Выбор пути - Вадим Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Граница не всегда ровная, она изгибается то в одну, то в другую сторону, но общее направление сохраняет. Вот прямо на моих глазах ее край покачнулся, и снег бесследно исчез. Секунда, другая — и каменистая почва сменяется жирной грязью, усыпанной гниющими листьями. Ещё мгновение и первые зелёные ростки стремительно вытягиваются, разворачивают листья, цепляются за ближайшие деревья и кусты…
Для меня они такие же реальные, как и снег на той стороне. Выходит, все это — иллюзия? Нечто подобное я уже видел, посещая Пещеру Предков. Так же растворяющиеся в темноте стены, далёкое недостижимое пятно выхода, призрачные силуэты большинства ее обитателей. Это место мне снится?
Я останавливаюсь и изо всех сил пытаюсь проснуться. Тщетно… Моргание, рассматривание рук, щипки, удары — все бесполезно. Это явно не сон, даже не осознанный сон. Я не могу им управлять — деревья не хотят вырастать по моему желанию, жареный бегемот не появляется на огромном блюде у моих ног…
Вздохнув, продолжаю шагать дальше. Здесь, на краю джунглей деревья растут немного реже, и между ними можно пробираться, не теряя направление. Мошка залепляет глаза, на плечи то и дело падают листья, мелкие ветки и мусор с верхних ярусов. Иногда к ним присоединяются насекомые, тут же пробующие мою кожу на прочность. Несколько раз видел крупных ящериц, лазающих по ветвям, пару толстых, упитанных удавов. Тропический лес жил своей жизнью, тут постоянно кто-то кого-то убивал и ел, и пока не обращал внимания на пришельца.
Впрочем, после экспериментов с палкой, я перестал бояться — достаточно просто пересечь границу, и я окажусь в безопасности.
Шел я довольно долго, солнце справа скрылось за горизонтом, на тундру опустилась ночь. Слева ещё продолжался вечер, но под кронами деревьев уже темно. Ускоряюсь, где только возможно, ночевать в таком лесу совсем не хочется. Лес стал редеть, и я перешёл на бег, разглядев далёкие огоньки впереди. Я уже уверен, что это костры — они иногда мигают, когда свет заслоняют темные точки. Там люди!
Когда я вышел на небольшую поляну к первому костру, уже полностью стемнело. Пламя выглядело странно — оно было полупрозрачным, словно это не дрова, а спирт.
Не менее странными были и люди, сидящие вокруг. Похожие на неандертальцев, такие же коренастые и широкоплечие, в них все равно ощущалась некая чуждость. И дело даже не в заметно больших размерах, смуглой, коричневатой коже, и даже не в лицах — широких, уплощенных, задумчиво-спокойных. Нет, я словно смотрел на дальних родственников, которые уже десятки лет прожили в чужой стране, и изменились настолько, что с ними и говорить то уже не о чем. У огня сидели денисовцы…
Меня не атакуют, не прогоняют, словно и не замечают, когда подхожу к ним вплотную. Все эти люди — они тоже не совсем реальны, некоторые настолько прозрачны, что сквозь них видны темные силуэты деревьев на краю леса.
Постояв немного, сажусь рядом, и протягиваю руки к огню.
— Сейсе, нань чонгапурр. Хао би, ксьон диашш.
Слова не знакомые, но смысл мне становится понятен. Что — то вроде " здравствуй, путник. Этот огонь не согреет человека-брата"
— Вы здесь живёте?
Несколько человек повернулись ко мне, прислушиваясь. Повторяю фразу на обеих неандертальских наречиях. Меня поняли, и даже ответили, жутко коверкая слова
— Мы всегда здесь. Пока память есть.
— Ты очень много память. Идти к человек-брат, нет память здесь.
Мне советуют идти к таким же неандертальцам, как и я, к их костру?
— Я могу остаться?
— Память чужая. Человек не согреться.
Выходит, эти люди не просто греются у костра… Они делятся через него с другими силой, что поддерживает их существование в этом месте. Памятью живых о себе.
Мне резко поплохело. Я умер?!.
Подношу руку к глазам — нет, не прозрачная.
— Как мне уйти отсюда?
— Память не долго. И нет человек-брат…
Значит, когда обо мне забудут, меня, неандертальца, не станет. Но пока обо мне помнят очень многие.
— Человек-брат тут ошибка. Человек-брат энн-ой, место в Первая Пещера.
— Я не хотел сюда попасть. Как попасть в Пещеру Предков?
— Идти, память много, вера много. Идти не к Первая Пещера человек, идти к Первая Пещера человек-брат.
— Где она?
Мужик указывает рукой за спину и вверх, и я вижу среди темного нагромождения скал сначала один тускло светящийся провал, а затем, за дрожащей и искажающей картинку границей — второй, точно такой же.
Жуткое зрелище, словно два глаза дремлющего чудовища наблюдают за всеми, кто здесь находится.
Мне советуют идти в Пещеру Предков, но не денисовцев, а неандертальцев. Там горит пламя, вобравшее в себя веру и страх тысяч людей, оно намного сильнее этих костерков.
— А вы, почему не идете в свою Первую Пещеру?
— Память мало, вера нет. Человек охотник не пройти дальше порог, человек энн-ой пройти большой огонь.
— Я был там, и пытался выйти. Почему я не смог попасть сюда?
— Человек энн-ой идти большой огонь, малый нет. Земли Вечной Охоты человек охотник, не человек энн-ой.
Проход только в одну сторону? Это уже хорошо, значит есть надежда, что отсюда можно вернуться. Похоже, я в коме, и только любовь Эрики, вера моих людей в меня позволяет мне не растаять здесь. Призрачный мир, созданный коллективными воспоминаниями сотен, а может, и тысяч, умерших неандертальцев и денисовцев. Во что-то похожее верили североамериканские индейцы, но я всегда считал это народным фольклором.
— Спасибо, друг. Я могу вам как-то помочь?
— Нет, человек-брат. Другой. Нет правильная вера.
Пожимаю плечами, моя сила для этих призраков бесполезна, они не могут ее принять и усвоить.
Я сижу у огня, и пытаюсь проделать тот же трюк, что легко получался у меня раньше, но пламя не отвечает. Иногда в нем мелькают тени, смазанные, словно на старом телеэкране образы, но дальше мне не пробиться. Для этого нужно родиться денисовцем…
Спать не хотелось, я так и просидел до рассвета с этими молчаливыми людьми. А наутро, оценив расстояние, отправился к своим. Переход из тропиков на мороз дался тяжелее, головная боль преследовала меня ещё долго, пока я лёгкой трусцой бежал по заснеженному склону. По пути попадались костры, вокруг них сидели и мужчины, и женщины, даже редкие подростки, но детей младше трёх лет не было совсем.
Эту особенность я заметил ещё раньше, в Лантирске — малыши могли смотреть на огонь сколько угодно, без
