Чужая корона - Сергей Булыга

— Даже Великого князя? — удивленно спросил я.

— Ат! — гневно вскричал мой отец. — Никогда не делай этого!

— Почему? — спросил я.

— Потому что ты не дурень, — сказал он. — По крайней мере, от рождения.

На этом разговор о титуле закончился. Да и сам тот разговор о наследстве тоже почти закончился. Отец только еще сказал, что эти мои будущие деньги запрятаны в одном очень надежном месте. Но нам пока что рано об этом знать, потому что у нас в голове еще слишком много ветра. Время придет, сказал он, и мы все узнаем. Сказав это, он встал и потребовал, чтобы мы убирались от него, он и так слишком долго с нами беседовал.

Мы ушли. Михал был очень рад услышанному. Дело в том, что мы с братом были очень дружны, поэтому его давно уже тяготило то, что ему в свое время придется обойтись со мной крайне несправедливо. А тут у него как будто камень с души свалился.

После того памятного разговора прошел еще целый год. Потом к нам приехал Великий князь со всей своей придворной сворой. Они охотились у нас и пировали. На последнем пиру Михал на спор прострелил кубок вина в руках у Великого князя. Он мог бы прострелить ему и мочку уха, если бы тот его об этом попросил, — Михал очень ловко стрелял. Но Великому князю хватило и того, что его с головы до пят окатило вином. Это ему очень понравилось, и он забрал Михала с собой в столицу. Отец на это сильно гневался и говорил:

— Зачем он его туда взял? Меху рога подпиливать да хвост накручивать?!

Однако отец был не прав. Михал таким глупостями там не занимался, Михалу сразу дали офицерский чин, он командовал Личной охраной. И вообще, Михал присылал из столицы очень хорошие письма. Ему нравилась тамошняя веселая жизнь. Отец на это гневался. Он требовал, чтобы Михал вернулся обратно. Потом он даже послал за ним Якуба-каштеляна. Но Якуб вернулся один, без Михала, и сказал, что Михал вместе с великим посольством уехал в Чужинье. Отец тогда до того разгневался, что чуть было не зарубил Якуба насмерть. А так, когда Якуб оправился от ран, он мне сказал, что Михал, уезжая, говорил: он больше никогда сюда, в Зыбчицы, не вернется, потому что он не хочет, как Цмок, всю свою жизнь просидеть по уши в дрыгве. Я этих слов отцу, конечно, не передал. Как я впоследствии не передавал ему и тех писем, которые Михал тайно присылал мне из Чужинья. В этих письмах он хвалил чужинцев. Вначале я читал эти его письма с интересом.

А потом мне стало противно. Тут нужно добавить, что мне тогда как раз только-только исполнилось восемнадцать лет. Была ранняя весна. Три дня я не мог найти в себе мужества, все ходил по маёнтку, молчал. Потом собрался с духом, явился к отцу и сказал:

— Я хочу податься в Златоградье.

Отец долго смотрел на меня, ничего не говорил, потом вдруг засмеялся и сказал:

— Ат! Вот и добро! А то я уже боялся, что и ты, как Михал, обабишься! Думал, что и ты станешь проситься в Чужинье.

Я молчал. Отец махнул рукой, сказал:

— Знаю я! Знаю! Читал я его письма. Баба! А на тебя любо смотреть. Ох, чую, быть тебе после меня на Зыбчицах!

Лучше бы он этого не говорил. Но что сказано, то сказано. Отец был очень рад тому, что я собрался в Златоградье…

Что вы на меня так смотрите? Вам это непонятно? Тогда объясню. Златоградье — это наш исконный враг. С царцами, чужинцами, крунцами, вражцами мы тоже частенько враждуем. Но бывает такое, что и миримся. А вот со Златоградьем мы всегда воюем. Это повелось еще с древних времен, с князя Чурилы, когда мы еще единого Бога не знали, а поклонялись Солнцу, Луне и Грому. А златоградцы уже в те времена верили в единого Бога. Теперь они верят в другого, но тоже единого. Однако это их дело. А наше дело — с ними всегда воевать. Пан без войны не пан, мирный пан хлопу не указ. Поэтому, когда у нас нет ни с кем другим войны, мы ходим в Златоградье. Но, конечно, не все разом, ведь должен же кто-то и на хозяйстве оставаться, за Краем смотреть. Так что заможным именитым панам, которые уже добыли себе много славы, каждый год туда ходить необязательно. Это уж какая у них бывает охота. Но молодому, только что вышедшему в свет пану летом не пойти на Златоградье — это то же самое, что старому не выйти на двубой.

