Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

65. Жилой дом на 1000 квартир 1972–1982

АРХИТЕКТОРЫ В. ВОСКРЕСЕНСКИЙ, В. БАБАД, В. БАРАМИДЗЕ, Л. СМИРНОВА

БОЛЬШАЯ ТУЛЬСКАЯ ул., 2

Вариация на тему дома-коммуны и жилой единицы Ле Корбюзье, ставшая ярчайшим примером советского брутализма

Дом поражает своими нечеловеческими размерами и нарочитой грубостью формы – вот уж брутализм так брутализм. Никогда не подумаешь, что его создатель – ученик и преемник главного советского адепта итальянского Возрождения, но факт остается фактом: дверь возглавляемой Воскресенским мастерской Моспроекта-1 еще в 1960-х украшала табличка «Школа-мастерская И.В. Жолтовского». Судя по тому, что Жолтовского считали своим учителем и другие бескомпромиссные модернисты (достаточно упомянуть Шевердяева и Павлова), он смог им объяснить глубинные принципы архитектурной композиции, независимые от стилистических одежд.

Вкус к крупному масштабу Воскресенский проявлял еще в начале 1950-х, когда проектировал под руководством мастера Южные ворота ВСХВ, но по-настоящему он смог его обнаружить в середине 1960-х, когда мегаломания стала общим трендом. Он не участвовал в конкурсе 1966 года на реконструкцию центра Москвы, где почти все предложения включали мегаструктуры, но в 1965–1966 годах создал несколько вариантов проекта застройки сверхкрупными сооружениями центра Москворецкого района. Вдоль Большой Тульской улицы должны были подняться крестообразные башни учреждений и протянуться длинные, но при этом еще и высокие жилые корпуса, поднятые над землей на мощных опорах. Один из этих корпусов и был построен впоследствии у пересечения Большой Тульской с Серпуховским Валом.

В. Воскресенский. Пейзаж Манхэттена. 1963

Прототип узнается безошибочно: перед нами вариация корбюзианского города и Жилой единицы. Главное отличие, пожалуй, в эмоциональной окраске. Сам Ле Корбюзье и большинство его последователей, в том числе советских, стремились создать среду для человеческого счастья в гармонии индустриальности и природы, а рисунки и макеты Воскресенского транслируют суровый стоицизм. Гигантский дом на 1000 квартир (для сравнения – в марсельской Жилой единице квартир 337, в Доме Наркомфина Моисея Гинзбурга – 48) больше всего похож на ковчег, дающий своим обитателям шанс на выживание в постапокалиптической реальности.

Тут нет места жизнерадостной полихромии и прочему эстетству – архитектура впечатляет почти первобытной экспрессией бетонной массы, которой не вредит грубость стыков. Не предусмотрено баловства в виде сада на крыше, хотя сервисная инфраструктура довольно разнообразна. Воскресенский заполняет бо́льшую часть промежутков между опорами дома предприятиями обслуживания (почта, сберкасса, прачечная, кафе, кулинария, выставочный зал) и расположенными в два яруса над ними клубными помещениями для жильцов. Гастроном с кафетерием находится в пристройке, а ясли-сад занимают отдельное здание во дворе.

Фасад

В отличие от Дома Наркомфина, присутствие развитой системы обслуживания не привело к сокращению площади квартир. Все они имеют достаточно просторные по тем временам кухни и ванные, оборудованы встроенными шкафами. При этом квартиры верхних – 12–13-го и 14–15-го этажей – двухъярусные и к тому же с выходом на широкие (1,5 м) балконы, огибающие весь дом и придающие ему сходство с огромным кораблем. На дворе уже не двадцатые годы, и приходящиеся на каждую квартиру отрезки балкона отделены перегородками.

Еще одна особенность дома на Тульской – монолитный каркас, позволяющий передвигать внутренние перегородки и менять планировку квартир по желанию хозяев. Двери квартир выходят в длинные коридоры, соединяющие два соседних подъезда. В отличие от дома Гинзбурга, где широкие коридоры со стеклянной стеной должны были служить «социальными конденсаторами», местом встреч и общения, главная задача коридора между подъездами – облегчить эвакуацию в случае пожара или иной нештатной ситуации.

Ле Корбюзье. Жилая единица в Марселе. 1947–1952

Повышенная забота о безопасности объясняется спецификой заказчика. Жилой дом принадлежал Министерству среднего машиностроения – под этим эвфемизмом понималась атомная отрасль, включая производство боеголовок. Архитектор, в свою очередь, из первых рук знал о воздействии бомб на здания, получив во время войны специальность пилота и инструктора ВВС. Конструкции дома сделаны особо устойчивыми в расчете как раз на случай боевых действий. Отсутствие правильных прямых углов не позволит зданию «сложиться» при попадании бомбы; сочетание вертикальных и трапециевидных опор в проемах арок не даст им обрушиться.

Надо сказать, что «военный» аспект проектирования жилья не был чем-то особенным. Ле Корбюзье ведь придумал свои дома на ножках после Первой мировой войны и утверждал, что благодаря дополнительному направлению для тока воздуха они смогут лучше выдерживать взрывную волну, а к тому же и отравляющие газы будут между ними рассеиваться быстрее, чем в традиционных улицах-коридорах. Хотя к 1970-м новая большая война уже не казалась такой неизбежностью, ее ожидание все же оставалось существенным фактором, определявшим как всеобщую военную подготовку, так и программу строительства бомбоубежищ, и двойное назначение метро. Профильное министерство посчитало нужным пойти дальше, хотя вряд ли самый прочный дом защитил бы его сотрудников в случае ядерной войны. К счастью, проверить эффективность решений Воскресенского на опыте так и не пришлось.

Проект застройки центра Москворецкого района. Макет. 1965

66. Выставочный зал Перовского района (Музей Вадима Сидура) 1975–1982

АРХИТЕКТОРЫ А. ЛАРИН, Е. АСС, И. ПОПОВА, Ю. ГОМОН

НОВОГИРЕЕВСКАЯ ул., 37, стр. 2

Оригинальное здание логично стало музеем оригинального скульптора. Хотя строилось как «цветочный магазин с выставочным залом»

Вот уже 30 лет это здание известно москвичам как музей Вадима Сидура – и вряд ли это кого удивляет. Хотя некая странность тут есть: скульпторы в России совсем не в таком почете, как писатели или художники; они редко удостаиваются персональных музеев. Опекушин, Антокольский, Трубецкой, Андреев, Меркуров, Мухина – кого ни хватишься, ни у кого нет. Правда, есть музеи Голубкиной, Конёнкова и Аникушина, но это музеи-мастерские. Что все-таки добавляет аттрактивности – как увековечение не только наследия, но и творчества, не только результата, но и процесса. Но тут как раз не мастерская.

План 1-го этажа

Она у Сидура была – знаменитый подвал на Комсомольском проспекте, где бывали «все» и где было создано всё, что мы сегодня видим в музее. Именно ее и предлагал сохранить академик Виталий Гинзбург, когда в апреле 1986 года Сидур умер. Умер он до обидного