты понимаешь, каково мне сейчас.

Я кивнула, ведь действительно ее понимала. Я сказала, что мы с Джамалем, как прежде, ходили в одну и ту же баптистскую церковь на Митчелл-стрит, но он перестал говорить со мной на людях. Не похоже на злость или обиду, скорее ему просто было невыносимо одновременно общаться со мной и со своей мамой.

– Наклонись, – велела Дана.

Я послушалась, и она потянула мой топ, расправив радужные полоски. Потом коснулась шиньона «Я мечтаю о Джинни».

– Смотрится очень естественно, – похвалила Дана и пригладила курчавые волоски у меня на затылке. – Поехали.

Вечер быстро превращался в ночь. Мы проехали всего шесть-семь километров по шоссе I‐75, а мне уже пришлось включить фары. Дана врубила музыку.

– Ты умеешь танцевать?

Я покачала головой.

– У нашей семьи проблемы с координацией.

– У мамы тоже? По ее виду я бы сказала, что она может тряхнуть хвостовыми перышками.

– У мамы вообще нет перышек, – сказала я.

– У тебя хорошее чувство юмора.

Дана покрутила ручку приемника, пытаясь найти, что бы послушать. Поняв, что мы слишком далеко отъехали от Атланты, чтобы поймать другую волну R’n’B, она попыталась найти хотя бы то радио, которое мы слушали прежде, но не смогла.

– Пока мы не ушли от темы, – проговорила она, – что там у тебя с поступлением?

– Я не прошла ни в Маунт-Холиок, ни в одну из «Семи Сестер». В Спелмане меня занесли в список ожидания.

– Может, оно и к лучшему, – заметила Дана. – Никогда не знаешь.

А потом вернулась к бессмысленному поиску радиоволны… И тут мы услышали «БУМ». Подруга пригнулась, словно это был выстрел, но я знала, что мы пробили колесо.

Трудно вспомнить, как все произошло. Я по сей день прокручиваю в голове этот момент, как киноленту, увеличиваю детали, и хочется сказать, что я заметила какие-то знаки, почувствовала, что что-то не в порядке. Ужасно, что я могла полагаться только на затуманенные пять чувств.

– Тихо, тихо, – бормотала я, заставляя себя держать локти чуть согнутыми и выруливать в сторону заноса.

Я глянула на спидометр и порадовалась, что мы шли со скоростью всего 88 км/ч. «Линкольн» трясся, как стиральная машина. Куски шины разлетались в стороны: я видела их периферическим зрением. Дана рядом со мной скулила, как бродячий щенок. Я дышала так мощно, что чуть не выпрыгивала из своего топа, но умудрилась не потерять рассудок и сделала все, как учил папа. Наконец можно было мягко надавить на тормоза и, шатаясь, остановиться на обочине.

– Что это было? – спросила Дана.

– Шина.

Она села ровно, сделала глубокий вдох, потом еще один.

– Я думала, нам конец.

– Самое главное, – объяснила я, – не паниковать.

Я включила аварийный сигнал. Две мигающие стрелки осветили машину повторяющимися вспышками желтого света. Надо было как-то доехать по краю шоссе до следующего съезда. Я повернула обратно на дорожное полотно и предупредила Дану:

– Сейчас будет трясти.

Она кивнула и принялась дышать животом.

– Если будешь и дальше так дышать, возьми бумажный пакет, иначе начнется гипервентиляция.

– Хорошо, – кивнула она. – Это был ужас. Я думала, мы умрем.

– Ужасно было бы погибнуть, не успев даже окончить школу.

– С моим невезением было бы неудивительно, если бы я умерла, не успев даже поехать в Маунт-Холиок.

Я слегка прибавила газа, и «Линкольн» начал лязгать чуть быстрее.

– Хватит уже тыкать меня носом в свой крутой Маунт-Холиок. Мне-то, видимо, придется учиться в занюханном колледже штата Джорджия.

Возможно, из-за того, что пробило колесо, и всего этого напряжения мне вдруг стало очень грустно. Я хотела путешествовать, уехать из Атланты. Я никогда раньше не думала о Массачусетсе, но теперь больше всего на свете хотела отправиться именно туда. Я успела накопить почти шесть тысяч долларов (а это очень много часов со ставкой в пять долларов) и хотела потратить их на твидовые пиджаки и рулетики с лобстером. Хотелось большого будущего.

На съезде