След «Семи Звезд» - Андрей Чернецов

Намаялся Иван, разыскивая по столице серебряные пули. Проще было бы самому смастерить как-нибудь в ружейной мастерской Академии. Да времени уже не было и не хотелось нарываться на недоуменные вопросы товарищей. Таки сыскал в одной из лавчонок на Невском, где торговали всякими заморскими диковинами. А если бы понадеялся на то, что на месте раздобудет? Это в Вологде-то? Ха-ха-ха!

Сложив свой скарб в кожаный мешок, поэт проследовал на конюшню, загодя приготовив более-менее правдоподобное объяснение, зачем ему понадобилась лошадь на ночь глядя. Дескать, мается бессонницей, и врач прописал ему вечерние верховые прогулки. Не особо любопытным чернецам этого должно было хватить. Мало ль от чего с жиру бесятся эти мирские.

Оправданий не потребовалось. Кроткий инок, присматривавший за лошадьми, удлиненным ликом и сам отчасти смахивающий на своих питомцев, ни слова не говоря, взнуздал для Ивана конька посмирнее.

– Я недолго, – сам себе не веря, молвил на прощанье Иван.

– Да уж, – кивнул монах, – глядите, чтоб поспели к закрытию врат. А то, не приведи Господи, в лесу ночевать доведется.

– Благословите, брат, – сняв треуголку, склонил голову поэт.

Теплая ладонь легла ему на темя.

– Да пребудет с вами Бог, – торжественно изрек черноризец. – И ныне, и присно, и во веки веков.

– Аминь, – закончил Барков.

Хоть и обманом, а таки получил благословение.

Вскочил в седло и глянул сверху на конюха. Неровный свет свечи замысловатым бликом лег на некрасивого инока, и Ивану вдруг показалось, что у того совсем не лошадиное, а… песье обличье.

– Господи, помогай! – пришпорил он конька.

Чем ближе к нехорошему месту, тем неуютнее становилось на сердце у поэта. Уже не раз и не два он порывался поворотить назад, проклиная свою самонадеянность и безрассудство. И только глупая гордость не давала совершить единственно верный поступок.

Был бы еще хоть кто-нибудь рядом. Тот же барон. Веселый и храбрый, пусть и немец.

Или, на худой конец, Прохор. С ним нескучно. Отвлекал бы от дурных мыслей.

Но птицу пришлось оставить на попечении у хозяина «Лондона». Куда тащить болтуна в странствия по монастырям? Мало что перепугает до смерти монахов, так еще и владельцу составит худую репутацию чародея и чернокнижника. Ведь бывало выдаст что-либо этакое, из своей прошлой жизни, еще до Ивана – хоть святых выноси. Откуда только понабирал всего? Не иначе как от прежнего владельца, Якова Вилимыча Брюса, царствие ему небесное.

Один раз как начал ахинею нести. Поэт прямо за голову схватился, думал конец птахе приходит. А как прислушался, то разобрал не то арамейские, не то халдейские слова. Даже записал за Прошей пару более-менее связных и осмысленных фраз. Потом показал профессору Тредиаковскому.

Василий Кириллович, человек глубокой учености и поэт недюжинный, пробежав глазами строчки, выронил листок и побледнел. Затем, заикаясь, вопросил, откуда это у господина студиозуса. Барков промямлил вроде того, как набрел на сей отрывок, читая один из фолиантов в университетской библиотеке. Профессор усомнился, дескать, быть того не может, чтобы в библиотеке находились таковые сочинения.

Да что ж в нем особенного, недоумевал Иван? Тредиаковский отвечал: мол, строки эти взяты из древней иудейской книги «Сефер Йецира», будто бы писанной патриархом Авраамом. Иначе же именуемой «Книгой Творения». Сочинение запрещено для чтения православной церковью, потому как текст его лежит в основе каббалы – науки управлять судьбой, а также с помощью слов и звуков связывающей видимый и невидимый миры.

Так вот чем занимался старый фельдмаршал среди всего прочего! Вот уж кто, чай, мог бы порассказать много любопытного и о русских отреченных книгах. Небось и читывал, и даже имел под рукой. Ведь каббала и «Рафли» с «Чаровником» да «Аристотелевыми вратами» – ягоды одного поля…

Как ни приструнивай коня, чтоб шагал пореже, а дорога всегда кончается неожиданно. Добежала до конца и эта.

Вечерело, но еще было довольно светло. Дни заметно прибавлялись.

Иван внимательно огляделся по сторонам, примечая, изменилось ли что со времени, когда он был здесь в последний раз.

Вроде бы нет. Снег вокруг «столбика», к которому привязывал своего коня барон, не примят. Значит, никто боле не интересовался загадочной крышей.

Молодой человек с опаской покосился на то место, где были сожжены убитые псы. Его тоже припорошило. Едкий запах горелой плоти давно развеялся.

Посмотреть бы, что там за кости. Почудился ли ему тогда человечий череп или нет? Вдруг да в кострище удастся раздобыть еще какие доказательства.

Сделал пару шагов в том направлении и стал, как вкопанный. Ноги не несли. Налились свинцом – и делай с ними что хошь.

Полно. Не довольно ль с него тайн и без того? Управиться хотя бы с одной.

Решительно поворотился спиной к адской тризне. Не буди лихо, пока оно тихо.

Взялся за лопату. К счастью, за минувшие дни не было сильных морозов – дело явно шло к весне. Земля не успела промерзнуть и разгребалась довольно легко. Уже вскорости поэт добрался до металлических пластин – кровли сгинувшей часовни. В первый раз ему не удалось хорошо их рассмотреть. Сподобился теперь.

Кровля была точно «патриаршей». Листы в полпальца