В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков

B. C. Что ж, Михаил Иванович, позвольте ещё раз поздравить всех членов вашего замечательного клуба с пятнадцатилетием. Пожелать и впредь творить много добрых дел во благо нашей горячо любимой Родины – России. И спасибо за столь подробное и интересное интервью.

Черноморский флот России никогда не уйдёт из Севастополя

Игорь Владимирович Касатонов не только адмирал русского военно-морского флота, но по праву и его гордость. Сын прославленного адмирала, Героя Советского Союза В. А. Касатонова, он олицетворяет собой мужество, опыт, стойкость морского офицера – патриота России. И то, что у нас оказался сохраненным флот на Чёрном море, в Севастополе – это, безусловно, заслуга Игоря Владимировича, командовавшего этим флотом в 1991–1992 гг. (Затем с 1992 по 1999 гг. Касатонов – первый заместитель главкома ВМФ). Благодаря его же упорству и ответственности, Россия сейчас имеет такой современный корабль, как тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий».

Когда мне приходилось раньше (да и теперь приходится не реже) разговаривать с бывшими военными, я всегда им задавал и задаю один и тот же вопрос – почему вы с такой лёгкостью изменили присяге, сдали свои позиции в бывших союзных республиках и, побросав свои части, вооружение, казармы, жилища, наконец, оказались на положении изгоев в России, превратились в беженцев. И почти всегда слышу в ответ упрёк, сводящийся к двум постулатам – «ты ничего не понимаешь» и «потому, что не было приказа защищать нашу военную собственность, не было принято своевременно политического решения»[1]. Конечно, произошедшее бегство – это определённый феномен в нашей истории, в котором ещё придётся разобраться потомкам. Но я помню и другое, как в те же разрушительные годы, годы хаоса и нестабильности, твёрдо, с позиции державности и исторической ответственности звучало из Севастополя, города русской славы, в одночасье ставшего далёким заграничным, слово русского адмирала Касатонова. С какой жадностью я тогда слушал его интервью, читал его статьи в «Советской России».

Вот как сам Игорь Владимирович рассказывает, что ему стоило отстоять будущее России на Чёрном море.

Игорь Касатонов. Момент перевода флота под юрисдикцию Украины был рассчитан прекрасно – три округа ушли, Крым отдали, флаги украинские везде подняли. К СНГ Украина относилась с презрением. Но я действовал и 5 января 1992 года объявил Черноморский флот российским, что затем подтвердил в своём выступлении 9 января 1992 года Верховному Совету Украины. Надо сказать, что со стороны России по этому вопросу со мной никто не связывался, не давал каких-то распоряжений или инструкций, приказов. Во время конфиденциальной встречи с Евгением Марчуком в 1992 году на его вопрос, кто и какой картбланш мне дал, какой предел моих действий и полномочий, я отвечал, что предел моих действий – российский Черноморский флот в Севастополе. Я был уверен в победе. Так что теперь уже никто и никогда не уведёт русский Черноморский флот из Севастополя, как, впрочем, и не отдаст Курильские острова. Что же касается того, как нам теперь строить свои взаимоотношения с Украиной, то пятнадцать лет общения показывают: нечего России тешить себя иллюзиями, что у нас могут быть какие-то особые, доверительные связи. Украина в этом сейчас не заинтересована. Потому и мы должны относиться к ней, как к любой другой стране, и строить свои межгосударственные отношения, как с любой другой страной. Конечно, это противоречит нашим взаимным культурным традициям. Но ничего не поделаешь, и решение всех вопросов макроэкономики – долги, цены на газ, нефть, бензин, взимание НДС – должно строиться на тех же основаниях, как с любой другой страной, экономическим партнёром России. Это пойдёт на пользу обеим нашим странам. Быстрее начнём искать точки соприкосновения.

Эх, если бы так наши офицеры и генералы действовали везде. Но увы, увы… Вот когда нужно было расстреливать из танков собственный парламент (неважно, каких он политических воззрений придерживался), тут смельчаки нашлись. Тут рабское послушание вышестоящим осечки не дало, и всё было исполнено в точности и безжалостно.

В последнее время мне несколько раз довелось встречаться с Игорем Владимировичем, писать о его участии в работе Московского интеллектуально-делового клуба. Встретились мы и в Минске во время работы Собора славянских народов. Тогда наш прославленный адмирал и передал мне статью для публикации в журнале «Вертикаль. XXI век»[2]. Думаю, все, кто с ней ознакомились, теперь совершенно по иному взглянули на ситуацию, сложившуюся на Украине вокруг Черноморского флота России. Игорь Владимирович продолжает отстаивать интересы Отечества, вселять в души людей надежду, укреплять их в вере, что история России ещё во многом впереди. И рано некоторые новоявленные стратеги поспешили заговорить о её завершении.