Иначе говоря, ходить на Златоградье — это наша давняя и очень поважаная традиция. Не будешь ее соблюдать, тогда и сам никогда поважаным не станешь.

Кстати, примерно такой же обычай есть и у царцев, и у вражцев, и у всех прочих наших соседей. Мы там, у златоградских берегов, все вместе поважаемся, набираем себе опыта и славы. А потом, когда мы уже один на другого по-соседски ходим, уже один другого знаем очень хорошо. Это, кстати, тоже очень полезно бывает.

Вот теперь, надеюсь, вы все поняли, о чем я раньше говорил. Теперь я продолжаю. Итак, я пришел к отцу и сказал, что хочу этим летом податься в Златоградье. Это его очень обрадовало, и он стал собирать меня в поход.

Сборы были недолгими. Отец дал мне большой кошель битых талеров, сказал, что этого мне на первое время хватит с лихвой, дал свою любимую саблю Лиску, с которой он еще сам когда-то ходил в Златоградье. Еще он дал мне в провожатые нашего самого надежного гайдука Ахрема. Ахрем неоднократно бывал в Златоградье, он там даже однажды женился. Там же ему, правда, в другой раз, отрезали левое ухо. Одним словом, Ахрем знал те места не понаслышке.

Взяли мы с Ахремом по два аркебуза, отец опять же выбрал самые лучшие, съездили в Зыбчицы, там заказали по обедне, поставили по свечке святому Нечиппе, потом вернулась домой, выпили на посошок, после чего уже посели на коней и поехали в Гуляйку, на Харонус. Поехал с нами и отец, все наши гайдуки и все наши валацужные паны, так что ехали мы шумно.

В Гуляйке, в корчме, мы еще посидели. Потом зашел за нами Гришка Малый и сказал, что челн уже стоит. Мы вышли на берег. Там отец вдруг ни с того ни с сего расчувствовался — обнял меня за плечи, чего он прежде никогда не делал, покачал головой и сказал:

— Совсем я старым стал! Возвращайся.

Я пообещал вернуться. Я, может, еще бы чего-нибудь сказал, но отец опять разгневался, погрозил мне пальцем и сказал:

— Дурень, молчи! Сила не в словах, а в доброй сабле. Иди!

Мы с Ахремом сели в челн, гребцы сразу же оттолкнулись веслами от пристани, и мы поплыли вниз по Харонусу. Странное дело! Я очень ждал этого часа, но когда он наконец наступил, я вдруг подумал: все пропало! Мне стало так страшно, что хоть прыгай за борт и плыви обратно. Но я только обернулся назад и помахал отцу рукой. Отец на это очень разозлился и стал грозить мне кулаком. И это правильно, подумал я, он же сколько раз мне говорил, что руками на прощанье машут только бабы.

Но я отвлекаюсь. Итак, мы плыли по Харонусу. Харонус — полноводная, богатая рыбой река. На второй день пути наша пуща кончилась и по обеим сторонам Харонуса пошли голые, заросшие сочным ковылем берега. Там почти никто не живет, потому что это весьма беспокойные земли. Вот уже лет триста как крунцы и царцы постоянно враждуют из-за них. Да и сами местные жители там очень воинственны. Там каждый хлоп, выходя из дому, обязательно берет с собой хотя бы саблю, а то и аркебуз в придачу. Панов там нет, деревнями командуют так называемые полковники, избираемые из местных же хлопов. Хлопы эти весьма осмотрительны. На берегах Харонуса никто из них не селится. Так что там можно два, три дня плыть и никого на берегу не увидишь. Но будьте уверены: за вами всегда наблюдают. Просто идущих на Низ почти что никогда не трогают. А вот зато когда вы возвращаетесь с Низа, особенно если ваш челн глубоко сидит в воде, то можете не сомневаться в том, что местные полковники этого так не оставят. Слава Создателю, что они до сих пор еще не сговорились между собой. Но когда это все-таки случится, полковники сойдутся на согласительный сойм и изберут себе, скажем так, генерала, то тогда здесь все очень быстро переменится.