Иду на вы… - Ким Николаевич Балков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Святослав много чего знал о тех, кто противостоял ему. Помнится, в свое время следом за агарянами потянулись на Русь служители иудейского Бога и сказывали про Него, как если бы он был потребен душе росса, привыкшего к собственному пониманию мира, который есть божественная непостижимость. Чужеземцы говорили про Яхве, создавшего людей, и призывали веровать в Него. Но он и матерь его княгиня Ольга не хотели веровать в чужого Бога, переменчивого и жестокого, норовящего держать видимые и невидимые миры в хладном изнурении, полагая, что только изнурение способно подвести человека к Истине. Впрочем, об Истине чужеземцы если и помышляли, то как бы вскользь, признавая лишь за собой право открыть ее. Они говорили, что все, возросшее на земле и влияющее на душу, приподнимающее в ней или уводящее в горестные мытарства, есть зло, лишь разум способен возвысить человека и вывести его из тенет заблуждения. Придя из царства хазарского, они вели себя как хозяева: везли в Итиль немерно лес и пеньку, златорунную рухлядь… Но скоро им мало показалось этого, и они вознамерились управлять душой росса. А когда поняли, что словом, хотя бы и щадящим, утешливым, а они умели быть сладкоречивы, тут ничего не добьешься, прибегли к силе. И тогда не стало мира и в дальних украинах Руси. Случалось, посланцы иудеев приводили из таежных укрепов великомудрых волхвов и жестоко пытали их, требуя одного: чтоб признали верования иудеев и приняли их. Но то и укрепляло в душах россов, что никто из волхвов не отрекся от веры дедичей и, даже ступая в огнь пылающий босыми, посеченными колючей проволокой, ногами, не опускал головы и смотрел в сияющее небо, как если бы видел там возлюбленных Богов и шел встречь им.
О, Святослав сызмала держал это в памяти, и гнев копился в юной груди его, и боль… И матушка-княгиня сказывала ему про то же и берегла сына для грядых битв. И был вышний Свет, сверкающий Свет, и все сущее в нем тянулось к нему, согревалось им, сулящим надежду. Он и теперь, князь вольнолюбивых россов, увидел в пасмурном небе, как бы пребывающем в некой настороженности, сверкающий Свет и потянулся к нему всею своею сердечной сутью и прошептал чуть слышно:
— О, небо, будь справедливо к детям своим и прими их заботу как собственную. Не по злой прихоти, но по жестокой необходимости пришли мы сюда. Не мы стояли в изначале зла, которое лютым, все сущее умертвляющим, дьявольским колесом прокатилось по Руси. Не пристало нам, детям Белого дня, пребывать в унижении и рабской покорности. Рожденные от Днепровской мощи, от его волны отколовшись, мы сделались близки синему Небу душевной твердостью. Нам ли обламывать в себе?!..
Святослав услышал звонкоголосые небесные гудцы и что-то сладостное приподняло его над сущим, и он вознесся высоко-высоко, и уже оттуда наблюдал за происходящим на земле. И оно осозналось им во всей его глубине, и кровь, которую проливали его воины на поле сражения, не была ни к чему не влекущей, а как раз наоборот, к сверкающему Свету, что привиделся ему в тягостно напряженный день. А ведь день еще только возгорался, и сражению дано лишь начало, и далеко до завершения его. Про это и пели гудцы. И он улавливал мелодию их, чуть грустную, а вместе торжествующую, как если бы гудцы знали уже теперь про то, что придет на Русь через лето-другое и окрасит жизнь свободных племен в угодные их душевной потребности цвета.
Святослав не сразу понял, кто же играет на небесных гудцах, но чуть погодя разглядел человека в красном плаще и не без удивления в голосе спросил:
— Это ты?..
Человек в красном плаще не ответил, лишь кивнул головой, еще ниже склонившись над гудцами. Когда же Святослав снова ступил твердой ногой на землю, небесные видения исчезли, и он с легким смущением, странноватом на суровом лице с упрямыми чертами, впрочем, не утрачивающими удивительного, как бы даже неземного изящества, посмотрел на князцев и старейшин, но не заметил в них и малой перемены и понял, что они и не догадываются, где побывал их Господин, и сделался доволен собой в той степени, в какой это доступно человеку, более других понимающему в происходящем.
Россы четко придерживались Святославова ряда. Этот ряд тем и был знатен, что давал возможность каждому воину проявить себя во всей своей доблести. Россы не теснились, но чувствовали плечо друг друга. Выстроившись полукругом, они приготовились к отражению натиска, а кое-где уже вступили в сражение.
Святослав с малой свитой, отведя коней за земляной вал, взятый обручниками, стоял в центре полукруга и внимательно наблюдал за приближающейся конницей исмаильтян. Их было много, так много, что земля, слабая в здешних местах, едва выдерживала их тяжесть; она прогибалась, исходила тяжелым саднящим гулом. По левую руку от Святослава стояли дружины князя дреговичей Мирослава, ощетинившиеся длинными тяжелыми пиками. В лице у Мирослава застыло напряженное ожидание, он что-то говорил воинам, должно быть, что-то важное, чего нельзя было сказать мгновение-другое назад; и те одобрительно кивали головами. По правую руку от Святослава томился в ожидании битвы длинноногий Удал. Он и тут не поменял в себе, выказывая страстное нетерпение. И дружина его пребывала в том же нетерпении, отчего ряды ее мнились не такими прочными, как у дреговичей или у деревлян, точно бы колыхание воздуха, случившееся от великого множества людей, собранных в одном месте, передалось им. Святослав знал, что это впечатление обманчиво, и вятичи, как и все россы, сумеют достойно встретить врага. Впрочем, теперь в войске были не одни россы, но и конные отряды телесцев, алан, степных торков, гилянцев. Невесть когда они пристали к нему, и теперь, претерпевши немалые