Последняя наша встреча состоялась на заседании Клуба Н. И. Рыжкова в мае этого года, и я спросил у Игоря Владимировича:

B. C. Как же вы смогли противостоять украинскому давлению на Севастополь?

И. К. Конечно, обстановка была крайне сложной и даже опасной для меня. Достаточно физически было устранить командующего флотом, и проблема была бы решена. Ведь, по сути, то, что я сделал, это был переворот, вывод из-под власти Украины огромной военной мощи. И я бы никогда не смог этого сделать, если бы не знал, не был уверен в том, что севастопольцы меня поддержат. Особенно, как это часто бывало в нашей истории, жёны наших моряков.

Для Севастополя я был свой. Здесь командовал флотом мой отец. Здесь начинал службу и я сам. И хоть на десять лет затем уезжал на Север, но ведь всё равно затем вернулся в Севастополь. А моя отлучка воспринималась офицерами и жителями города как долгая командировка. Я был свой среди своих. Люди верили мне, я верил в них, и потому вместе мы победили. К сожалению, от той победы многое затем было утрачено. Но это уже другой разговор.

B. C. Так, значит, стратегическое значение флота для интересов России не утрачено?

И. К. Конечно, сейчас задачи его поскромнее, но также не менее важные и серьёзные. Черноморский флот ещё немало послужит России.

У Амурской области был шанс стать русским Кувейтом

Беседа с губернатором Амурской области, Министром Госкомимущества РФ, первым вице-премьером Правительства РФ, главой консорциума «Золотой мост», доктором геолого-минералогических наук, академиком РАЕН Владимиром Павловичем Полевановым.

Валерий Сдобняков. Первый вопрос традиционный. Как мальчишке из Харькова пришло в голову стать не лётчиком, не инженером, а именно геологом? Что здесь сыграло главную роль – романтика?

Владимир Полеванов. Да… и рука Бога. А ещё песня Пахмутовой о геологах, которую услышал в пятом классе. Затем подоспел Высоцкий с «Мой друг уехал в Магадан». Затем пришлось выдержать пять лет борьбы с родителями, которые оказались категорически против моего жизненного выбора. Они считали, что это очень опасная профессия. Моя мама работала медсестрой в ещё военном госпитале, и туда однажды попал геолог, у которого ампутировали обе ноги. Мама меня повела к нему, чтобы он как-то повлиял, разубедил несговорчивого сына. Но эффект получился прямо противоположный. Я начал ещё усиленнее готовиться – стал победителем олимпиады по географии на Украине. Затем ещё много всяких олимпиад выигрывал по физике, литературе, химии, языку… Очень усиленно готовился к поступлению в ВУЗ и не зря, потому что в 1966 году, когда я поступал на геолого-географический факультет Харьковского Госуниверситета (это был университет номер два в СССР после МГУ), как раз случился двойной конкурс. Всё связано с экспериментами Хрущева в среднем образовании. Если кто-то помнит, то это был момент, когда вновь отказались от одиннадцати лет обучения в средней школе, и таким образом одиннадцатые и десятые классы стали выпускными одномоментно. Но я успешно поступил, сдав все экзамены. В детстве я был довольно слаб здоровьем. Поэтому за пять лет до поступления сделал его сильным. Тренировался на выживание. Отказывался и от пищи, которую приготовляла мама, а готовил себе суп сам из лапчатки, салат из лопуха, одуванчиков. Укреплялся физически – это обливания зимой холодной водой, ночевал на чердаке, отказываясь от тепла, всяких спальных мешков, а зарываясь в сено. Таким образом, у меня стало достаточно идеальным здоровье.

По окончании, Университета меня оставляли в Харькове, затем посылали в Севастополь, Киев, Москву. Но я хотел в Магадан. Для этого прорвался к тогдашнему Министру геологии и потребовал от него отправить меня на Колыму. Тот с легким сердцем согласился и подписал направление. Так я оказался в тех краях, где во время войны были сплошные лагеря. И в связи с этим, кстати, образовалась мощная геологическая школа, поскольку там сосланными находились десятки сверхопытных геологов – звёзд первой величины. Там родились науки – металлогения, геохимия. Авторы этих наук оказались за колючей проволокой, правда, в очень комфортных условиях. Начальство лагерей понимало, что у них в руках жар-птицы, поэтому учёные были расконвоированными, им давали возможность работать. Ведь Колыма являлась центром добычи золота в СССР.